Беллини в неоклассической скорлупе

Петербуржец, он немало сделал в Мариинском театре, где в том числе недавно с успехом поставил тройчатку по мотивам театральных опусов Стравинского – «Байки про лису», «Мавры» и «Поцелуя феи». Уже отмеченный премиями за свои хореографические работы, Максим Петров «пустился на дебют» в опере. Найти подход к «Норме» ему помогала команда, где мозговой штурм осуществляли программный директор Пермского театра Дмитрий Ренанский и искусствовед Аркадий Ипполитов, который в буклете подробно рассказал о концептуальных поисках. И хотя, по его словам, было четыре пути, но в итоге пришло решение воссоздать «дух времени Беллини» – то есть атмосферу революционной эпохи вокруг 1830 года, упаковав романтизм в «неоклассическую скорлупу». Так что все равно публике предъявили жрицу с серпом, возносящую молитву Божеству, и языческих воинов. В духе античной трагедии сцена населена не живыми, чувствующими, как мы, людьми, а персонажами – носителями идей и аффектов, как это было принято за сто лет до Беллини.

Получился такой условный театр, что, может быть, и неплохо, так как если не придумывать историю в духе Дмитрия Чернякова (скажем, о беспринципной бизнесвумен, манипулирующей своими подчиненными, нарушающей собственные регламенты и прижившей двух детей от конкурента), то что делать с грозным богом Ирминсуль, обетами безбрачия и прочими археологическими вещами – непонятно. В последнее время стало модным переписывать тексты арий и диалогов, предлагая зрителям свою версию развития событий. В Перми либретто особо не тронули и даже опубликовали полный перевод на русском языке (автор – Татьяна Белова), но зрителям предъявили лишь отдельные фразы – выбор их казался иногда даже комичным, словно создатели спектакля иронизировали над героями оперы и их чувствами, как бы подчеркивая условность самого жанра оперы.

На это ощущение «работала» и визуальная форма подачи титров. Вспомнилась поэма «Бросок костей» Стефана Малларме, где строчки располагались в разных частях листа, создавая собственную геометрию пространства. Сам Малларме в предисловии описывает свой подход так: «Сюжет появляется и мгновенно исчезает, благодаря динамике изложения, подчиняясь дроблению магистральной фразы, обозначенной в заглавии… и образует что-то вроде партитуры для тех, кто пожелает читать эту поэму вслух. Различные типографские шрифты, выделяющие основной, вторящий и побочные мотивы, регулируют декламацию: устремленность строк вверх или вниз подсказывает соответственное повышение или понижение интонации…» Аналогично и в «Норме» перевод шел то в две колонки (с периодически повторяемыми ключевыми словами и даже междометиями), то в три (на разной высоте) и даже горизонтально справа налево.

Наблюдать за игрой строчек порой было увлекательнее, чем за действиями артистов, которые почти не двигались, фронтально застыв на авансцене. Не хочется думать, что режиссер оставил на произвол судьбы героев, предоставив музыке говорить самой за себя. Возможно, тут вновь была прочерчена идея воссоздания античного театра с символикой поз и мимики. К середине спектакля возникла и другая ассоциация – диалог постановщиков со стилистикой Роберта Уилсона: солисты начали делать плавные пассы руками, пытаясь перевести риторику музыки через пластику жеста.

Сильной стороной сценографии стала световая партитура Константина Бинкина – постоянного соратника Максима Петрова. Сам Константин себя называет дизайнером по свету – и это очень точное определение. В спектакле свет подчеркивает абстрактность происходящего (все сольные и дуэтные эпизоды идут на фоне «голого» задника, и певцы помещены в некую цветовую ауру). Особо эффектно сработал любимый прием Бинкина (объемный рисунок света, сформированный из лучей на фоне сценического дыма) в дуэте Нормы и Адальджизы из второго действия. Мечты, самопожертвование, обретение счастья в дружбе – вся эта обостренная идеализация друг друга становится зримой благодаря тому, что героини в кульминационные моменты дуэта входят в светящийся треугольник и оказываются словно в фокусе волшебного фонаря.

Не только свет, но и костюмы подчеркивали нереальную духовную красоту Нормы и Адальджизы: художник Ирэна Белоусова придумала такие белые шлейфы, которые, правда, слишком хитроумно крепились к платьям, но зато создавали символические образы витающих в облаках возвышенных грез героинь.

Не противоречила действию на сцене музыка, рождаемая оркестром и его лидером Миграном Агаджаняном. «Норма» стала смотринами нового главного дирижера, где он показал себя темпераментным музыкантом, чувствующим стилистику bel canto и пытающимся где-то «укрупнить» звучание, не оставаясь в роли статиста-аккомпаниатора. Неслучайно увертюра шла на закрытом занавесе: публике давалась возможность просто насладиться игрой оркестра, настроиться на сильные эмоции и резкие контрасты.

То ощущение иронии и даже гротеска, о котором упоминалось ранее, слышалось порой и в музыкальных характеристиках, подчеркнуто утрирующих грозность и ярость кипящей от ревности Нормы, одержимость Поллиона (Ованнес Айвазян), пылающего страстью к Адальджизе (Наталия Ляскова). В вокале царили патетика, зачастую – громкая динамика: публике явно хотели показать, как все переживают и страдают.

Вновь отлично проявил себя хор, стабильно держащий планку качества уже второй сезон стараниями Евгения Воробьева. В шлягерном номере «Война» певцы не упустили возможность продемонстрировать не только драйв, но и стройность ансамбля и точность интонации. Весь спектакль одетый в белые балахоны, хор в финале сбросил их, чтобы остаться в черных одеждах и наглядно дать понять о происходящей на наших глазах трагедии – прием опять-таки понятно читаемый, но немного прямолинейный.

В театре подготовили несколько составов, что само по себе амбициозно, и, по отзывам очевидцев, Элона Коржевич, покинувшая Донбасс Оперу и влившаяся теперь в пермскую труппу, достойно справляется с титульной партией. К вокалу приглашенной примадонны Вероники Джиоевой на первом спектакле были вопросы, но она умело маскировала проблемные моменты убедительной актерской игрой. Публика встречала ее на ура, и, кажется, вообще людей больше всего трогала прекрасная музыка, душещипательная интрига любовного треугольника, потенциал которого сохраняется в любую эпоху.