Релизы
Если перевести название нового сольного альбома Сандрин Пьо с французского на итальянский, получится название термина, возникшего в искусстве эпохи Возрождения – поначалу узко технологического, но вскоре ставшего обозначать игру света и тени в самом широком смысле. Визуальные свет и тьма имеют абсолютный буквальный аналог в музыке – мажор и минор, хотя, как известно, и минор может быть светлым, и мажор – темным. Сандрин Пьо в сопровождении Оркестра Виктора Гюго под управлением Жана-Франсуа Вердье продолжает свое уникальное исследование не только музыкально-эстетического аспекта феномена Kunstlied, но и выводит его на уровень куда более глубоких антропологических, экзистенциальных, психологических обобщений. Во вступительной статье она не стесняется написать: «Моей семье и друзьям очень близка эта навязчивая мысль, которая никогда не покидает меня: противостояние между светом и тенью». А в качестве одной из цитат предшественников певица выбирает слова не только соотечественника Гастона Башляра о мечтателе как «двойнике нашей экзистенции», но и, крайне неожиданно, словно в полемическом порыве, – итальянского философа Антонио Грамши, теоретика марксизма: «Старый мир умирает, новый не может родиться. И в этом chiaroscuro появляются чудовища» – чем не слова, характеризующие то, что происходит с нами сегодня?
В отличие от пестрой вереницы песен разных композиторов во многих своих предыдущих альбомах, на сей раз Сандрин Пьо фокусируется на трех именах представителей австро-немецкой традиции – Цемлинском, Берге и Штраусе. Стихия немецкого языка для француженки – чем не бесстрашный экзистенциальный вызов? Диск открывает баллада Цемлинского на стихи Эйхендорфа «Диалог в лесу». В этом лесу мы услышим и звуковые декорации Вагнера, и блуждания Малера, как и полагалось слышать приличному человеку рубежа столетий, а в оркестровом аккомпанементе очевидны намеки на концертность в порывистой партии скрипки. Герой песни встречается с Лорелеей. Сандрин не скрывает победительный кайф от обладания немецким, размягчая его, как скульптор глину, хотя в данном случае как Роден – мрамор. Вместе с оркестром, которым руководит первый кларнет Парижской оперы Жан-Франсуа Вердье, Сандрин творит алхимические чудеса, находя самые утонченные тембровые краски. Ее голос идеально выровнен во всех регистрах, как перфектно настроенная скрипка. За ночью в лесу следует «Утро» Штрауса, дарящее рассвет жизни и надежду, где тоже звучит солирующая скрипка, и Пьо присваивает себе этот хит, как для нее написанный. Ну а третьей песней – «Моему ребенку», которую Штраус написал, когда его жена Паулина была беременной будущим Францем, сопрано дала понять, что драматургия диска моделирует цикличность и сезонность человеческой жизни от рождения до смерти.
«Семь ранних песен» Берга, известные по многочисленным записям немецких певиц, исполняющих их очень комильфо, плотно, со знанием дела, Пьо подает как свежерожденные шедевры-мотыльки, которым предстоит большая и долгая жизнь, наделяя присущей ей мягкостью и импрессионизмом взгляда. Громадное событие и главный акцент альбома – цикл «Четыре последних песни» Штрауса, в которых Сандрин Пьо являет поражающую воображение мистерию нового рождения души, оставляющей свое бренное земное тело и отправляющейся в жизнь вечную.
