События
Перед концертом я написал Борису Филановскому. Спросил, не является ли его композиторское обращение к Брукнеру свидетельством интереса к высокому романтизму в целом. Филановский ответил, что лично для него «нет никакого высокого романтизма в целом», а есть любовь к отдельным авторам и их сочинениям. И что я задаю ему вопрос «как потребитель одного сорта, как музыковед, меломан, знаток истории», тогда как он отвечает мне «как потребитель другого сорта: скромный коллега “великих романтиков”, который в них вгрызается с наслаждением и пользой для себя, хоть и, скорее всего, без видимого извне результата».
«Вгрызание» этого года, в Девятую Брукнера, было спровоцировано фантазией Дмитрия Ренанского, на совесть, надо сказать, отвечающего за музыкальное наполнение «ГЭС-2». Для его новой кураторской программы «Музыка вне себя» Филановский, человек полного и окончательного «в себе» (аксиоматическое состояние ума и слова Бориса), и обеспечил современную камерную жизнь брукнеровской неоконченной симфонии.
Младший современник Филановского композитор Георгий Дорохов (1984-2013), дерзкий в своем творчестве, но и высокообразованный в плане музыки своих великих предшественников, неклишированно ее осмысливавший, говорил, что Брукнер «безуспешно пытается быть другим композитором (либо Бахом, либо Бетховеном, либо Шубертом, либо Вагнером, либо даже Моцартом! – как в начале медленной части Третьей симфонии)». Его обстоятельный разговор о Брукнере с Дмитрием Бавильским опубликован в книге последнего «До востребования» (беседы с современными композиторами). Героем той давней (2014) почти что восьмисотстраничной книги, вышедшей в Издательстве Ивана Лимбаха, был и Борис Филановский, который как раз успешно не пытается быть другим композитором – в данном случае Брукнером. Пост-Брукнером – не пытается также: «Отзвучал голос титана, и на сцену, бормоча, выходит пигмей? Вот чего я хотел избежать». (Ведущий Ярослав Тимофеев, разумеется, не отказал себе в удовольствии произнести со сцены эту опубликованную в аннотации к концерту реплику Филановского, и правильно сделал.)
Все-таки чувствуя при всей своей саркастичности, «профессиональном цинизме и самомнении» (авторские формулировки в комментарии «Муз. жизни») присутствие возвышенного рядом с собой, Борис бережен с текстом трех завершенных частей Девятой. Но и «пишет себя в Брукнере» (позволим себе такую фразу). Радикально сократив состав до тринадцати недублирующихся инструментов (четыре деревянных, три медных, пять струнных и литавры), Филановский добился предельной «оголенности» чужого (но не чуждого) музыкального материала, максимальной прозрачности звучания и решительно «добавил вольт» напряжению первой и, в особенности, второй части симфонии. Да, это «игра с оригиналом», «сочинение изнутри уже сочиненного, имеющего канонический статус» (вновь авторские формулировки), но не издевательство, а диалог в обостренной камерной vs симфонической форме. По мне, композиторская удача. Причем бесспорная. Но если мы проследуем в закоулки памяти, в данном случае соцсетевой, то обнаружим, что еще только дописав транскрипцию первой части, в начале марта, Борис был полон сомнений. Отмечал, что «залез в ту вещь, которую очень любит и хорошо знает, а там пустота». Такие определения, приводимые Филановским, как «музыка без свойств», «зима», «необъятный пейзаж», в котором «зияют провалы» и ничего/никого нет, связаны, как я понял (если правильно понял) с довольно мучительной (!) переоценкой того, что ты некогда считал совершенным, и себя самого в этой (былой?) восхищенности.
Написал я перед концертом и Федору Леднёву. Спросил о причинах его пристального интереса к камерным версиям больших романтических симфоний (малеровским в частности – вспомним концерты в «ГЭС-2»; любопытно, кстати, что на комментаторское, под постом, предложение «адаптировать Малера для ансамбля» Филановский ответил, что «Малера ему как раз не надо»). Леднёв, исходя из присланного мне, относится к такого рода переложениям как к своеобразному эксперименту, лаборатории. По его мнению, камерные версии крупных симфонических полотен, «при очевидных потерях в плане смешения оркестровых тембров», предоставляют исполнителю больше личной свободы в высказывании. Леднёв пишет об «эссенции музыкальной мысли», но и о повышенной сложности для исполнителей, ответственности, «напряжении в каждом элементе», «невозможности спрятаться за общим звучанием».
Как там у Пригова? «Да он и не скрывается»? Выбранные сейчас для двух мировых премьер (о второй – чуть ниже) солисты творческого объединения «Притяжение» (художественный руководитель – скрипач Даниил Коган) – действительно замечательные музыканты. Идеальная медь в первую очередь. Важнейшее у Брукнера (и у Малера; пускай ее и существенно меньше в камерных версиях симфоний). Но и каждый иной инструмент соло и в ансамбле. Идеальное звукоизвлечение, интонационная безупречность, унисонная чистота. Детальная продуманность, выверенность всех штрихов. И конечно, абсолютное единомыслие с изысканнейшим человеком за дирижерским пультом, профессионалом без оговорок, умеющим работать без диктаторских вывертов с коллективом любой плотности.
Что же касается Bruckner-DIY (вторая премьера), то появилась эта «сверхмногочастная сюита из мгновенных сочинений», как охарактеризовал ее Филановский, после предложения Ренанского написать к трем частям симфонии свой финал. Возможно, было бы любопытно услышать эту срежиссированную «тетралогию» целиком, но случилось иначе. Симфония и «сюита» были разделены речью ведущего. Зря или не напрасно – каждый из пришедших и не оставивших в зале свободных мест решал сам. Лично мне в этой пьесе альтернативный финал скорее не слышится. «Брукнер-моменты» в количестве сорока одного («дань» стремлению титана к подсчетам всего и вся?) настолько непродолжительны, обрывисты, самодостаточны и приблизительны по части близости той ушедшей эстетике, что, с моей точки зрения, требуется немало внутренних усилий, чтобы оформить эти микрочасти в нечто единое и «брукнеровски» неприблизительное. Все же для меня это «новый Филановский», исключительно, пускай и написанный «по следам». Возможно, это проекция сегодняшних взаимоотношений Бориса Ф. и Антона Б. Нехаотичная, законченная именно что вещь, как бы ни пытался автор с редкостным чувством формы уверить нас в том, что на сей раз музыкальную форму не выстраивал. И что перед нами лишь «набор объектов для самостоятельного складывания» во что угодно. Ну да, не случайно ведь к брукнеровскому «корню» автором прибавлен «суффикс» do it yourself.
