События
Еще на генеральной репетиции постановка режиссера Каликсто Биейто вызвала шумную реакцию приглашенных зрителей, в связи с чем интендант театра Богдан Рошчич вышел на сцену и предупредил зал, что репетиция не место для публичных критических изъявлений. Всем желающим сказать свое «бу» стоит купить билет и прийти на обычный спектакль.
У Венской оперы своя, особая история взаимоотношений с «Тристаном» – дважды, в 1861 и 1863 годах, провалился проект мировой премьеры оперы Вагнера в Вене, а в феврале 1903 года, через двадцать лет после реализованной венской премьеры, на сцене театра была осуществлена знаменитая постановка Малера – Роллера, навсегда вошедшая в историю Венской оперы. Эта постановка стала одним из первых и наиболее ярких примеров музыкально-сценического единства оперного спектакля, что обеспечило ей долгую сценическую жизнь. Новый «Тристан» появился на сцене театра лишь в 1955 году. Последняя постановка музыкальной драмы Вагнера в Венской опере (шотландский режиссер Дэвид Маквикар) состоялась девять лет назад.
Несмотря на предпремьерное волнение и крики «бу» на генеральной репетиции, реакция официальной критики и публики на премьеру оказалась куда более доброжелательной – и по отношению к исполнителям главных партий (Андреас Шагер – Тристан и Мартина Серафин – Изольда), и к самой постановке в целом. Бунтарь, провокатор и театральный скандалист каталонец Каликсто Биейто, в чьем послужном списке практически все оперы Вагнера (уже запланированное «Кольцо» сорвала пандемия), известен своим интересом к предельным психологическим состояниям, крови и «обнаженке» на сцене, чему он остается верен и в этом спектакле. Биейто до предела раскручивает эмоциональный вентиль двух главных персонажей оперы, которые «взрываются» от сдерживаемого напора чувств уже в финале первого акта оперы, заливая зрительный зал оглушительным потоком страсти. Водные ассоциации задает и сурово-лаконичное оформление спектакля (художник Ребекка Рингст): с первого до последнего акта темная полупустая сцена залита ровным слоем воды, в которой двигаются герои спектакля. Водой набухает одежда и обувь Тристана, вода оборачивается любовным напитком, который Изольда черпает прямо со дна сцены, в воду падают сцепившиеся в страстном объятии любовники, не устоявшие перед зашкаливающей силой влечения. Отталкиваясь от сцены на корабле, который везет Изольду по морским волнам к нелюбимому жениху, режиссер превращает свой спектакль в разговор о «внутреннем море», «подводном мире души» персонажей оперы.
Наполняя спектакль не всегда понятными или очевидными ребусами и загадками (дети с завязанными глазами на качелях в первой сцене оперы; служанка Брангена, чистящая две огромные рыбы в начале второго акта; обнаженные фигуры мужчин и женщин, замирающие в парных объятиях во вступлении к финалу рядом с умирающим Тристаном), Биейто приглашает зрителя в ассоциативное плаванье по волнам любовной драмы Вагнера, полное психологического сюрреализма (удивительным совпадением кажется, что именно сейчас в венском музее «Бельведер» идет выставка, посвященная Фрейду и Дали). Казалось бы, Вагнер уже сделал все возможное, чтобы поставить любовные переживания своих героев в центр музыкальной драмы, но режиссер ухитряется еще больше укрупнить эти фигуры и их любовное противостояние. Отношения героев предрешены с самого начала – еще до всякого любовного напитка влюбленный Тристан безвольно валяется у ног рыжей Изольды, которая в иступленном бессилии бьет его по щекам, то и дело толкает в воду и таскает за капюшон драповой курточки. В какой-то момент они просто устают сопротивляться своей любви.
Очевидно, понимая, что еще больше повысить планку любовной страсти невозможно, с начала второго акта режиссер физически разводит влюбленных в пространстве. Любовный дуэт Тристан и Изольда исполняют в отдельных комнатах, которые парят в воздухе над сценой. Не имея возможности приблизиться друг к другу, в пароксизме страсти они с громким треском крушат мебель, размахивают реквизитом, разрывают обои и срывают с себя одежду. Подзуживаемые мощным, интенсивным оркестром, почти не выходящим из бесконечной зоны кульминации (дирижер Филипп Жордан тоже «идет в отрыв», по-голливудски отдаваясь вагнеровской страсти, – минуя негу и томление, он сразу переходит в активную фазу), Андреас Шагер и Мартина Серафин долгие полчаса физически демонстрируют накал эмоций (в финале сцены комнаты накреняются, и мебель с шумом съезжает по наклоненной поверхности), что, надо сказать, заметно истощает их вокально.
Еще более далекими от эпицентра драмы кажутся в этом контексте второстепенные персонажи оперы: грустный и потерянный король Марк (знаменитый немецкий бас Рене Папе удивил неожиданной ломкостью и слабостью голоса), верная и бесстрастная служанка Брангена (нежный лирический тембр Екатерины Губановой служит отличным контрастом плотному и сильному вокалу Изольды–Серафин), преданный оруженосец Тристана Курвенал (убедительный драматичный шотландский бас-баритон Иэн Патерсон) – из незримого спутника в начале оперы к финалу он становится участником, пожалуй, самой трогательной сцены спектакля, бессильно наблюдая за смертельным безумием дорогого человека.
Несмотря на изнуряющий вокальный марафон многочасового спектакля, именно финал оперы производит наиболее сильное и убедительное впечатление. Уже на темном вступлении оркестр заметно снижает динамический раж, достойно высвечивая солистов. Андреас Шагер (один из самых известных вагнеровских теноров, не раз исполнявший партию Тристана, в том числе в постановке Дмитрия Чернякова в Берлине) демонстрирует блестящее соло, расцвеченное всеми нюансами мучительных переживаний – любви, надежды, безумия, отчаяния. В своем угасании, вдали от источника убившей его любви, его Тристан предстает во всей уязвимости современного человека – не героя и не рыцаря. Неслучайно все сюжетные перипетии здесь показаны подчеркнуто условно: нет и не было никакого любовного напитка, нет меча, которым ранен Тристан, Курвенал и Мелот убивают друг друга, не поднимая рук и не сходя с места. Есть лишь внутренняя драма двух людей – обыкновенных мужчины и женщины.
