Берлинский салон

Людям свойственно, руководствуясь социальной принадлежностью, общностью интересов, объединяться в группы с себе подобными. Так рождаются ассоциации, союзы, кружки. Об одном из таких, о «Берлинском салоне», клубе «безбедных» немецкой столицы, я расскажу сегодня.

В самом начале 1990‑х годов, после концертa в дивном Мраморном зале берлинского Palais am Festungsgraben, менеджер познакомила меня с одним из слушателей, представив его как профессора-­доктора Манфреда Бёзе. Симпатичный приветливый мужчина средних лет оказался востребованным юристом, а его бюро, обставленное старинной дубовой мебелью и украшенное большой бронзовой скульптурой Фемиды, помещалось на этаж ниже. Мы спустились к нему, и так случилось, что я «застрял» здесь на долгие годы.

В беседе, сдобренной превосходным белым вином (Бёзе понимал в нем толк!), хозяин кабинета поведал мне о своей идее организовать «Берлинский салон» — закрытый клуб в духе немецких традиций начала века. Состоятельные клиенты, нуждавшиеся в юридической опеке доктора, были готовы составить костяк членов сообщества, что сулило клубу не только безбедное существование, но и возможность делать добро для тех, кто нуждался в поддержке, — молодых артистов, студентов художественных ВУЗов, делавших свои первые шаги в профессии. Мне предлaгался пост художественного руководителя. На эту идею доктора Бёзе натолкнула моя «цветистая» биография, напечатанная в буклете концерта, и то, что в тот вечер солистами были начинающие исполнители. Как я позже узнал, не последнюю роль сыграли и мое вступительное слово и комментарии по ходу концерта. Главной сценической площадкой должен был стать зал, в котором в тот вечер прошел концерт. Предложение выглядело заманчиво, и после недолгого раздумья я согласился.

Что подвигло меня на это? Жизнь — это накопление не только материальных благ, но и духовных — их дарят нам встречи, общение с интересными людьми. «Берлинский салон» обещал мне это сполна. Вернувшись после десятилетнего отсутствия, я столкнулся в Германии с дефицитом контактов. Я восстанавливал круг старых знакомых и заводил новые. Но главное, «Берлинский салон» позволил мне испробовать непривычную жизненную схему: прежде я зарабатывал свои деньги, а тут я должен был тратить (со смыслом и по справедливости) чужие.

Организационный период длился довольно долго (знаменитая немецкая бюрократия!), но через несколько месяцев мы уже праздновали открытие нашего «Берлинского салона».

Конечно, финансовые возможности худрука были довольно ограниченными: артистам в качестве гонорара «поконцертно» выделялось 600–800 евро, но для студента получить за двадцатиминутное выступление пару сотен — более чем привлекательно. К тому же любой выход на сцену к публике — неоценимая школа! Определенная скромность бюджета была продиктована тем, что на наших «мероприятиях» кроме художественных деликатесов гостей ожидало и легкое кулинарное наслаждение. Одним словом, мотор «Берлинского салона» начал набирать обороты. Мы организовывали посещения запасников музеев, вылазки в дворцы и замки Бранденбурга, в гости в «Салон» приходили крупные политики, члены правительства, выдающиеся артисты. У нас побывали Сергей Лейферкус, Юлия Варади, Томас Квастхофф, Роберт Холл и многие, многие другие. Через короткое время о нас стали говорить, мы стали популярными.

После одного из концертов ко мне подошел завсегдатай салонных вечеров, хозяин нескольких Wiener Conditorei (думаю, лучших кондитерских в Берлине) Mанфред Отте и предложить раз в месяц проводить концерты и у него в Opernpalais, в здании, соседствующем со Staatsoper Unter den Linden. Артистический гонорар он брал на себя, а члены «Берлинского салона» должны были покупать билеты, в стоимость которых включались знаменитые кондитерские роскошества. Я согласился — было ясно, что столики пустовать не будут. И действительно, успех превзошел все ожидания — билеты расходились вмиг. В прямом смысле кто успел — тот съел! Развлекались не только гости, но и мы, исполнители. К примеру, на одно из наших чаепитий у Отте в качестве «главной фигуры» я пригласил оперного режиссера Андреаса Прохазку. Певцы по моей просьбе подготовили большую сцену из «Волшебной флейты» Моцарта. Вначале она прозвучала «всухую», в концертном исполнении, а затем я пригласил на сцену Прохазку и попросил раскрыть нам, профанам, секреты его профессии, показать, как режиссер работает с певцами. Такой поворот стал неожиданностью не только для публики, но и для Прохазки. Конечно, Андреасу пришлось изрядно попотеть, но все (да и он) в конечном итоге были довольны.

Запомнилось и самое длинное мероприятие, длившееся больше трех часов. В старые добрые времена широкий интерес к Байройтскому фестивалю породил организацию «Вагнеровских обществ», разбросанных по всему миру. Годичные взносы были достаточно велики, чтобы на собранные средства можно было позволить себе и спонсорскую деятельность, так как сами члены получали конкретную отдачу лишь в форме возможности купить «без очереди» билеты на летние спектакли в Байройте, что того стоило: простой смертный дожидался своего шанса целую вечность (увы, процесс деградации фестиваля поставил в этом году печальный рекорд — впервые в вечерних кассах пылились непроданные билеты).

Спонсорство «Вагнерианцев» хоть и было «запаковано» в безденежную форму, но получить такую стипендию считалось среди молодых певцов абсолютным хитом. Победители отбора отправлялись за счет общества в Байройт, бесплатно получали дорогущие билеты на три спектакля, их кормили, поили и развлекали на всевозможных мероприятиях. Да и звание «Вагнеровского стипендиата» (так называлась премия) навсегда становилось украшением их биографии. Я обратился в правление Берлинского вагнеровского общества с предложением провести конкурсное прослушивание у нас, в Мраморном зале дворца. В качестве аренды помещения я «выторговал» для членов «Салона» возможность присутствовать на отборе стипендиатов (окунуться в атмосферу любого состязания — всегда волнительно). В результате и гости и хозяева остались довольны, а фаворит публики получил к тому же небольшую финансовую награду.

Все эти салонные вечера, конечно же, были мероприятиями камерной формы. Но однажды мы отважились и на большее. Мы предложили членам «Салона» совершить путешествие по Дунаю на лучшем корабле Дунайской флотилии, на пятизвездочном «отеле на воде» MS Моzart. Такие путешествия популярны в Германии, но нашим козырем было «только для своих». Общее число кают корабля было предусмотрено на сто шестьдесят пассажиров, но в этот раз на борт поднялись сто двадцать членов «Берлинского салона». Я пригласил с нами в путешествие пять молодых исполнителей — четырех певцов и пианиста. За неделю на воде было дано четыре концерта, причем музыкально мы «реагировали» на города, где бросал якорь наш корабль. Так, в австрийской столице в центре программы стояли Моцарт, Бетховен и Шуберт, а классическая оперетта звучала в Будапеште. Кстати, концерт проходил не на борту парохода, а в зале одного из прекрасных замков города. Мы долго и тщательно готовили это путешествие, и до сих пор его «кадры» прокручиваются в памяти как незабываемые, радостные моменты. Согласившись стать художественным руководителем «Салона» и вице-президентом, я поставил неукоснительным условием абсолютное уважение к труду молодых артистов. Готовя поездку на «Моцарте», я потребовал, чтобы артисты жили в таких же каютах, как и заплатившие немалые деньги гости, и питались с ними в одном ресторане. Не знаю, все ли из этих пяти сделали большую карьеру, и не уверен, что сегодня они могут себе позволить выкинуть такую кучу денег на одну неделю отдыха. Но то, что мне удалось добиться их статусного «равноправия» во время путешествия с членами «Берлинского салона», делает меня счастливым.

Наша безвозмездная «общественная» работа, конечно же, отнимала немало времени и усилий, но мы успевали и «полюбопытствовать», что делают другие берлинские благотворительные фонды — учиться никогда не стыдно! Однажды мы с благодарностью приняли приглашение на проходящую ежегодно церемонию вручения премии DB молодым музыкальным талантам (Deutsche Bahn — огромный концерн, идентичный РЖД, принадлежащий немецкому государству и обеспечивающий работой 350 000 человек). Мероприятие проводилось в роскошном старинном особняке — Музее коммуникации на Leipzigerstraße в Берлине. Вой­дя в здание, мы разинули от удивления рты: огромный парадный зал был заставлен накрытыми столами, а в углу скромно приютилась небольшая сцена с роялем. Количество вилок и ножей у каждого прибора недвусмысленно говорило, что главный аттракцион произойдет здесь, что вскоре и подтвердилось. Это был ужин superlativ — роскошный, обильный и долгий. К концу вечера на сцене появились молодые стипендиаты. Их представила глава фонда, Элен Вийекез (соседи по столу объяснили, что она жена главы концерна Хартмута Медорна). После кратких музыкальных выступлений каждому исполнителю вручили единоразовую премию размером в… шестьсот евро! Притом что вся церемония наверняка обошлась устрои­телям не менее чем в полмиллиона, особенно щедрыми награды нам не показались. (Для тех, кому имя Медорн ничего не говорит, скажу, что он довел DB до трагического состояния, еще более усугубившегося сегодня: если вы купили в Германии билет на поезд, это не значит, что он появится вовремя, и тем более, что он доберется до пункта назначения. «Уничтожив» DB, Медорн возглавил авиакомпанию Air Berlin, которую за короткий срок «успешно» довел до полного банкротства и ликвидации, а затем его перекинули возводить берлинский аэропорт Schönefeld. Вместо трех лет стройка продолжалась пятнадцать, и расходы, к гневу налогоплательщиков, возросли почти в десятикратном размере. Так что, если жизнь ненароком столкнет вас с Хартмутом Медорном, бегите прочь как можно быстрее: хоть и не вооружен, но очень опасен!)

Вместе с ростом популярности «Берлинского салона» увеличивалось и количество предложений по сотрудничеству. Но когда один из крупнейших в мире концернов по страхованию Allianz задумал с нами совместный проект, моему удивлению не было предела! Механизм подобных союзов я понял много позже. На Западе биржевые гиганты дают свое имя только тем проектам, которые служат долгосрочным рекламным целям. К примеру, тот же Allianz воздвигнул в Мюнхене огромный футбольный стадион Allianz Arena для лучшей немецкой команды Bayern, а Mercedes построил в Берлине замечательный зимний стадион, украшенный серебряной звездой-­символом концерна, в котором проводятся и спортивные соревнования, и мегаивенты. В нашем случае речь шла о Летнем бале на открытом воздухе, посвященном открытию (после длительных перестроек) Старой национальной галереи. «Бал Берлинского салона, главный спонсор Allianz» звучало «удобоваримо» для страхового гиганта, да и больших организационных усилий ему не сулило: наш опыт в организации культурных мероприятий был известен. Allianz брал на себя все расходы, а мы «за труды» получали восемьдесят билетов для членов салона. Мы понимали, что предложения такого масштаба в обозримом будущем мы вряд ли получим, да и очень хотелось попробовать себя в мероприятии с «безразмерным» бюджетом. С самого начала предпочтение для музыкального «наполнения» всего вечера отдавалось рок-группе. Я восстал, заявив, что традиции берлинских салонов восходят к классическим канонам, и я допущу разрушителей барабанных перепонок лишь на последнюю треть бала. На том и порешили. Мы «арендовали» на вечер симфонический оркестр, построили для него огромную сцену. Не хватало только трех теноров. Их мы, естественно, не заполучили, зато после многодневной торговли «напрямую» ангажировали великую Гвинет Джонс (после упоминания в программке, что она Дама-­Командор ордена Британской империи, ей можно было уже и не петь). Тем не менее Джонс пела, да еще как! После «обязательной программы» с ариями (Тоска & Со) настало время «произвольной». Наслаждение услышать в исполнении Джонс песни Кола Портера и Гершвина с лихвой окупили весь стресс по подготовке бала. Певица в этот вечер была «в ударе», и мы добрый час танцевали под ее пение. Не знаю, многим ли еще посчастливилось испытать такое!

После несомненного успеха бала я решил испытать судьбу и еще раз заполучить Allianz в качестве партнера. «По накатанной дорожке» я отправился на прием на директорский этаж к начальнику отдела маркетинга берлинского филиала концерна. У меня в портфеле лежал проект «в духе времени» (в свете растущего интереса к европейским культурным связям). Оперу Чайковского EUgen Onegin (так пишется ее название на немецком) я предлагал «прокатить» по ряду столиц европейского содружества (EU – сокращение от Europäische Union). Мой каламбур произвел задуманное впечатление, и сразу последовал вопрос: «А сколько это стоит?» Я набрал воздуха и выпалил: «Думаю, в девяносто тысяч мы уложимся!» «Нет, такими проектами мы не занимаемся!» — с ходу отреагировал хозяин кабинета. «Дорого?» — спросил я. — «Нет, проект не нашего масштаба. Если бы вы попросили пять миллионов, то мы всерьез занялись бы рассмотрением. А на такие мелочи времени у нас попросту нет». Вернувшись домой, я полюбопытствовал и выяснил, что годовой оборот Allianz превышает сто пятьдесят миллиардов. Стало понятно, отчего спонсорам действительно не до «Лирических сцен» Петра Ильича. Скорее подошло бы «Золото Рейна» Вагнера с декорациями из драгоценного металла!

Вообще, «человек и деньги» — это довольно любопытная тема. Способность увеличивать свое благосостояние, мне кажется, не зависит от умственного потенциала бизнесмена. Жизнь столкнула меня с мастерами «делать» деньги, которые отнюдь не были «философами эпохи Возрождения». Они были наделены животным чутьем, безошибочно направлявшим их туда, где можно было заработать. Категория «на чем» их не интересовала, главенствовало «сколько». А еще, богатство и бесшабашная щедрость — отнюдь не синонимы. Скорее наоборот. Я лично был хорошо знаком с одним человеком (естественно, не называю его имени), владельцем отелей, медицинских лабораторий и крупным акционером. Попав однажды в его офис, я стал свидетелем, как секретарша (у него самого времени на это не было) по телефону «за глаза» покупала ему очередной Mercedes высшего класса. В те дни, устраивая банкет, он заказал кейтеринг у одного из ведущих в Германии специалистов в этой области, фирмы Käfer. Смета расходов проверялась «самим», и он шумно возмутился, что за бутылку «Колы» с него требуют семнадцать центов, когда фирма-­конкурент предлагала четырнадцать. Это был повод, чтобы не заключить контракт! Может быть, обо всем этом не нужно было и рассказывать, но именно такие люди, придя в «Берлинский салон», делали возможным осуществление наших проектов.

Вступая в игру, нужно знать ее правила. Мне пришлось их изучать «с листа», уже сидя за игровым столом, но доктор Бёзе умело и тактично поддерживал меня, и я благодарен ему за это. «Берлинский салон» стал для нас праздником, продлившимся доброе десятилетие, и пусть в его честь снова прогремит салют нашего Летнего бала.