Дирижер-антидот

Наряду с Бостоном и Нью-Йорком Вена была одним из важнейших городов в жизни Бернстайна. В первом он рос, во втором стал знаменит. С австрийской столицей же Бернстайн был связан как тайный родственник, она оставалась его интимной родиной, куда он приезжал при первой возможности.

Он сам понимал странность этой близости. 19 марта 1966 года в письме родителям дирижер признается: «Я невероятно наслаждаюсь Веной, настолько, насколько вообще еврей это в состоянии делать. Здесь все полно печальных воспоминаний, и приходится иметь дело со многими бывшими нацистами (возможно, и по-прежнему нацистами); и ты никогда не можешь быть уверен, нет ли среди тех, кто кричит bravo, кого-то, кто 25 лет назад тебя просто бы расстрелял. Но лучше простить, а если возможно, то и вовсе забыть».

Цитата из этого письма вынесена на обложку двуязычного англо-немецкого каталога, показывающего разные аспекты в отношениях между культурной метрополией и великим музыкантом. Собственно, роман с городом мог начаться и раньше – приглашение дирижировать Венским филармоническим Бернстайн получал в 1946 и 1947 годах, исходили они не только от оркестра, но и от венского Общества друзей музыки, и от американских оккупационных властей. Дирижер отказывался, в австрийской столице он впервые появился в мае 1948-го, за пультом Венского симфонического оркестра. Шестнадцать лет спустя его агент заключил контракт на постановку «Фальстафа» в Венской опере с режиссером Лукино Висконти. Так началась история долгой дружбы дирижера и оркестра, так Бернстайн узнал, что за правила игры установил в музыкальном мире Караян. Узнав о сумме гонорара, американец впал в прострацию: «Это невозможно. Никто не платит дирижеру таких денег».

Бернстайн дирижировал классическим репертуаром оркестра, от афиш Караяна или Карла Бёма его концерты мало отличались по названиям. Чаще всего играл Бетховена (61 раз), Малера (56) и Брамса (48). Семнадцать раз дирижировал произведениями Сибелиуса, который учился в Вене и потому считается там «своим». Сибелиус принадлежал к тем немногим композиторам, которыми дирижировал только Бернстайн.

Среди раритетов, показанных на выставке, – партитура малеровской «Песни о земле» из архива филармонического оркестра. В 1915 году Бруно Вальтер впервые продирижировал по ней, десять лет спустя ею воспользовался Александр Цемлинский, затем Бернстайн. Он забрал ее с собой в Нью-Йорк, недавно партитуру нашли в архиве дирижера, с согласия наследников ее вернули венскому оркестру; было трудно отказать: на ней сохранился штамп оркестровой библиотеки.

Бернстайн любил оркестр, и это чувство было взаимным. Они много раз ездили на гастроли, будь то первые и единственные исторические концерты в Израиле или выступления в Испании через девять лет после кончины диктатора Франко. Местная пресса праздновала Бернстайна как символ новых времен и новой культурной политики, открытости миру. Газета Diario 16 поместила карикатуру, которую можно увидеть на выставке, – несколько людей грустят у барной стойки, лишь один вальяжно откинулся, вытянув ноги. Подпись: «Догадайтесь, у кого здесь единственный билет на концерт Бернстайна?»

Среди более чем 200 концертов Бернстайна с венцами в разных странах мира выделяются регулярные поездки в ГДР. В Берлине и Дрездене принимали на ура, студенты боролись за стоячие места – Бернстайн заботился, чтобы попали все, специально просил оркестрантов продлить репетиции и пускать на них всех желающих из молодежи. Музыканты противились, считая, что не обязаны удовлетворять любые запросы звезды, но в итоге победили примиренцы – раз оркестр нуждается в выдающемся дирижере, следует идти ему навстречу. Так берлинцы получили доступ к открытым репетициям – редкая практика для той поры. Рецензенты местной «Правды», газеты Neues Deutschland, заходились восторгом; злые языки говорили, что венцы возвращались, поскольку не знали, как потратить гонорар в социалистических марках – в итоге накупили саксонских скрипок для собственных нужд. И с тех пор ездят в Берлин постоянно.

Бернстайн и сам не раз возвращался в полюбившийся город с другими оркестрами – амстердамским Консертгебау, Лондонским симфоническим. После падения стены он дирижировал здесь Девятой Бетховена – с оркестром, составленным из музыкантов обеих Германий и стран-союзников. Политические пристрастия Бернстайна сложились в послевоенном Нью-Йорке, симпатии были на стороне левых. В годы маккартизма он защищал преследуемых, считая, что капитализм не настолько порочен, чтобы сажать за убеждения; вместе со своим любимым композитором Аароном Коплендом организовал комитет в защиту коллеги Ганса Эйслера, которого допрашивали в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности.

Это не помешало появлению одной из самых сложных коллизий в биографии Бернстайна, его многолетнему сотрудничеству с бывшим нацистом Гельмутом Вобишем, ставшим после войны коммерческим директором Венского филармонического оркестра. О его прошлом 25 февраля 1967 года дирижеру написал сам Симон Визенталь, знаменитый «охотник за нацистами». Письмо, которое показывают в одной из витрин, заканчивалось утверждением: «Было бы прекрасно, если бы весной Вы вернулись в этот город [Вену. – Прим. ред.]. Бог свидетель, как сильно этот город в вас нуждается. Грандиозный еврейский художник – лучший антидот против все увеличивающегося ощущения неблагополучия».

Бернстайн последовал совету и, несмотря на критические публикации в прессе, отношений с Вобишем не прервал; сохранилось множество фотографий, где они запечатлены вместе. А когда Вобиш стал планировать вместе с Готфридом фон Айнемом – между прочим, ярким антинацистом – фестиваль «Каринтийское лето», он пригласил и Бернстайна, тот приехал. Такую же позицию в мае 1967 года заняло по отношению к бывшему эсесовцу и Общество Малера, здесь против его исключения выступали люди из окружения Караяна. Следует заметить, что всех подробностей антисемитской деятельности Вобиша в качестве культурного референта в Вене конца 30-х Бернстайн не знал, они стали известны позже. Но если бы и знал – повлияло бы это на его желание простить и забыть? Кто знает.