Год Бетховена
У каждого свой Бетховен! 250-летие композитора практически все мировые столпы музыкального искусства отметили своими бетховенскими проектами. И один из лучших бетховенско-вагнеровских дирижеров современности, уже давно признанный классиком «аксакал симфонической музыки» Марек Яновский (недаром именно он должен был в год Бетховена торжественно закрывать Байройтский фестиваль Девятой симфонией, которой в свое время здесь дирижировал сам Вагнер; увы, из-за пандемии это эпохальное событие так и не состоялось) сработал, можно сказать, по максимуму, выдав на-гора запись на лейбле Pentatoneвсех девяти симфоний Бетховена. Конечно, абсолютных эталонов в музыке быть не может, но то, что Яновский дал настоящий мастер-класс и именно это исполнение отныне станет на многие годы вперед одним из самых авторитетных, сомнению не подлежит.
Перефразируем Чехова: в CD-продукции все должно быть прекрасно – и исполнение, и дизайнерское оформление. Перед нами тот редкий случай, когда второе просто нельзя обойти вниманием. В основу дизайна бокс-сета легли работы немецкого фотографа-новатора и натуралиста Карла Блоссфельдта (1865–1932) из книги Urformen der Kunst (1928), подчеркивающие красоту естественных природных форм в мире растений. В таком оформительском решении заложен не только чисто эстетический, но и дополнительный философский смысл. У Блоссфельдта растения становятся графическими и геометрическими объектами, стирающими грань между природой и искусством. Он словно пытается найти гётевское Urpflanze – «прарастение», из которого возникли все формы уже существующих растений, и содержащее в себе еще бесконечное множество потенциальных форм. Намек прозрачен: уж не симфонии ли «боннского гения» – то самое Urpflanze, из которого «произросла» вся послебетховенская симфоническая музыка? Во всяком случае, они явно «всему голова», о чем недвусмысленно говорит общий растительный символ бокс-сета – цефалярия, название которой в переводе с греческого означает «похожая на голову».
Вообще, симфонии Бетховена часто сравнивают с могучими деревьями. Видимо, именно с такой символикой вполне солидарен Марек Яновский. Безупречная стройность «ствола» формы и глубина «корневого» содержания – вот фундамент его интерпретаций. А еще яркость, свежесть красок, эффектно сменяющие друг друга динамические контрасты – словно Яновский стремится «поймать» эталонное, «камертонное» звучание именно бетховенских piano и forte.
Маэстро основателен во всем; любая половинчатость, любая недосказанность – не для него. Выражение «дойти до самой сути» могло бы стать девизом, творческим кредо Яновского. Отсюда и появляющиеся «из-под его дирижерской палочки» полные «собрания сочинений» композиторов, творчеству которых он посвящал не один год своей жизни. К примеру, на том же лейбле Pentatone Яновский осуществил запись десяти основных опер Вагнера к 200-летию композитора.
Однако нынешний бетховенский complete-проект приурочен не только, вернее, не столько к громкому юбилею. Это важный – может быть, важнейший – творческий итог самого Яновского, который «постигал непостижимого» Бетховена на протяжении всей жизни. Своеобразная музыкальная биография и композитора, и дирижера.
И Человека! Девять симфоний – девять врат в царство познания человеческой души. Причем познание это происходит через… радость. Яновский улавливает и выводит на первый план именно эту составляющую бетховенской музыки, делает на ней основной акцент и утверждает: главное условие продолжения существования человечества – не утратить способность радоваться жизни. Вслед за Бетховеном – Яновским слушателю предстоит пройти все грани приобщения к радости: от юного, светлого и безыскусного чувства в Первой и Второй симфониях, символизируемого блоссфельдтовской веточкой с едва набухшими почками, до вселенского ликования в Девятой, символом которой выбран стройный ощетинившийся колючками акантус – античный символ триумфа и преодоления жизненных испытаний.
В этом проекте нет вообще ничего случайного.
Пресса неоднократно отмечала, что для Марека Яновского характерны «крайне внимательное отношение к исполнению» и в то же время «всегда оригинальный подход к малоизвестным или, напротив, популярным сочинениям». Пожалуй, в Бетховене маэстро верен себе как никогда. И в первую очередь хочется отметить именно крайне внимательное отношение к исполнению. Для перфекциониста Яновского в музыке не бывает мелочей; кажется (вернее, так оно и есть!), он сумел учесть каждый нюанс, каждый динамический оттенок, каждую самую минимальную деталь. При этом – никакого педантизма, никакой холодности, никакой «алгебры». Ни одна эмоциональная краска не потеряна на пути от микрокосмических атомов к взлету на макрокосмические орбиты.
Начнем с самого начала. Музыковеды подчеркивают, что Бетховен еще находился под явным влиянием Моцарта и Гайдна при написании Первой (ор. 21) и Второй (ор. 36) симфоний, в которых он лишь «старается преодолеть классицизм» своих предшественников. Яновский не только не «старается преодолеть классицизм» раннего Бетховена, а, наоборот, дополнительно подчеркивает его и добивается от оркестра звучания идеальной моцартовской прозрачности.
Кстати, «конек» кёльнского Симфонического оркестра Западногерманского радио, являющегося одним из самых авторитетных музыкальных коллективов Германии и с которым Яновский уже давно и успешно сотрудничает, – музыка ХХ века, в частности, интерпретации творчества Карлхайнца Штокхаузена. Но при записи бетховенских симфоний дирижеру ни в чем не потребовалось «ломать» манеру игры оркестрантов. Яновский, благоговейно относясь ко всем авторским указаниям в партитурах, не стремится к «аутентичному» звучанию музыки Бетховена во что бы то ни стало, в отличие от сторонников «исторической правды», утверждающих, что состав оркестра и инструменты должны в обязательном порядке соответствовать времени создания исполняемого произведения. Яновский убедительно доказывает, что как раз современный оркестр, музыканты которого играют на современных же инструментах, ничем не противопоказан Бетховену, а лишь подчеркивает вневременной характер его музыки. Можно смело констатировать, что дирижер сумел найти гармоничный компромисс между «аутентистами» и «модернистами», примиряющий обе враждующие стороны. Так что данное исполнение явно устроит и тех, и других.
Итак, у Яновского во всех девяти симфониях непреложной константой остаются изумительная чистота звука, буквально графически визуализированная четкость музыкальных фраз и ничем не нарушаемая стройность и единство формы. Более того, единство всего цикла, «форма» которого не менее стройна.
О радости, как лейтмотиве общей философской концепции, уже говорилось. Но есть еще концепция, можно сказать, историческая – мост из прошлого в будущее! Недаром классицизм ранних симфоний подчеркивается Яновским особо. Это как раз и есть дань «корням» бетховенского творчества. Однако тон приобщения к радости уже безоговорочно задан. По словам Ромена Роллана, Первая симфония – «поэма юности, улыбающейся своим мечтам». Вторая же – гимн первой любви и в то же время танец, искрящийся весельем.
В Третьей («Героической») симфонии (ор. 55) влияние прошлого преодолевается. Яновский словно цитирует слова самого Бетховена, который признавался, приступая к ее наброскам: «Я не вполне доволен своими прежними работами, отныне хочу избрать новый путь». Уже явно вырисовывается образ романтического героя с его мятущейся душой, борьбой за недостижимые идеалы. И в то же время несокрушимой верой в торжество жизни!
Четвертая симфония (ор. 60) – самая романтическая и лирическая из всего цикла. Отдохновение, безмятежность и желание танцевать! Подчеркивая идиллический характер симфонии, Яновский, кажется, вот сейчас «сработает» на контрасте с последующей Пятой симфонией (ор. 67), с ее пресловутой «судьбой, стучащейся в дверь». Традиционно считается, что начальный «мотив судьбы» является вестником чего-то зловещего. Но у Яновского ничего апокалипсического в этом «стуке» нет. Напротив! Это скорее призыв к действию после расслабленной умиротворенной лирики. Отсюда дальнейшая напористость, четкость ритма, не оставляющая места для малейшего рубато. И при этом – все те же радостная легкость и танцевальность, которые в Пятой симфонии мало кто выводит на первый план.
Шестая («Пасторальная») симфония (ор. 68) особой «классической» ясностью звучания оркестра (все-таки это фирменный знак качества Марека Яновского!) не только вновь возвращает в состояние покоя, но и воскрешает в памяти образы Первой и Второй симфоний. Хотя именно в ней – в третьей части – чувствуется настоящая тревога, правда, быстро преодолеваемая.
Седьмая симфония (ор. 92) является у Яновского эмоциональным центром всего цикла, точкой отсчета, от которой уже по нарастающей поднимается волна к финалу Девятой. Яновский уходит от всякой пасторальности в первой части, подчеркивая лишь ее «героическую идиллию», по выражению Александра Николаевича Серова. Вторая часть начинается исподволь, шепотом, едва слышно, постепенно рождая никак не траурное шествие, но… снова танец. И в последующих частях симфонии танцевальный характер ставится во главу угла.
А вот где у Яновского по-настоящему «преодолевается классицизм», так это в «самой классической» – Восьмой симфонии (ор. 93). Танцевальность и еще раз танцевальность! – утверждает маэстро. Как отмечает Лариса Кириллина, «Восьмая, еще более жизнерадостная, чем Седьмая, была задумана как любовно-ироническое воспоминание о юношеских безумствах и о навсегда ушедшем в историю XVIII веке с его менуэтами, механическими органчиками и комическими страстями итальянской оперы-буффа». У Яновского она и есть продолжение Седьмой перед финалом цикла – «величайшей Девятой».
В записи Девятой симфонии (ор. 125) принимали участие сопрано Регина Ханглер, контральто Вибке Лемкуль, тенор Кристиан Эльснер (в 2012 году под управлением Марека Яновского он записал титульную партию в «Парсифале») и бас Андреас Бауэр Канабас, знакомый российскому зрителю по партии Эскамильо в постановке «Кармен» Большого театра 2019 года.
Именно симфонический характер произведения подчеркивает Яновский. Человеческий голос – такой же полноправный инструмент оркестра, как, например, скрипка или флейта. При этом нельзя говорить о каком-то балансе между оркестром и солистами с хором. Не баланс, но полное единство всей музыкальной ткани. Яновский – недаром один из лучших вагнеровских дирижеров – наглядно демонстрирует реальное воплощение одного из постулатов вагнеровской оперной реформы.
Об эмоциональном посыле Девятой, с блеском и однозначно переданном нам всем маэстро Яновским, дополнительно говорить не стоит. Завет на будущее – не утратить способность радоваться жизни, несмотря ни на что.
