Персона
10 февраля в Московском театре «Геликон-опера» свою версию оперы Дж. Пуччини «Тоска» представит Дмитрий Бертман (ДБ). Накануне премьеры с режиссером и художественным руководителем «Геликона» поговорила Ирина Шымчак (ИШ).
ИШ Начнем сразу с провокационного вопроса. Зачем публике нужна еще одна «Тоска»? Столько их уже поставлено…Что нового можно сказать?
ДБ Есть оперы, которые обросли традициями и клише, переходящими из одного спектакля в другой. Происходит это по одной причине: эти оперы как раз и являются самыми известными и популярными, и успех их постановок не зависит ни от режиссера, ни от дирижера, ни даже от певцов. «Тоска», «Кармен», «Травиата», «Евгений Онегин» идут во всех театрах мира, независимо от уровня этих театров. А идут они именно потому, что на эти спектакли публика всегда купит билеты. Композитор оплатил своим талантом все штрафы за проблемы тех, кто будет исполнять. Поэтому в этих произведениях – огромная творческая территория для режиссера, для дирижера, для исполнителей. На самом деле мы редко можем увидеть спектакль «Тоска», который бы открыл нам что-то новое. Тем более, что это опера веристская, в ней много иллюстрации, закрученный сюжет, действенная музыка, и зритель сидит, вжавшись в кресло. В этом случае и возникает особая востребованность в создании парадоксальных решений.
ИШ В первый раз вы ставили «Тоску» в Риге в 2004 году. Какую эволюцию в вашем сознании с тех пор прошла эта опера?
ДБ Во-первых, сразу хочу сказать, что эта опера была одной из тех, которые я услышал еще в детстве. Я влюбился в «Тоску» в постановке Бориса Александровича Покровского, которая шла в Большом театре. В ней пело созвездие уникальных солистов Большого театра. К сожалению, я не застал уже Галину Павловну Вишневскую в этой роли, только знаю от нее, от Покровского, как это все было. Но я застал других исполнительниц Тоски – это потрясающие Тамара Милашкина, Галина Калинина, Маквала Касрашвили, Людмила Сергиенко. Прекрасные Каварадосси – Владимир Атлантов, Зураб Соткилава, Владимир Щербаков. В роли Скарпиа блистали Юрий Мазурок, Александр Ворошило, Владислав Верестников. Фантастические певцы, звездные составы, и я смотрел этот спектакль, как завороженный… Конечно, в Каварадосси был еще Владислав Пьявко. Он придумал невероятный трюк, который вошел в историю оперы. Пьявко имел актерское образование (он гитисовец, и был оснащен феноменальным актерским мастерством), поэтому, когда в спектакле играл Владислав Иванович, люди ходили специально на него и на его трюк: он падал во время расстрела спиной и по огромной траектории слетал вниз головой к оркестровой яме. Это был сумасшедший цирковой трюк. Весь зал ахал, потому что даже просто увидеть такое уже было переживанием – казалось, артист точно убьется от падения. «Тоска» в постановке Покровского на самом деле был одним из последних оставшихся на сцене Большого театра спектаклей мастера, и когда открылась Новая сцена, он еще сохранялся.
Эту оперу я знал наизусть на русском языке (она шла на русском языке). Когда мой друг, режиссер и в то время директор Латвийской Национальной оперы Андрейс Жагарс пригласил меня в Ригу ставить спектакль «Тоска», я был счастлив, ведь «Тоска» для меня – как первая детская любовь. Я решил, что это провидение, и я должен это сделать.
В Риге в одной команде со мной работал художник Андрис Фрейбергс, из когорты великих сценографов, который в Советском Союзе уже был звездой и ставил очень много спектаклей и в Ленкоме, и на Таганке. Дирижером-постановщиком был тогда молодой главный дирижер Латвийской Национальной оперы Андрис Нелсонс (сейчас он входит в пятерку лучших дирижеров мира), а художником по костюмам – легендарная Кристине Пастернака. В спектакле участвовал изумительный состав исполнителей: молодой Александр Антоненко, который феноменально сделал Каварадосси, Самсон Изюмов, потрясающий баритон (он до сих пор поет Скарпиа). Эгилс Силиньш, который сейчас является директором Латвийской Национальной оперы, тоже пел в моем спектакле Скарпиа. И, конечно, Тоски: великолепная Инесса Лина Бургитта (она была ведущей меццо-сопрано в Литве, пела Амнерис, Кармен, и ради Тоски пошла на эксперимент), позже в спектакль вошла талантливейшая Кристине Ополайс, это была одна из ее первых ролей в театре. Сейчас Тоску поет превосходная Лиене Кинча. Этот спектакль я очень любил, потому что мне было позволено полностью сделать свою авторскую версию, и я пытался ответить на вопросы, которые занимали меня с детства и казались какой-то нелогичностью. Прежде всего я старался найти для себя что-то неизведанное в этом хорошо знакомом мне материале, который я знал наизусть.
Этот спектакль до сих пор идет на сцене Латвийской Национальной оперы. Мне очень хотелось, чтобы своя «Тоска» была в «Геликоне», и я решил, что в этом сложном для театров году именно «Тоска» Дж. Пуччини была бы очень хорошей афишной историей. В то же время у нас есть замечательные составы исполнителей. В «Тоске» очень важно, чтобы певцы были не просто артистами, которые поют тяжелейшие партии, а свободными людьми, потому что «Тоска» зашлакована разного рода клише.
ИШ Да, «Тоска» – опера, требующая смелых нестандартных решений. Вы не боитесь повториться?
ДБ Постановки «Тоски» были этапными, и они гениальны. Вспомним Марию Каллас–Тоску: это ведь была революция в оперном театре, в смысле проникновения в образ, и после нее все исполнительницы, которые пели Тоску, просто «держали экзамен» перед Марией Каллас. Дальше все изобретения Висконти и Дзефирелли уже клишировались. Зрители подсознательно ждали, когда главная героиня поставит канделябры, когда она положит крест в сцене смерти Скарпиа, и это все повторялось…
В «Тоске», при всей театральности истории, есть проблемные зоны, чисто оперные. Это очень сложный первый акт, потому что там огромный любовный дуэт – парная сцена художника Каварадосси и Тоски, и он всегда шел не очень стремительно, потому что сама история разворачивалась позже. Далее, гениальнейшая сцена Скарпиа с Тоской, которая вся наполнена действием. И третий акт, тюрьма, сцена расстрела.
Мне было интересно смотреть на хорошо знакомую историю, зная весь опыт (а опыт всегда нужно знать), пробовать прочесть ее с позиции логики, размышляя, как еще эта история могла бы произойти, чтобы все соответствовало тексту, но сама история не стала иллюстрацией текста. И я для себя определил, что, конечно, это детектив, стопроцентный, потому что там убийства, да еще какие! Но, помимо убийств, в этой опере был и триллер, как в историях Тенесси Уильямса со страшными мурашками. И я размышлял, чем и как мотивировать поведение героев, потому что у меня самого возникали вопросы. Например, никогда, даже в детстве, не доверял месту и обстоятельствам убийства Скарпиа. Я понимал, что для Тоски, женщины-актрисы, убить человека, даже во имя любимого – это событие. Оно должно было стать намного важнее, чем любой другой поступок, потому что, мне кажется, ничего страшнее убийства по событийности быть не может. Убить человека в первый раз – это всегда психологический шок. А я смотрел, вот она его убивает, потом кладет крест и бежит в тюрьму. И бежит через весь Рим, с этой запиской в руке, успев еще переодеться, потом ее вдруг почему-то пропускают в тюрьму, она приходит, а Каварадосси один сидит в трехсотметровой камере с видом на историческую часть города. Потом целый взвод выводит на расстрел одного человека. И тут начинается театральщина, этакая пудра театральная. И эта оперная тупость, которая из постановки в постановку протекает, оправдывается только тем, что «это же опера»!
Вся история постановок «Тоски» имеет мало разных решений. Возникали решения дизайнерские, некие чисто визуальные вещи. Но история не менялась даже в том случае, когда спектакль переносили во времена фашизма, и на сцену выходили фашисты в свастике и нацисты в кожаных пальто. Это, кстати, тоже штамп в «Тоске», потому что «Тоска» развивалась или в классическом сюжете, как в месте действия, или в фашизме, или в современном полицейском участке. Три версии. Не было веерного развития этой истории. И моя задача – попытаться найти совершенно другой путь, через крупный план, через психоанализ.
Вы замечали, что дети из всех сказочных героев почему-то больше любят Бабу Ягу, Змея Горыныча, Кащея Бессмертного? Вся эта нечисть всегда вызывала самый большой интерес (и даже я в детстве сочувствовал отрицательным персонажам). И сейчас дети лучше реагируют на отрицательных героев, чем на положительных. Скарпиа – отрицательный персонаж, злодей, но мне всегда казалось, что музыка Скарпиа – невероятно красивая, благородная и очень лирическая. Какой бы нос орлиный ни приклеить гумозом, как бы ни играть маньяка, музыка этого персонажа-злодея обладает невероятной страстью и силой.
Даже первый акт, который заканчивается молитвой в храме и знаменитой сценой Te Deum… В мировой истории, наверно, нет более страстной и любовной мессы. И нет другого примера в опере, где было бы такое фортиссимо. Это тяжелейшая сцена для баритона: Скарпиа поет вместе с детским хором, с большим тутти симфонического оркестра, с колоколами, звонницей, с ударами пушки, которые прописаны в партитуре… Все, что существует в выразительности звука и форте, аккомпанирует Скарпиа. Месса Te Deum – перпендикуляр всей этой сцены. Это мощнейшая история. Поэтому я придумывал, как это мотивировать, как сделать эту сцену, как стать адвокатом каждого героя.
В жизни у каждого есть своя правда, и у каждого есть своя мотивация. Даже когда человек делает какой-то ужасный поступок, он мотивирует свои действия положительно: во имя справедливости, во имя каких-то комплексов, которые он пытается перебороть. Человек, который делает что-то плохое в жизни, наверно, делает это тоже от недолюбленности, от того, что кто-то его обидел в детстве, в любви…
Поэтому, чтобы не было дидактики «этот плохой, а этот хороший, а вот это любовный треугольник», я попытался обратиться к психоанализу и поменять предлагаемые обстоятельства, при этом не уходя в смену сюжета.
ИШ Да ведь сама Тоска – взбалмошная, истеричная и психологически неустойчивая особа, явно нуждающаяся в помощи психотерапевта…
ДБ Дело в том, что ее иногда так интерпретируют, потому что роль действительно сделана очень тяжелая. Партия написана для очень крепкого сопрано. Когда говорят о драматическом сопрано, именно Тоска – показатель этого редкого психотипа голоса. И я всегда думал – почему эта истерика, когда она входит в церковь? Я пытался ее оправдать, чтобы не возникал образ истеричной бабы. Ну, и на самом-то деле история с Каварадосси – она тоже не очень простая. Если у Тоски такая реакция – значит, были до этого какие-то случаи, которые могли вызвать эту реакцию. И любовь ее слепа. Страсть. Любовь в этот момент находится на самой высшей точке этапа невозможности существования. И мы видим по отношениям Тоски и Каварадосси, что это – не взаимная история. Когда приходит Анджелотти и спрашивает, кто это был, Каварадосси не отвечает, что это «моя любовь» или «моя любимая», а так, мимоходом, про нее – «а, одна из». И я думаю, что это несовпадение – такая же тема, как в «Евгении Онегине». Тема несовпадения чувств. Это очень близко, хотя и парадоксально.
Эта личная история для меня намного важнее, чем история политическая, которая заложена в опере – война, Наполеон, революционер Анджелотти, допрос. «Тоска» ведь тоже имела исторический момент, когда в Советском Союзе в Большом театре ставился спектакль под названием «Жизнь за коммуну». Но я хочу сконцентрироваться на тайном мире нутра человеческого.
ИШ Противоречий с Пуччини не возникало?
ДБ Музыка в «Тоске» – абсолютно феноменальная. Это не музыка-украшение, это музыка, которая пробивает любого человека и своей чувственностью, и своей мощью, и заставляет не просто слушать, а вибрировать.
ИШ А у вас есть любимый момент в «Тоске»?
ДБ Нет такого. Она вся такая, «вкусная». Музыка, под которую прощались с Марией Каллас.
ИШ Гениальность любой музыки, наверно заключается в том, что она воспринимается как современная в любую эпоху. Вот и «Тоска» – удивительно современна.
ДБ Потому что она – о человеке, о его природе. А нутро человеческое не меняется.
