События
Повесть Гоголя «Ночь перед Рождеством» легла в основу сразу двух опер Чайковского: «Кузнеца Вакулы» (1874) и ее модификации-реинкарнации «Черевички» (1887). Да, это вроде бы разные редакции одного и того же, но все же разница большая, и в последнее время принято считать их отдельными произведениями. Вообще, обращение к Гоголю для Чайковского – исключительный, «престранный случай», говоря словами самого Николая Васильевича. И, как знать, если бы не конкурс, объявленный Русским музыкальным обществом на написание оперы на этот сюжет, может, и не было бы ни «Кузнеца», ни «Черевичек». Но Чайковский поучаствовал и победил, получив сразу первую (1500 рублей) и вторую (500 рублей) премии, а вскоре началась сценическая жизнь оперы. Мировые премьеры обеих редакций состоялись на больших императорских сценах: «Кузнеца Вакулы» – в Мариинском театре (1876), «Черевичек» – в Большом (1887, причем это был дебют Петра Ильича в качестве дирижера).
Однако со временем опера оказалась в тени главных блокбастеров Чайковского: ее ставят редко, да и то на небольших сценах (до недавних пор она шла лишь на Камерной сцене Большого театра и в «Санктъ-Петербургъ Опере»). И вот, наконец, за полузабытое название взялся Екатеринбургский оперный театр, вернувший «Черевички» на большую сцену.
Причина невостребованности «Черевичек» очевидна: это Чайковский без шлягеров, такой вот странный Чайковский. За музыку не спрятаться, на ней одной не выехать, хотя в партитуре много настоящего «чайковского» симфонизма, сложные яркие вокальные партии, плотная оркестровая ткань. Здесь предчувствие и «Онегина», и Четвертой симфонии, и «Лебединого озера», и даже «Пиковой дамы». Режиссер Борис Павлович в беседе со мной назвал музыку «Черевичек» «бисайдом Чайковского» (или, в переводе, «стороной Б»). Это термин из 1950-х, когда синглы выходили в виде так называемых «миньонов», при этом главный хит записывался на сторону А, а чтобы не пропадала обратная сторона (Б), на нее записывали что-то менее шлягерное (выходили даже целые сборники под названием «B-sides», что созвучно английскому besides – «кроме того», «в дополнение»).
Постановочная команда сделала ставку на зрелищность и интересные смысловые ходы, и не прогадала. Главный ход – перемещение Диканьки на далекий север, в вечную мерзлоту, в те «медвежьи углы» Уральского региона, где обнаружили шигирского идола и кости мамонта (этим находкам не менее 12 тысяч лет). Тему мамонтов в спектакле решили обыграть. Первый мамонт появился на сцене почти сразу, в начале громадной увертюры, которая длится почти десять минут! Даже не представляю, как бы ерзала на стульях публика, если бы не остроумная «постановка» увертюры: сначала на прозрачном занавесе откуда ни возьмись «нарисовался» и пролетел яркий цветной шар (то ли такая праздничная планета Земля, то ли новогодняя игрушка). Затем появился мамонт, который медленно, неуклюже «шествовал важно в спокойствии чинном» через всю сцену, заинтриговав невероятно (в начале спектакля зрители еще не знают про северную «прописку» Диканьки). А потом по прозрачному занавесу «поплыли» рыбки, поскакала белая медведица, побежали волки… Ну точно Рождество по-гоголевски – с его чертовщиной, чудесами и юмором.
Даже не юмор, а самый настоящий стёб. Помните, как заканчивается повесть: «…на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: “Он бачь, яка кака намалевана!” И дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери».
Но то, что Гоголю хорошо, то Чайковскому… нет, не смерть, конечно, но это явно не его «чашка чая». Кажется, «Черевички» у Петра Ильича вообще единственное подобное легкомысленное произведение, хотя и в нем композитор пытался на передний план вытащить лирику: отношения Оксаны и кузнеца Вакулы. Именно из Вакулы вырос будущий Ленский (его «Оксана, ах, навек прощай» потом станет «Ах, Ольга, прощай навек»). Но гоголевский материал явно заартачился, не захотел стать лирической оперой, и она таки получилась «комико-фантастической», как и было сказано. И теперь в эту стихию смело ринулся серьезный драматический режиссер Борис Павлович, оказавшийся неслабым комедиографом, которому по силам смешить оперную публику три часа кряду.
Удивительно, но это его первый оперный опыт! Как рассказал мне сам Борис, он никогда раньше этой оперы не слышал, «и вообще я не из среды академической музыки, а больше по части инди-рока и пост-панка». Представляю, как любителю инди-рока звонит директор театра Андрей Шишкин, автор многих нетривиальных затей, но все же далеких от рока и панка. Как думаете, какова была первая реакция режиссера? «Конечно, да!» – ответил он и пояснил: «Тебя приглашают в путешествие, про которое ты ничего не знаешь, но понимаешь: ехать надо. Мне, по сути, сказали: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Это же авантюра, а я к авантюрам склонен».
Борис вообще любит нехоженые тропы, непопулярные названия, предпочитает работать, как он выражается, «в серой зоне», где «не надо стоять в длинной очереди интерпретаций». И где не страшно что-то испортить. Работа длилась… не поверите – два года! Постановочная команда (художники Александр Мохов и Мария Лукка, художник анимации Анастасия Соколова) постарались сделать в хорошем смысле шоу для семейного просмотра 6+. Каждый считывает свои смыслы, у каждого свои аллюзии и реакции. Скажем, плывущие горизонтально по прозрачному занавесу рыбы и русалка с лицом Фриды Кало – может быть, не всем очевидный, но все-таки явный привет от Марка Шагала и его «Прогулки» и «Над городом». Зато когда появляется Бес в желтом парике и ярко-желтом атласном костюме со светящимся волшебным жезлом, да еще и с командой «бесенят» в строительных костюмах с рожками на касках (действие же происходит в современном северном поселке), оживляется и детская часть зала.
Главный прием художников тут, безусловно, эклектика, но эклектика с большим вкусом, тонким юмором и фирменными фишками. Особое внимание – обуви, сообразно названию оперы. Разными сапожками, туфельками и черевичками иллюстрирован отлично сделанный буклет. «Ах, какие у тебя чудесные с узором черевички! И новые!.. А мне некому достать!» – завидует Оксана подружке Одарке, которая здесь выглядит… как сказочная ростовая синяя птица в желтых резиновых сапогах, которыми она хвастается, вызывая дикий хохот зала. А валенки! В этой постановке – важнейший атрибут. Например, отец Оксаны Чуб, который в этом спектакле превратился в бандита, ходит с пистолетом в руках, дорогой шубе и… в валенках. В них же водят хороводы и селяне.
Основная комедия разыгрывается у Солохи, к которой один за другим приходят Бес, пан Голова, школьный учитель и Чуб. Всех она по очереди прячет в мешки. В екатеринбургской версии мешки – это плоские конструкции с надписью «шлак» (!) и небольшими окошечками. Когда, наконец, приходит ее сын Вакула («Это я, не бойся, мамо, – отомкнися») и начинается ансамбль, спрятавшиеся периодически высовывают головы из своих окошек, и получается ужасно смешно.
Но все это была только присказка, сказка впереди. Настоящий «фейерверк» постановщики устроили в третьем действии – сцене во дворце Екатерины Второй, куда прилетели Вакула и Бес. Чего здесь только нет! Вот по заднику сцены «плывут» вензель императрицы, ботинок того времени с надписями всех его элементов – «чулок, пятка, кожа» (похоже на схему разделки туши в мясном магазине), колонны ионического ордера (как на Адмиралтействе)… Кстати, капители этих колонн стали элементом костюма придворных – такая вот ионическая пышная «юбочка». Ну и кульминация сцены – это изощренно придуманные танцы: «Русская пляска» с девушками в черных кокошниках, пачках с черными пуантами на руках и «Пляска запорожцев», в которой парубки с рыжими чубами и тату на торсе отплясывают нижний брейк под музыку Чайковского (хореограф Нурбек Батулла). В музыке этой сцены все так узнаваемо! Начальный «Польский» предвосхищает «Полонез» из «Онегина», зачин «Пляски запорожцев» – это почти вступление к «Танцу маленьких лебедей», «Русская пляска» близка по стилю ранним симфониям, а все вместе так или иначе коррелирует с «Искренностью пастушки» из будущей «Пиковой дамы».
Музыкальный руководитель постановки, главный дирижер театра Константин Чудовский говорит: «Вначале у нас было ощущение, что это не “Онегин”, не “Пиковая”, в общем, не шедевр. Но в процессе работы отношение у труппы стало резко меняться к лучшему, и теперь эта опера стала одной из самых любимых».
Кстати, это чувствуется. Оркестр под управлением Константина Чудовского уже в увертюре с ее непростыми соло показывает высокий класс. Видно, как нравится дирижеру-постановщику все происходящее и в яме, и на сцене. Порадовали исполнители главных партий – и не только вокально, но и актерски, особенно Наталья Буклага (Солоха), Ильдар Рахимов (Вакула), Александр Кульга (Бес), Владислав Трошин (Чуб), Павел Межов (Школьный учитель), Михаил Морозов (Голова). Луиза Жулёва (Оксана), как мне показалось, несколько переигрывала в желании создать образ самовлюбленной капризной девушки, голос у нее красивый, далеко не маленький, но в нем не хватило полетности, легкости. Самых добрых слов достоин хор (хормейстер Алексей Петров).
«Ночь перед Рождеством» – что это на самом деле? Только ли веселый праздник с колядками и ряжеными? Постановщики решили, что нет. В этой северной Диканьке ночь – это не время суток, а состояние души. Ночь проходит только тогда, когда побеждает искренняя любовь Оксаны и Вакулы. Именно после того, как Вакула возвращается с черевичками из Петербурга, хор первый раз поет не «Добрый вечер», а «Добрый день»: «Добрый день жениху с невестою, всему люду Божьему, своему и прохожему. Встань, добрый день!»
