Персона
У художественного руководителя Уральского академического филармонического оркестра Дмитрия Лисса (ДЛ) в этом году два юбилея: собственное 60-летие и 25-летие в должности главного дирижера. Ольга Русанова (ОР) и ее герой попытались немного оглянуться назад, хотя больше маэстро склонен смотреть вперед и по сторонам.
ОР Начну с животрепещущего: как вы переживаете пандемию?
ДЛ Ну, как? Смотрите: загрузка нашего концертного зала ограничена половиной мест, а он и так невелик. Это первая проблема. Во-вторых, в этом году мы работаем с коротким планированием – на месяц-два вперед, не более. Далее, мы с Александром Николаевичем Колотурским (директором Свердловской филармонии) приняли решение, что этот абонементный сезон будет полностью перенесен на следующий – 2021/2022, потому что в сложившихся обстоятельствах мы не можем выполнить свои обязательства перед публикой. Предложили людям абонементы сдать, но большинство решили подождать. Мы очень надеемся, что в следующем году все состоится. А вообще, морально мы готовы ко всему, даже к тому, что концертная жизнь может в любой момент полностью остановиться.
ОР Тем не менее у вас в ближайшее время целый каскад фестивалей: Мацуева, Березовского, Бетховенский фестиваль.
ДЛ Я боюсь сглазить, потому что ситуация меняется все время. Да, все это запланировано, и мы верим, что они пройдут по плану.
ОР Как журналист, который часто беседует с разными музыкальными деятелями, могу сказать, что мне особенно интересны дирижеры и режиссеры как создатели некоего своего мира, своего космоса. А как вы сами оцениваете вашу роль в жизни вашего оркестра, филармонии, вообще в музыкальной жизни. Дирижер – это кто?
ДЛ Если говорить о главном дирижере, то это строитель оркестра. В Европе ситуация на глазах меняется, но в России пока это так. Роль главного дирижера – это либо создание оркестра, либо его развитие, поддержание каких-то хороших традиций, формирование репертуара. Вторая роль – это взаимодействие с публикой, понимание того, кто приходит в зал, какие слои, возрастные категории, забота о новых слушателях – «ньюкамерах». Это не воспитание публики (не люблю говорить о воспитании применительно к взрослым людям), скорее некая образовательная функция – знакомить людей с новыми произведениями, поднимать планку слушательского опыта, открывать новые горизонты. Впрочем, это не только роль дирижера. У нас в Свердловской филармонии большая команда: мы вместе все обсуждаем, решаем, как лучше преподнести тот или иной проект.
ОР Когда вы сказали, что в Европе ситуация меняется, что вы имели в виду?
ДЛ Власть дирижера, даже главного, очень ограничена сейчас. У него гораздо меньше влияния на формирование оркестра. Да, он первый среди равных, но у него всего один голос в совете коллектива. Скажем, по моему контракту в Голландии (Дмитрий Лисс в сезоне 2016/2017 возглавил Филармонический оркестр Южных Нидерландов. – О.Р.) я даже не должен присутствовать на прослушиваниях, когда отбирают музыкантов в группу, – только на концертмейстерские места. И даже когда играют на концертмейстерские места, у меня в обсуждении один голос. Только если голоса распределяются поровну, я могу добавить еще один.
ОР А кто входит в совет оркестра?
ДЛ Это и концертмейстеры, и «представители tutti», которых выбирают сами музыканты оркестра.
ОР У нас такого нет нигде?
ДЛ В Уральском оркестре ситуация похожая. У нас есть совет концертмейстеров, в него входят все дирижеры филармонии. Но у меня и директора филармонии есть еще право вето. Мы, конечно, не можем сказать: «Я хочу принять такого-то музыканта в оркестр». Но если большинство голосов за какого-то артиста, а я с этим категорически не согласен, то я могу это решение отменить. Другое дело, что я этим правом практически не пользуюсь.
ОР Окей, а что касается репертуара, это полностью ваша епархия, или вы с кем-нибудь советуетесь?
ДЛ Конечно, советуюсь, но если я очень хочу сыграть какое-то произведение, если это важно, мне идут навстречу. Даже несмотря на дополнительные расходы (заказ нот, например, это серьезная статья расходов) или потерю доходов (скажем, произведение не кассовое, его никто не знает, плохо знают композитора). Директор филармонии готов пойти на убытки, если в этом есть необходимость, общественная значимость, какие-то другие серьезные ценности.
ОР Оратория Хенце «Плот “Медузы”», исполненная год назад на фестивале «Евразия», – именно такой случай?
ДЛ Да, и их много. Но я прекрасно понимаю, что нужен баланс интересов, что есть финансовые условия. Мы должны быть эффективны, мы не можем играть при пустых залах. Как в случае исполнения не самых популярных произведений заполнить зал? Это задача общая: и администрации, и моя как художественного руководителя. Если мы играем такие трудные, малоизвестные произведения – того же Хенце, – мы должны рассказать публике о нем заранее, вложить деньги в рекламу. И это все стоит денег. Так и выстраивается этот баланс.
ОР Да, информационному сопровождению в вашей филармонии придается особое значение: бесплатные программки, титры, лекции перед началом концерта, автограф-сессии по окончании. Все это здорово, и отлично работало в той, «мирной» жизни. А как вам кажется, что предстоит нам в ближайшее время в связи с теми изменениями, которые происходят? Что произойдет с симфоническими оркестрами, с самой дирижерской профессией? Может ли тут что-то резко измениться?
ДЛ Не думаю, что резко, хотя какие-то изменения будут. Но у нас все же есть мощные традиции музыкальной жизни, во всяком случае, в больших городах – Екатеринбурге, в частности. Не думаю, что нужно отказываться от чего-то, просто потому что есть мировые тенденции. Что касается профессии, то многое уже изменилось. Еще, казалось бы, недавно была эпоха дирижеров-диктаторов…
ОР Караян?
ДЛ Караян и многие другие, целая плеяда таких дирижеров, роль артиста была принижена. Дирижер был бог и царь, от которого зависела жизнь, любой вздох музыканта оркестра. Я противник этого, но все-таки у руля оркестра должен стоять авторитетный человек, который устанавливает правила игры, создает этот ансамбль.
ОР Дирижер – это еще и ремесленник. Для обывателя – человек, который машет руками, показывает темп, сильные доли. А на самом деле: что в основе ремесла?
ДЛ В принципе, хороший оркестр может играть без дирижера. Борис Березовский часто играет без дирижера, Персимфанс воссозданный – словом, разные проекты бывают. Техническое мастерство музыкантов оркестра очень выросло. Я слушал такие концерты, записи. Но, как правило, там звучит музыка, которую музыканты играли в других оркестрах с дирижером. И видно отсутствие концепции произведения. Садятся замечательные музыканты, у каждого свое представление о том, как построить фразу, какими штрихами сыграть, как выстроить баланс. Много вопросов в партитуре, за которые кто-то должен нести ответственность, принимать решение. Если эти решения принимаются сами по себе (так удобнее), то не будет генеральной линии, идеи произведения. Ремесленная работа дирижера состоит в том, чтобы убедить музыкантов, что надо играть так. Убедить разными способами – приводя какие-то ассоциации, объясняя что-то или эмоционально заражая. Способов много. К тому же если оркестр не экстра-класса, то необходима работа по воспитанию ритмической дисциплины, ансамблевой дисциплины, работа по поддержанию уровня оркестра. Потому что любой оркестр – это большой ансамбль, где все слушают друг друга, учитывают роль каждого артиста, групп и контролируют это сами.
ОР А вы часто репетируете с отдельными группами? Или только с целым оркестром?
ДЛ Раньше проводил много групповых репетиций, сейчас в основном с оркестром целиком.
ОР У вас обширный репертуар: есть и Бетховен, и Хенце, вам близка даже неевропейская музыка. Из этого огромного диапазона что вам наиболее близко? Чего вы еще не сыграли, но хотели бы?
ДЛ Самый очевидный ответ: Восьмую симфонию Малера. Мы просто физически не можем разместить столько участников на нашей сцене.
ОР Ну еще бы, это ведь «симфония тысячи участников»!
ДЛ Но, вообще, у любого дирижера с возрастом аппетиты (объять необъятное, сыграть все что можно) уменьшаются. Человек из развития в ширину начинает двигаться в глубину. Репертуар становится более ограниченным. Есть композиторы, которые мне категорически не близки, я стараюсь их избегать. Но как главный дирижер понимаю, что эта музыка должна звучать, поэтому ее дирижирует кто-то из моих коллег.
ОР А можно с этого места поподробнее?
ДЛ Ну, я как-то в запале сказал: «Никто не заставит меня сыграть “Богатырскую симфонию”Бородина!» И эта цитата преследовала меня несколько лет. Поэтому я не хочу подробнее, не стоит обижать композиторов. Но в целом скажу так: мне ближе музыка лирико-драматическая, чем эпическая. Ну и еще: отношение к современной музыке тоже меняется, и я подхожу к ней более избирательно.
Скажем, я очень люблю музыку Лютославского, но я ее мало дирижировал, буквально считанные произведения. Наверное, стоит этим заняться. Я бы хотел продирижировать «Военный реквием» Бриттена, но у нас опять-таки проблема – где разместить два оркестра.
ДЛ Вы затронули тему нового концертного зала – это важнейший вопрос для Свердловской филармонии, для города, региона и страны в целом. Решение принято, но в какой стадии сейчас это дело?
ДЛ Решение принято, но пришел ковид. Сейчас минимум на полгода этот процесс отстает от графика. Насколько я знаю, для начала нужен рабочий проект, но чтобы его сделать, люди, живущие в разных странах, должны встретиться (у нас акустик живет в одной стране, проектировщики – в другой и т.д). Я уже не говорю о главной, финансовой стороне дела, и мы реально понимаем, какая сейчас сложная ситуация. На моем юбилейном концерте (28 октября в Большом зале Свердловской филармонии) и губернатор, и вице-губернатор подняли тему строительства нового концертного зала. Сроки не называли, но решимость построить его есть.
ОР А на площадке что-то происходит? Скажем, жилой дом, из-за которого столько копий было сломано, еще стоит?
ДЛ Дома уже нет, он снесен. Однако до фундамента еще далеко.
ОР Срок изначально был вроде бы 2024 год?
ДЛ Думаю, будет сдвинут как минимум на год.
ОР Как хочется дожить!
ДЛ Да, очень!
ОР Дмитрий Ильич, вот вы человек вроде бы публичный, но не очень-то стремитесь светиться в медиа, тем более – рассказывать о личном. Хотя все, конечно, знают, что у вас музыкальная семья, жена – известный композитор (Ольга Викторова). Вместе вы любите путешествовать, если судить по Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Но я знаю, что не только музыкой и путешествиями живете…
ДЛ У меня есть, конечно, увлечения. На первом месте сейчас теннис, я регулярно тренируюсь. У меня вообще богатое спортивное прошлое: я профессионально играл в бадминтон еще в школе, лет в 9-10 начал заниматься большим теннисом. И это у нас семейное: мой старший брат, закончивший консерваторию как музыковед, потом поступил в институт физкультуры и работал тренером. Спорт сопровождает всю мою жизнь. Я увлекался и горными лыжами. Теперь, правда, катаюсь с осторожностью, потому что у меня был тяжелый перелом. Роковое стечение обстоятельств: тепло, тяжелый снег, носок правой лыжи попал в холмик тяжелого снега, ботинок не отстегнулся, я сломал сустав. Потом две операции, костыли. И все равно выезжаю, катаюсь. Но больше занимаюсь теннисом – он у меня круглый год, а летом еще и виндсерфинг. Вот сейчас мы приехали с отдыха, я каждый день выходил на доске, «оторвался». Было еще увлечение полетами на планере, но на это уже категорически нет времени.
ОР Из проектов Свердловской филармонии, которые проходят регулярно, какие вы считаете лично своими?
ДЛ «Евразию», конечно (фестиваль-диалог европейской и азиатской культур, проходящий в Свердловской филармонии один раз в два года. – О.Р.).
ОР Да, это уникальный проект, да и вообще интересная идея для Екатеринбурга, расположенного на границе Европы и Азии. Пятый, юбилейный фестиваль состоялся в прошлом году.
ДЛ Даст бог, в следующем удастся провести шестой, хотя, возможно, в связи с переносом многих концертов сезона на год «Евразию» также придется перенести на год.
ОР А пока на повестке дня Бетховенский фестиваль (23-30 ноября)?
ДЛ Это проект наших немецких партнеров, но и я там буду участвовать (под управлением Дмитрия Лисса УАФО сыграет на открытии фестиваля 23 ноября. – О.Р.).
ОР Хорошо, что в России удается отпраздновать юбилей классика (в Германии Бетховенский фестиваль в Бонне, как известно, отменили). А что у вас сейчас в Голландии происходит? Идет работа с оркестром?
ДЛ Сейчас голландская история остановилась, из-за ограничений в связи с эпидемией я не могу туда приехать. Там такая ситуация: количество музыкантов на сцене – максимум 30 человек, количество публики – тоже 30 человек. Естественно, ни о каких концертах речь идти в таких условиях не может, только об онлайн-трансляциях. К тому же музыканты оркестра, которые живут в Бельгии, не имеют права приехать в Голландию. Одним словом, большинство голландских оркестров и театров пока приостановили свою деятельность. Я работаю там пятый, последний сезон, мой контракт заканчивается. Пока все выглядит так: сентябрьские проекты были отменены, декабрьские – под большим вопросом, потому что сейчас, чтобы туда приехать, я должен 10 дней сидеть в карантине в Голландии. Это, конечно, нереально. Так что,боюсь, в лучшем случае я появлюсь в оркестре весной.
ОР Получается, все реальные планы в Екатеринбурге?
ДЛ Да, мы готовим к открытию Бетховенского фестиваля российскую премьеру произведения Владимира Тарнопольского Be@thoven – Invocation, написанного по заказу Бетховенского фестиваля в Бонне. А также Четвертый фортепианный концерт Бетховена с немецким пианистом Северином фон Эккардштайном и Пятую симфонию Прокофьева. Потом мы запланировали концерт, где я буду дирижировать Четвертую симфонию Чайковского и рассказывать о ней: не об истории создания, а о том, как она сделана. Мне кажется, это очень интересно может получиться. Это будет, скорее всего, в декабре.
ОР Я один раз слышала, как вы вели концерт – это было здорово, конкретно, компактно.
ДЛ Людям интересно, они просят, чтобы я рассказывал. Хотя я как раз избегаю этого.
ОР Но все-таки нет-нет да и делаете такие экзерсисы?
ДЛ Да, например, я это делал на своем юбилее (28 октября). Концерт назывался «Карт-бланш», и он был необычным. Мне нужно было объяснить публике, почему я играю то или иное произведение, что оно значит в моей жизни.
ОР А что вы играли?
ДЛ Увертюру к «Оберону» Вебера, Румынскую рапсодию Энеску, Вальс Равеля. Но вообще, в тот день мы решили отметить три юбилея – не только мой, а еще композитора Оли Викторовой, моей жены, и юбилей Леонида Десятникова. Дело в том, что Оля, Лёня и я – мы учились вместе в Харькове, мы с Олей – одноклассники, а Оля с Лёней потом учились вместе в Петербургской консерватории. Поэтому в тот вечер мы сыграли пьесу Ольги Викторовой «Лазоревый дракон Востока», которую мы уже много раз исполняли с нашим оркестром в Китае, в Японии, также я дирижировал ее в Испании, Австрии, Франции, Нидерландах. А юбилей Леонида Десятникова отметили, сыграв его «Эскизы к “Закату”».
ОР Возвращаясь к Четвертой симфонии Чайковского: чего мы о ней не знаем?
ДЛ Я хочу увлечь публику, дать ей почву для размышлений, какие-то новые импульсы, рассказать о том, какая огромная конструкторская, архитектурная работа заложена в этой музыке. Чайковский говорил, что в композиторской работе только 10 процентов вдохновения, а 90 процентов – это циркуль и линейка: мотивная работа, интонационная работа. Например, финал и вторая часть начинаются с одной и той же интонации. Никто этого не замечает, но это же не случайно. Это и есть симфонизм. Много о чем можно говорить: о том, как автор разрушает структуру вальса в первой части, о том, как выстроена структура мелодии – если развернуть, получается кардиограмма больного сердца, очень неровная. Говорят: «Архитектура – застывшая музыка». Почему? Потому что она тоже выстроена. Можно и по-другому сказать: «Музыка – это архитектура, развернутая во времени».
