События
«Красота – это отказ от привычки», – писал композитор Хельмут Лахенман, а «Студия новой музыки» завершила концерт «Отзвуки театра» на одной из мрачнейших нот в музыкальной истории. «Мне жалко что я не огонь» – этой строкой Александра Введенского из стихотворения 1934 года «Мне жалко что я не зверь» заканчивается «Голубая тетрадь» Эдисона Денисова (1984), главное сочинение программы (к 95-летию со дня рождения композитора). Ради него и стоило прийти в Рахманиновский в пятницу вечером, если кто вдруг этого не сделал, хотя зал был полон. По соседству с Рахманиновским, в Малом зале консерватории, до сих пор не изданная «Голубая тетрадь» звучала почти сорок лет назад. И тогда, и сейчас чтецом был актер Вениамин Смехов. Солировала в декабре 1985-го сопрано Елена Комарова, она же участвовала в апреле того же года в ростовской премьере «Тетради» (московская вряд ли состоялась бы: перестройка еще в зачатке, сочинение со всех сторон радикальное, а Денисов у тогдашних музправителей – «на особом счету»), где выступил чтецом Александр Габ. В 2022 году «Голубая тетрадь», объединенная в один спектакль (музыкальный руководитель и дирижер – Валерий Платонов, режиссер – Марк Букин) с другим вокальным циклом Денисова – «Жизнью в красном цвете» (1973) на стихи Бориса Виана, звучала в Перми: совместная постановка Пермского академического Театра-Театра и Пермского театра оперы и балета. В виановском цикле пела меццо-сопрано Наталья Буклага, в обэриутском – сопрано Надежда Павлова. Теперь же вокальную партию в «Голубой тетради» со знанием дела исполнила Алена Верин-Галицкая.
В комментарии «Музыкальной жизни» она подчеркнула, что из московской «троицы» (добавлю от себя – закрепившейся в отечественной музыкальной историографии, но все же искусственной: слишком уж разными композиторами были и остаются Денисов, Губайдулина и Шнитке) на первом месте для нее Денисов, с его большим объемом вокальной музыки. Эта музыка сложна, говорит Верин-Галицкая, «без опыта и достаточной подготовки ее, наверное, достойно и не исполнишь». Ее собственный опыт исполнения новой музыки для голоса не исключил трудностей при работе с «Голубой тетрадью»: «извилистая» вокальная партия «живет в несколько ином интонационном и даже временном пространстве, чем партия фортепиано, с которой мы в основном дуэтно существуем внутри цикла».
Встретились? Поговорили?
Спасибо «Студии», что на месте «Тетради» в финале вечера не был Шнитке с киномузыкой к «Маленьким трагедиям» (1979) – пускай и в ансамблевом переложении (1994) Юрия Каспарова, ученика Денисова: по-своему авангардный ход в сонме юбилейных повторений шнитковских опусов, пришедшийся на конец первого отделения. И любопытный стилевой эксперимент по «осерьезниванию» прикладной музыки Шнитке, отношение к которой может быть любым. Стараниями Каспарова Шнитке максимально приблизился к Денисову (не будем сейчас сравнивать их киномузыку и отношение обоих к этому виду композиторства, это тема отдельного разговора): «Маленькие трагедии» в квазиденисовской инструментовке стали «Большими». «Вторжение» в уже сложившийся музыкальный материал было, впрочем, исключительно дружеским и не отменило фирменной «веселости» Шнитке-не-для-себя, ради напоминания о которой экстравагантный и дирижерски уникальный Игорь Дронов даже пошел на бис посередине концерта: едва ли не первый такой случай на моей памяти.
Не только «ее» музыка
А начался сборный (но не бессмысленно!) концерт, главным «блюдом» которого была «Голубая тетрадь», Пятой симфонией Amen (1989-1990) Галины Уствольской – последним ее сочинением, включенным самим автором в каталог из двадцати пяти опусов, представляющих «истинное, духовное, не религиозное творчество». В основе симфонии – текст молитвы Господней. 84-летний, прекрасно державшийся весь вечер на консерваторской сцене Вениамин Смехов с идеальной дикцией, точностью интонаций и природным аристократизмом был здесь в качестве чтеца абсолютно уместен: никакого зашкаливающего актерства (которое совершенно точно наступило бы при неудачном выборе «солиста с микрофоном») и деланной исступленности (при всех известных особенностях стиля Уствольской перебор тут противопоказан – обернется пошлостью, особенно во Второй, Третьей и Пятой симфониях). Инструментальный состав Пятой изобретательно лаконичен (что в целом характерно для позднего симфонического творчества Уствольской): скрипка, труба, гобой, туба, куб. Нередкая проблема с исполнением этой и предшествующих симфоний, да и некоторой другой ансамблевой музыки Уствольской – в неустойчивости, отнимающей у сочинения его монолитность, законченность. Хорошо помню, еще с начала нулевых, эти слова Алексея Любимова. Во многом благодаря ему Уствольская стала эталонно звучать в России – сопоставимо с тем, как она звучала, например, в Нидерландах в исполнении пианиста и дирижера, основателя и руководителя Schönberg Ensemble Рейнберта де Леу (1938-2020).
От куба к топору
По устным воспоминаниям Галины Григорьевой, музыковеда, первой супруги Эдисона Денисова, в 1985-м в «хармсовской» пятой части «Голубой тетради» («Тюк») на сцене Малого зала были настоящие полено и топор. В этот раз ограничились воображаемыми: «некоторые элементы театрализации» (в соответствии с авторской аннотацией) взяла на себя Алена Верин-Галицкая в голубом платье, ритмично рассекавшая сцепленными руками консерваторский воздух. Обошлись и без прописанных автором во все той же аннотации экспериментов со светом («узкий пучок оранжевого света», «пучок мягкого белого света», «пучок темного синего света» и прочее). Не экспериментировали с ним, кажется, и тридцать девять лет назад, говорит Галина Григорьева (ее и музыковеда Светлану Савенко, свидетелей прежнего сценического бытования денисовской «Тетради», можно было видеть в зале и сейчас).
Возможно, кому-то из людей сведущих, читавших аннотацию, стойко не хватает этих световых «игр». А для кого-то, знаю точно, стало проблемой отсутствие в программках прошедшего концерта стихотворений Введенского. Тех, что были взяты Денисовым в его десятичастный цикл. С прозой Хармса, вошедшей в «Голубую тетрадь», ситуация иная: многими из пришедших она заучена с детства. Кроме того, ее отчетливо артикулировал на концерте Вениамин Смехов. Он же на протяжении всего вечера выступал в роли если не ведущего (им был, «штатно», Федор Софронов), то комментатора – независимого и остроумного. Не уставал и благодарить (!) музыкантов, как только заканчивалось то или иное произведение, либо в паузах между частями денисовского опуса. Иронизировал и горевал по разным понятным поводам. В общем, всячески, не только как чтец, участвовал в процессе исполнения, делая это настолько изящно, что раздражения не возникало. Напротив – едва ли не восторг. Хотя, как сказал Смехов, «хорошие аплодисменты» – они «без восторга».
Верить или нет в этом плане замечательному человеку и актеру с говорящей фамилией – дело десятое, а вот проговорить важную вещь, касающуюся музыкальной составляющей «Голубой тетради», вероятно, стоило бы не в последнюю очередь. Хармсовской прозе Денисов отдал «чужой», «лахенмановский», «костистый» звук, служащий, по сути, лишь сопровождением текста, а стихам Введенского – собственную музыку, с ее «хрупкостью и нежностью (тайной)», и это полноправный и полнокровный «партнер». Значит ли подобное наблюдение, что Введенский был существенно ближе Денисову в сравнении с Хармсом? Или Денисов радикально противопоставляет в «Тетради» поэзию прозе? Акцентирует под своим профессиональным углом зрения их природную разность: поэзия музыкальна, проза – нет? Вопросы, оставляемые читателю для самостоятельных ответов.
