Беспечный бадминтон

До сих пор оперы Гласса ставились крайне редко, в России же это и вовсе случилось лишь однажды, когда в Екатеринбурге была поставлена опера «Сатьяграха» – одна из частей трилогии-­приношения великим мира сего. Вторая знаковая трилогия Гласса, в которую помимо «Жестоких детей» входят «Орфей» и «Красавица и чудовище», посвящена куда более болезненным формулам человеческого существования. Утонченный фантасмагорический роман Кокто обладает вторичными свой­ствами по отношению к остальному его творчеству, полному неразгаданного томления, инцестуальных мотивов и различных форм перверсивного поведения. Здесь довлеют мистические пространства и декадентская сюжетика, а в главной роли предстает «комната» подростков, пространство невысказанного и инфернального, некая камера-­лабиринт, по четко очерченным траекториям которого перемещаются лишенные собственной воли герои.

Камерная площадка Малой сцены преобразована сценографом Ксенией Перетрухиной в белоснежное, напоминающее современную арт-галерею пространство – оно структурируется белоснежной меблировкой: ледяные чугунные ванные (отсылка к культовой ленте Бертолуччи «Мечтатели»), ледяные же кровати, между ними по диагонали – три фортепиано. Гласс это пространство исподволь зреющей подростковой чувственности сакрализирует и выводит на уровень высокой греческой трагедии, мифологизированной притчи. Паттерны агрессивной музыкальной ткани оформляют текст Кокто таким образом, что характеры героев укрупняются, и они становятся подобны неким бесполым титанам. Двое близнецов, Элизабет и Поль, блуждающие на границе яви и сна, не готовы к вторжениям из внешнего мира, посягающим на их идентичность, в связи с чем и происходит трагическая развязка: декадентство перерастает здесь самое себя.

Музыка, выходящая за рамки характера кинематографического саундтрека, несет печать высокого качества. Ткань ее строится на бесконечном перетекании из одного метроритмического и тонального паттерна в другой, и реализуется она преимущественно с помощью использования крупной фортепианной техники, с которой исполнители под руководством дирижера Алевтины Иоффе справились блестяще. Вокализация Гласса изощренна: безусловно, отдельно стоит упомянуть исполнительницу роли Элизабет (Мария Деева) – тонкую, характерную, суховатую, компилирующую в облике угловатую античувственность и сносящую все вокруг энергетику. Она – настоящее чудовище, в результате интриги которого жизни троих невинных людей во главе с ее братом-­близнецом Полем (Андрей Юрковский) оказались разрушенными до основания.

Бесконечное взаимодействие героев поставлено режиссером Георгием Исаакяном тонко и уместно, метафорические находки вроде воланов, которые одновременно и души героев, и их невинность, и снег, – просты и изящны. В кульминации оперы, когда интрига Элизабет раскрывается, девушка буквально стегает мир вокруг себя ракеткой, превращая манипуляцию чувствами в чудовищный, беспечный бадминтон, в котором на каждый удар роково гаснет свет. Опера исполняется на французском языке, поясняющие же вставки из либретто между действиями читаются на русском; и только лишь эта небольшая деталь (помимо, быть может, электронного звучания пианино, несколько нивелирующего возможности инструментовки Гласса) напоминает о том, что постановка является для театра экспериментальной.