События
Смешно представить, чтобы ежегодные встречи молодых композиторов в Лейпциге, допустим, назывались бы именем Баха, а в Вене – именами Моцарта или Бетховена. Академия в Чайковском с именем Чайковского, как ни странно, монтируется. В соседнем Воткинске стоит Дом-музей, где родился Чайковский, а городское поселение «Чайковский» вошло в историю музыки в 1962 году: на торжественном открытии II Конкурса Чайковского в Большом театре сама Фурцева зачитывала приветствие от трудящихся родившегося вокруг Воткинской ГЭС городка, в ту пору – рабочего поселка. Современный Чайковский – это 23 тысячи жителей, которые называют себя «чайковцами», это – плещущая в гранитную дамбу волна Камского моря, и это – место единственного в стране международного композиторского workshop’а, который придумали директор Академии – Виктория Коршунова и художественный руководитель, он же московский композитор-радикал Дмитрий Курляндский.
Совместный проект Министерства культуры Пермского края и Чайковского районного центра развития культуры – самое инновационное и самое продвинутое, что делается в России для молодых авторов, их музыки и не только. На городской площади проходит праздничный марафон «Чайковский – город мастеров». В его рамках Академию торжественно открывают Ансамбль «Россия» имени Людмилы Зыкиной и Московский ансамбль современной музыки (МАСМ).
Академия выходит в город, но и сама в ответ собирает горожан на концерты, которые складываются в параллельный фестиваль. Безо всяких мук регулярно переключаемого слуха профессионалы и простые горожане слушают то Вокальный ансамбль «Интрада» (Москва) с хоровыми опусами Мусоргского и Рахманинова, то раритетный концерт из произведений педагогов Академии, а затем – выступление четвероклассницы из Чайковской детской школы искусств № 1. – Девочка играет в Арт-центре «Шкатулка композитора» на новеньком рояле в присутствии тех, чью музыку на рояле уже и не сыграешь.
Толерантности к новой музыке, которую Академия за восемь лет воспитала в «чайковцах», позавидуют столицы. Пьеса Александра Хубеева, заместителя худрука Академии, вызывает настоящий ажиотаж: в рояль засыпаны сто пинг-понго вых шариков, которые пианист МАСМ Михаил Дубов заставляет подпрыгивать на струнах. Шепотом читаемые цифры – именно такой «звуковой материал» избран французским педагогом Академии, Коленом Рошем, который сам начинает произведение, и его текст словесным каноном развивают солисты МАСМ, – нарушает лишь звук проезжающих машин. На лекции ходят педагоги местного музучилища и школы искусств: для них это – обязательный курс ФПК. Конечно, выпучиваешь глаза в ответ на просьбу прислать саундтрек с музыкой Десятникова к фильму «Москва», чтобы ее давали в качестве училищных диктантов по сольфеджио. Но чего ж удивляться, если в композиторском классе Московской консерватории учится здешняя выпускница, «чайковчанка» Галина Булюлина. С 16 лет студентка Академии, она сокрушается только по поводу трех лет пропущенного на родине композиторского workshop’а.
В этом году из 196 заявок из 39 стран на Академию отобрали 10 студентов, 5 стажеров и 7 стипендиатов из Великобритании, Германии, Португалии, России, Китая, Южной Кореи, Украины, Белоруссии и т. д. Вместе с волонтерами всего приехало 35 человек. Плюс пять педагогов экстра-класса. Ежегодные комбинации педагогов, собираемых принципиально «не из одного котла», – особая гордость организаторов. На мировых семинарах и академиях педагоги-открытия – редкость, в Чайковском – данность и ноу-хау. Мастер-классы идут по строгому расписанию. Студенты и стипендиаты показывают и обсуждают по два сочинения минимум с двумя мастерами. Стажеры – тоже. Волонтеры – договариваются на свободное время, которого у мастеров мало, но они его находят.
На занятиях Хаи Черновин – и смех, и слезы. Многолетняя руководительница Летней Академии в Штутгарте и профессор Гарвардского университета – настоящий диагност-психолог. Музыкальный текст для нее – линза, через которую она видит собеседника насквозь, докапываясь до того, о чем он и сам еще не догадывается. «Не понимаю, как она это делает?» – говорит растерянный Рачья Есаян, только что сообщивший ей, что нерешительность намерений замечают и в его семейном окружении. Консерваторской выпускнице из Москвы Даше Звездиной разъяснена недостаточно радикальная протяженность ее сочинения так, что какое-то время девушка глотает слезы благодарности: минувшим летом ее подвергли обструкции на Фейсбук (организация, деятельность которой запрещена в РФ) как раз за чересчур радикальную музыку «одного аккорда». Отличное, к слову, сочинение!
Метод Дмитрия Курляндского тоже крут. Бережная интонация общения на Академии вообще очень важна, но на занятиях Курляндского – просто высший пилотаж «спокойствия» и «концентрации». «На своих занятиях я стараюсь, чтобы человек обнаруживал, где он следует какой-то навязанной модели – кем-то сформулированной, пришедшей либо из истории, либо из окружения. Важно, чтобы он понял, насколько она ему органична, либо нет. В отказе от заимствованных моделей, может быть, как раз и есть шанс композиторского самообнаружения», – поясняет свою работу Курляндский. Более пяти лет он преподает на международных академиях и семинарах по всему миру и знает, о чем говорит.
После ужина в столовой профилактория «Камские зори» разворачивается главное действо. Сочиняющие музыку народы обмениваются впечатлениями от занятий, кто-то из волонтеров показывает свое сочинение на видео, музыканты МАСМ, дни напролет занятые исполнительскими мастер-классами и подготовкой к исполнению студенческих работ на заключительном концерте, дают со своей колокольни советы композиторам. Слышишь слова, которые здесь – в порядке вещей, а где-то в консерваториях, возможно, и не слишком употребляются: «микрофоники», «спектрализм», «закольцовка», «рекордер», «патч». Но правда и в том, что когда-то изобретенные Гвидо Аретинским ноты никто не отменял: композиторам и ныне надо уметь выражать свои намерения с помощью нот. Этому на Академии тоже уделялось внимание. Хотя запомнилось другое: сидит Хая Черновин, грызет шариковую ручку, а потом, как птица, взмахнув рукой, начинает рисовать извилистую или зигзагообразную линию. Все-таки композитор – еще и художник. И человек.
Дэвид Лефковиц – профессор Калифорнийского университета, того самого, в котором преподавал Арнольд Шёнберг, рассказывал, что все-таки ушел оттуда: «Слишком много бумажек требуют после моих выездов на мастер-классы, мне это надоело!» Сантьяго Диез Фишер из Швейцарии обучал волонтера Сашу Елину аргентинскому танго. Собственные сочинения этого гения родом из Аргентины от танго, как Уран – от Земли: все звуковые объекты самого улыбчивого педагога нынешней Академии созданы на основе его голоса, который затем преобразован в компьютере и рассортирован по строкам партитуры. Слух втягивается в его музыку, как в сильнейшее гравитационное поле. И нечто «священное» заново открываешь в истасканном временами понятии «композитор».
В книге Юрия Лотмана «Беседы о русской культуре» есть глава, посвященная первому поколению «непоротых детей», из которых выросли декабристы. Наблюдая композиторский молодняк на Академии, с удовольствием думаешь о том, что их чистота и нетронутость карьерными соображениями уже обозначили новое пространство отношений между людьми, пребывающими в счастливом далеке от столичной конкуренции и борьбы за место под солнцем.
Самой уникальности географического положения города, с трех сторон окруженного водой, отвечает уникальность именуемого Академией композиторского эксперимента, главный итог которого, по словам Курляндского, в том, что «равенство индивидуальностей здесь главнее вырабатывания общей платформы». Дальше – кому как повезет. Пока же понятно одно. В столицах есть снобистский налет, претензия на обладание особым знанием, назовем это «амбицией посвященности», и эта амбиция дает людям как бы право «судить». Там, где это есть, новой музыке «пробиться» гораздо сложнее, чем в Чайковском. Вот она и «пробивается».
