Внеклассное чтение
Театральная площадь! С детства эти два слова вошли в мою жизнь и на протяжении многих лет звучали в ушах. Матвеев переулок, в котором находилась Специальная музыкальная школа при Ленинградской консерватории, была в трех минутах ходьбы от Мариинки, и ежедневное напоминание кондуктора в автобусе, что «Следующая остановка — “Театральная площадь”», сопутствовало всем ранним годам моей музыкальной жизни. Поступив в консерваторию, я остался верен ей, площади моего детства. Вот почему, впервые приезжая в город, я люблю найти там Театральную площадь, ибо эти слова гарантируют интересные встречи с историей, архитектурой. Коль и вы, запасясь временем, задумаете совершить тематическую экскурсионную поездку «Театральные площади», вам предстоит долгое и увлекательное путешествие по многим странам и континентам, ибо практически каждый уважающий себя город обзавелся и гордится своей Театральной площадью.
В Берлине Театральная площадь была, конечно, тоже, но волею судьбы (точнее, указом правительства ГДР) ее переименовали в Bebelplatz. Указ указом, но большинство берлинцев до сегодняшнего дня продолжают называть площадь «Театральной». Это тот случай, когда я с радостью присоединяюсь к большинству.
Мою неприязнь к имени вождя немецкой социал-демократии Августа Бебеля я впервые ощутил в возрасте семи лет. Не подумайте, что с младых ногтей я изучал немецкое революционное движение. Просто когда я пошел в школу, мне купили черный кожаный портфель, который верой и правдой служил долгие годы. Ничто его не брало: ни сырая ленинградская погода, ни постоянная сверхнабитость (бедняга буквально «лопался» от дневников, тетрадей и нот, и таскать его до «Театральной» и обратно уже само по себе было испытанием), ни использование в качестве штанги футбольных ворот на больших переменах. Нелюбовь к теоретику немецкого социализма была связана с этим злополучным портфелем: всякий раз, когда я его открывал, на меня смотрела этикетка «Фабрика имени Бебеля». Мои антинемецкие настроения потеряли свою остроту лишь после близкого знакомства с продукцией пивзавода «Красная Бавария». Но когда я впервые ступил на брусчатку площади перед Staatsoper в Берлине и увидел табличку Bebelplatz, я вспомнил моего неподъемного, неснашиваемого монстра, и вновь на меня нахлынул антибебелизм!
Staatsoper Berlin (Берлинская государственная опера) находится на Unter den Linden — одной из самых прекрасных улиц города, которую в силу ее архитектурных красот и масштабов я отнес бы скорее к проспектам. А своим названием («Под липами») она обязана двум рядам деревьев, украшающих разделительную полосу на всем ее протяжении. Немцам легче живется, когда все строго регламентировано: в 1880 году специальным законом (!) минимальное число деревьев было определено цифрой 297, ширина улицы — 60 метров, а максимальная высота домов — 22 метра. Любителям статистики сообщу, что сегодня на улице растут 250 лип (из-за строительства метро 54 дерева спилили). Гитлеровский режим еще меньше заботился о сохранении зеленых насаждений — все липы были удалены, чтобы по улице можно было беспрепятственно маршировать. Помните, в «Войне и мире» Толстого: «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert…» Генетическая страсть — самая неугасимая!
Впервые оказавшись у Оперы, вы тщетно будете искать памятник Веберу или Вагнеру. Во-первых, традиции «лоскутной» Германии не остались в прошлом, и нынешние Bundesländern (единицы административного деления, что-то вроде республик) «пекутся» о сохранении своего языкового диалекта и ментальности. А потому так и останется для других немецких земель Вагнер — саксонцем, а гамбуржцы убеждены, что, к примеру, южанам-баварцам не ощутить сполна нордический дух музыки их Брамса. Такой «конфликт» между сибиряками и уральцами трудно себе представить, да еще к тому же в стране, которую (если не застрять в пробках на дорогах) можно за полдня пересечь на лихом немецком автомобиле!
Во-вторых, в Берлине исторически сложились совсем другие приоритеты. Здесь всегда возвеличивали в первую очередь военачальников (я уже упоминал прусское пристрастие к муштре, стрельбе и другим как мирным, так и отнюдь не мирным развлечениям!). Таких памятников в городе пруд пруди. Не осталась без них и Театральная площадь: в нескольких метрах от театра красуются увековеченные в бронзе герои войны с Наполеоном, прусские генералы Йорк, Блюхер и Гнайзенау. Через дорогу, с другой стороны Unter den Linden, стоят еще два памятника, но уже мраморные — генералам Шарнхорсту и Бюлову. Германские правители всевозможных окрасок — от коричневой до красной, словно большими шахматами в парке, любили подвигать этими фигурами. Так, Гитлер в 1942 году спрятал две последние, а спустя восемь лет по приказу Ульбрихта были убраны остальные три. В 1964-м все эти генералы были «реабилитированы» и вернулись назад, правда, на другие места. Перед театром стоит еще один памятник, «поднять руку» на который не осмеливался никто. Со стороны Unter den Linden c огромного, роскошного пьедестала своим детищем любуется и сам «хозяин дома», король Фридрих Великий (конечно же, сидящий на коне и облаченный в военную униформу).
Фридрих вошел в историю не только как успешный военачальник, но и страстный любитель музыки. Он превосходно играл на флейте и сочинял музыку для любимого инструмента. Неудивительно, что именно он построил первый в то время оперный театр, находящийся вне стен королевского дворца. Это случилось в 1743 году. Слушали оперу стоя (как сегодня на некоторых футбольных стадионах). Полагаю, сполна насладиться долгоиграемым «Кольцом нибелунга», переминаясь с ноги на ногу, вряд ли бы кому-нибудь удалось! Наследник Фридриха, Фридрих Вильгельм II, внес свои новшества, усадив зрителей на стулья. В таком виде здание просуществовало ровно сто лет, после чего благополучно сгорело дотла. Театр пришлось строить заново. На это потребовался один год (такие темпы в нынешней Германии даже невозможно себе представить!). Любителям исторических сравнений: Фридрих Великий строительством театра вне стен замка на сорок лет опередил соплеменницу, Софию Аугусту Фридерику Анхальт-Цербстскую, более известную как Екатерина II Великая, построившую в Петербурге рядом с Зимним дворцом Эрмитажный театр, а затем, примерно в это же время, и Большой каменный театр.
За долгие годы существования Берлинского театра за его пультом стояли самые выдающиеся композиторы и дирижеры, театр праздновал блестящие премьеры (если кого-либо заинтересуют подробности — сегодня их легко найти в интернете, и вряд ли имеет смысл дублировать всезнающую Википедию). Берлинцы любят свои оперные театры; их есть еще два: Deutsche Oper и Komische Oper. Но Staatsoper, конечно же, по своему статусу стоит на первом месте. Есть прекрасная шутка об английских газонах, утверждающая, что трава здесь, как нигде, хороша. А секрет в том, что их стригут уже пятьсот лет. Так и столетия традиций этого театра не последний аргумент для берлинцев и гостей города.
Вообще, немецкое отношение к прошлому своей страны видится мне довольно своеобразным: сегодняшнее правительство Германии продолжает неустанно каяться перед историей в деяниях национал-социализма, а с другой стороны, нет дня, когда с экрана телевизора по одному или сразу по нескольким каналам не «лает» свои эмоциональные речи Гитлер. И хочешь — не забудешь «героя»! В правительственном квартале на Wilhelmstraße с пояснительных стендов, повествующих об истории улицы, на прохожих взирают Гитлер, Геббельс, Геринг, Риббентроп и другие главы министерств, находившихся в свое время на этой улице. Гневные обличения здесь отсутствуют — лишь портрет, имя, должность. Помни о них, прохожий! К месту, где находился бункер (ныне засыпанный землей), где фюрер нашел свою смерть, автобусы, один за другим, подвозят туристов, а к пояснительному стенду нет-нет да и положат цветочки. Трогательно!
Интересно, что и сама Театральная площадь в Берлине, в своем идиллическом мирно-оперном интерьере, стала в прошлом столетии ареной вопиющего духовного геноцида.
В 1933 году министерство пропаганды Германии проводило акцию «Против негерманского духа», после которой «подлинно германский» дух пропитался запахом дыма: в семидесяти городах Германии, с марта по октябрь, проводилось масштабное публичное сожжение книг. Прямым инициатором и главным исполнителем этого «очищения огнем» был Немецкий студенческий Союз, поддерживаемый Гитлерюгендом. Огню были преданы книги Гейне, Ремарка, Фейхтвангера, Кафки, Тухольского, Цвейга, Брехта… Когда «вредные» книги первого списка из пятнадцати имен догорели, блюстители арийского пуризма только вошли во вкус: список расширили до трехсот тринадцати авторов, среди которых были и около трех десятков русских и советских писателей. Какая опасность исходила, к примеру, от Ильфа и Петрова, не более понятно, чем сегодняшние санкции против Чайковского и Чехова! В Берлине эта акция духовного вандализма имела поистине столичные масштабы: на Театральной площади в ночь сожжения собралось около сорока тысяч человек.
В 1995 году на площади был открыт мемориал, напоминающий об этих событиях. Он представляет собой большую подземную комнату с опустевшими книжными стеллажами. В них могли бы разместиться, примерно, двадцать тысяч книг — столько, сколько оголтелые студенты уничтожили в ту печально памятную ночь. Сверху комната закрыта большой стеклянной пластиной, а рядом лежат две бронзовые плиты. На одной приведена пророческая цитата Генриха Гейне из его трагедии «Альманзор»: «Это была лишь прелюдия; там, где сжигают книги, впоследствии будут сжигать и людей». На другой написано: «В центре этой площади 10 мая 1933 года студенты национал-социалисты сожгли сотни трудов свободных писателей, публицистов, философов и ученых». Автор проекта — израильский художник Миха Ульман. Должен сказать, что «мемориал негативному деянию» производит очень сильное впечатление. Он лаконичен своим плоскостным решением, «не отбирает» пространства у площади и позволяет ежегодно проводить прямые трансляции спектаклей со сцены театра на большой экран и концерты у театра под открытым небом (Германия стремительно и покорно теряет свой язык, поэтому называют эти мероприятия по-чужеземному: Public Viewing и Open air).
Я люблю живопись, и у меня дома есть несколько литографий театров, «мест боевой славы», где я выступал. Среди них — миланский Scala, барселонский Liceu, дрезденская Semperoper, брюссельский La Monnaie, Theatro Municipal do Rio de Janeiro и многие другие. K их числу относится и берлинская Staatsoper Unter den Linden.
Литография, которую я выискал у букинистов, появилась на свет до 1918 года: на это указывает подпись «Королевская опера». Имя художника мне неизвестно.
Если вы думаете, что с подписанием капитуляции Германии в Берлин вернулись мир и покой, то глубоко ошибаетесь. Война продолжалась, хотя и тихая, без взрывов бомб, но не менее яростная. Прежде всего, нужно было решить, как обойтись с архитектурно «полысевшим» (примерно на восемьдесят процентов!) от мощных бомбардировок союзников историческим центром Берлина. К счастью для меломанов, две бомбы, попавшие в здание оперы, серьезного урона не нанесли. А вот роялистам повезло меньше: от соседнего с оперой королевского дворца остались лишь внешние стены. Веское слово в дискуссию внесли мастера советского кино. На съемках киноленты «Падение Берлина» руины замка были снова обстреляны боевыми снарядами (для художественной подлинности!). Достоверность фильма восторжествовала, зато объектов для восстановления сильно поубавилось.
Перед властями молодой Республики встала проблема поиска помещений для работы правительства. Где-то нужно было собирать и «аплодирующий орган», собрание народных представителей. Конечно, на московские (Кремлевский дворец съездов) или пекинские масштабы (Дом народных собраний) никто и не замахивался. Судьба символа прусского абсолютизма, Берлинского замка, была решена: руины сравняли с землей, а через несколько лет на их месте вознесся Дворец Республики. Он появился на свет уже в мою берлинскую бытность, и я не единожды бывал там. Внешне здание походило на среднеарифметический дворец культуры советской эпохи, но внутри оно было «нашпиговано» по последнему слову техники. Находящийся в его сердцевине Большой концертный зал поражал воображение техническими возможностями, был, как говорили специалисты, лучшим в то время в Европе. К примеру, за пять минут перед зрителями мог появиться огромный аквариум, или вся сцена превращалась в ледяной каток. Это было не случайно: спортсмены-фигуристы и пловцы ГДР занимали тогда в мире ведущее положение, и их участие в сборных концертах украшало действо. Малый зал был предусмотрен для парламента, собрания народных представителей. Дворец был открыт для всех желающих: кегельбаны, рестораны, кафе, маленькие театры пользовались большой популярностью.
Хочется рассказать еще об одном здании возле Театральной площади, появившемся после войны. В 1960-е годы для первого и последнего президента ГДР Вильгельма Пика была построена резиденция, которую занял после его смерти Государственный совет Республики. В интерьере исторического центра Берлина, конечно же, это здание не заслуживает даже упоминания. Но размах социалистической фантазии архитекторов и проектировщиков не может не восхитить! По их замыслу, серый песчаник фасада должен был контрастировать с красными вертикальными каменными полосами, символизирующими знамена. В фасад был асимметрично интегрирован якобы оригинальный Портал IV разрушенного Берлинского замка. Оправданием для такой архитектурной «каши» стала версия, что именно с этого золоченого балкончика Карл Либкнехт в 1918 году провозгласил рождение Республики. Это был абсолютный вымысел: пламенный оратор вещал с совершенно другого балкона, да и встроенный портал, говоря по-русски, был чистой воды «новодел»! Архитектурные специалисты классифицировали стиль строения как «социалистический модерн», я же сразу нарек его «урод с балкончиком». Вот какое окружение приобрела Театральная площадь (свежепереименованная в Bebelplatz) в период послевоенного зализывания ран.
Слушателем я впервые вошел в Staatsoper в 1980 году, и при первой же встрече она пришлась мне по душе своей камерной парадностью (на спектакль могут прийти не более 1300 слушателей). О том времени хочется сказать особо. «Первое социалистическое государство на немецкой земле» существовало в известной изоляции. ГДР была страной невыездных людей. После строительства Берлинской стены у интернационально ориентированного театра возникли проблемы. В исключительных случаях берлинцам удавалось заполучить «подкрепление» из-за рубежа. Но по большей части приходилось надеяться на свои «доморощенные» кадры. Руководство сумело преодолеть эти сложности и сохранить превосходный уровень спектаклей. Я сам тому неоднократный свидетель. Честь им и хвала!
Счастливая социалистическая жизнь неспешно протекала на восточногерманской земле, пока народу ГДР она не обрыдла. Случилась революция (к счастью, бескровная). Событие такого масштаба, как объединение двух государств различных социальных устройств, ранее не имевшее прецедента в истории, не могло пройти гладко. До воссоединения безбедное, хоть и не роскошное существование жителям ГДР было гарантировано. К примеру, если ты окончил вокальный факультет консерватории, то в случае, если ты «приличный» певец, тебя принимали в труппу одного из многочисленных оперных театров страны, и был ты до самой пенсии неувольняем. Бесталанные и безголосые получали место в хоре. Те, кто не мог издать ни звука, становились… вокальными педагогами! Но когда границы объединенной Германии открылись, то в восточнонемецкие театры хлынули талантливые, голосистые, но безработные певцы со всего мира. Появилась конкуренция, что, безусловно, положительно сказалось на художественном уровне коллективов, но сильно ударило по вокалистам made in DDR! В театр на Unter den Linden пришел Даниэль Баренбойм, и на Театральной площади началась новая эпоха.
Есть русская пословица «За что боролись — на то и напоролись»: Запад принялся сводить счеты с Востоком. Коснулось это не только людей, но и ими содеянного. Так, расположенный в центре города Дворец Республики, символ социалистического государства, мозолил глаза новым властям. Как и здание Государственного совета, он был уже внесен в список охраняемых государством архитектурных объектов, что усложняло расправу над ними. Поначалу «урода с балкончиком» хотели сделать резиденцией общегерманского президента, но от этой идеи быстро отказались: за спиной репрезентанта немецкой политики стоит громоздкий аппарат, и пришлось бы отдать для его работы все здания вокруг, включая и здание оперы. Какое счастье, что тогдашний президент, умница, образованнейший и интеллигентнейший Рихард фон Вайцзеккер, завсегдатай филармонических концертов, категорически отверг эту идею. Хорошо, когда президенты любят музыку!
Сложнее оказалось с Дворцом Республики. К радости его врагов, выяснилось, что при строительстве в противопожарных целях был использован асбест. Специальным решением правительства здание вычеркнули из списка охраняемых государством, и начались работы по удалению вредного строительного материала. Стоило это много миллионов, но зато от здания остался лишь каркас, выглядевший сродни останкам Берлинского замка, стоявшим не так давно на этом же месте. Тут и подоспело предложение вовсе снести классового врага с лица земли и начать сбор средств на восстановление замка. Пол-Берлина встало на защиту своего любимца, но прелесть капиталистического общества в том, что каждый имеет право публично высказывать собственное мнение, однако при вынесении решения это совершенно не учитывается.
Смертный приговор вступил в силу, и отличный гэдээровский бетон пошел на строительство автомагистрали, а стальные конструкции, как говорят, были проданы в Объединенные Арабские Эмираты для возведения самого высокого в мире небоскреба.
Сегодня на этом месте уже стоит возрожденный королевский замок, правда, лишь его внешняя оболочка, внутри — выставочные помещения и залы. И имя ему — Хумбольдт-форум. Думается, для полной реконструкции замка не хватило денег, а гуманитарные оправдания — прекрасная отговорка. Внешне дворец восстал в прежнем величии, а внутри… возродился Дворец Республики с его бетонным безличием.
«Солидный» возраст театра и пережитые войны оставили следы на теле здания. О том, что реставрационные работы стали необходимыми, я убедился, придя впервые со служебного входа. Административное здание с классами для занятий связано с самим театром туннелем (так же, как в Большом театре в Москве лабиринт подземных переходов ведет с Исторической на Новую сцену). Пройти это небольшое расстояние без резиновых сапог было невозможным. Устарело и сценическое оборудование. Даниэлю Баренбойму удалось совершить чудо: город согласился на его доводы и перенял все расходы. На время ремонта театр получил другое помещение, вернее, целый театр! Стопроцентной заменой, конечно же, переезд на временную квартиру назвать было нельзя, но всяко лучше, чем на долгие годы приостановить жизнь театрального ансамбля.
В нынешней Германии все строительные и реставрационные работы, как правило, утраивают свою запланированную длительность и цену. Так произошло и с Staatsoper Unter den Linden. Прошли долгие семь лет, прежде чем театр вернулся под родную крышу, и когда после завершения ремонтных работ я впервые попал в зрительный зал, помимо золоченого блеска люстр и свежести красок меня поразило, что превосходная акустика зала не только не пострадала, но, напротив, стала еще лучше! Мой скепсис был взращен воспоминаниями молодости: я не забыл плачевные итоги реставрационных работ в главной студии Ленинградского радио, всегда славившейся отменной акустикой, или ремонтом зала Оперной студии консерватории. Рассказывают, что там, прежде всего, провели полную уборку: из-под сцены выкинули горы битого стекла, уничтожили деревянную облицовку в зале. Лишь позже догадались, что это были резонансные усилители. «Делать так делать!»: зал украсили прекрасные мраморные панели, на смену убогих деревянных стульев поставили мягкие кресла. Одним словом, когда работы завершились, выяснилось, что зал безвозвратно потерял свою былую акустику. Берлинская реставрационная эпопея в опере была «более удачной», и удовольствие петь на сцене, играть в оркестровой яме и, конечно же, наслаждаться звучанием из зрительного зала приумножилось!
«Театральная площадь, что ждет тебя в будущем?» — хочется спросить сегодня, ибо подошла к концу целая эпоха — тридцать лет музыкального правления Даниэля Баренбойма. Дирижер серьезно болен и принял решение оставить свой пост. Обидно! К своему восьмидесятилетию он долго готовил себе подарок — совместную постановку с Дмитрием Черняковым всего «Кольца нибелунга». Болезни не прикажешь, и премьерными спектаклями продирижировал Кристиан Тилеман. Баренбойм еще раз появился на сцене театра и (как всегда, наизусть!) продирижировал Девятую симфонию Бетховена. Но она прозвучала не «Одой к радости», а траурным прощанием с публикой, оркестром, театром…
Трудно себе представить, кто еще мог бы так мощно и уверенно возглавлять и направлять путь театра эти долгие годы. Баренбойм был галеонной фигурой, магнитом, притягивающим любителей музыки со всего мира, ехавших «на него» в немецкую столицу. Кто займет его пульт?
Право на мнение имеют все, но решение должен принять сенатор по культуре Берлина, представитель партии «левых» (посткоммунистов). Он уже официально заявил, что в своем выборе будет руководствоваться в первую очередь наличием у будущего руководителя оркестра демократических принципов правления, которые, на его взгляд, отсутствовали у Баренбойма. Есть несколько кандидатур (в том числе и две украинские дирижерши одновременно!). Поживем — увидим, ибо карты могут быть перемешаны по-новому: волею судеб (точнее, из-за бездарности берлинского правительства) на носу повторные выборы. Предыдущие признаны недействительными, ибо руководство города с их проведением попросту не справилось: не хватило бюллетеней для голосования, подсчет был неверным, референдум проходил в один день с Берлинским марафоном, и многие жители центральных районов не попали в пункты голосования, ибо город был перекрыт.
Вот в какие смутные времена живет сегодня Театральная площадь, хотя, как мы убедились, ей к этому не привыкать, она пережила и не такое! Я оптимистично смотрю в будущее — правители всех мастей сменяли друг друга, а оперный театр оставался. За столетия своего существования он нажил определенный иммунитет и устойчивую непотопляемость, поддерживаемые славным именем и традициями.
Доброго вам пути и дальше, Staatsoper Unter den Linden и Театральная площадь!
