Дмитрий Шишкин:
Музыка – это космос

ЮЧ Дмитрий, ваш путь в музыке начался очень рано – вы выступаете с трех лет. Родители одаренных детей порой чересчур усердствуют, пытаясь запрограммировать профессиональную успешность своих чад. Было ли ­что-то подобное в вашем детстве?

ДШ Нет, меня это не коснулось. Моя мама, Ирина Шишкина, – педагог по фортепиано. Всю свою жизнь она посвятила обучению детей музыке. Уверен, что она никогда не задавалась целью сделать из меня успешного музыканта. Так сложилось, что я начал проявлять интерес к инструменту в раннем возрасте. Она это заметила и решила пробовать постепенно вовлекать меня в музыкальный процесс – для общего развития. Никакого давления с ее стороны в этом отношении я никогда не испытывал. Напротив, с самых первых шагов она очень гибко и деликатно направляла меня в нужное русло, и тем самым я тратил меньше времени на второстепенные вещи и глубже погружался в музыкальную среду. Я не могу сказать, что все мое детство ограничивалось одним лишь сидением за инструментом. Мама много лет успешно применяет на практике собственную методику работы с детьми, так что ее опыт очень помог мне в естественном и органичном постижении музыкальной культуры, и за это я ей безгранично благодарен.

ЮЧ Вы родились в 90-х, когда в моде были такие профессии, как банкир и адвокат.

ДШ Да, но, наверное, из-за того, что я почти сразу начал выступать, в моем сознании сложилось представление о призвании. В своих детских интервью я уверенно говорил: хочу стать музыкантом. Других перспектив для себя не видел.

ЮЧ Но была перспектива – переехать из Челябинска, вашего родного города, в столицу.

ДШ Когда Фонд Владимира Спивакова пригласил на концерт и прослушивание в Москве, перед нашей семьей встал вопрос выбора: где продолжать дальнейшее обучение моего брата, который тоже занимается музыкой; куда меня отдать учиться? Мы взвешивали все «за» и «против», но в итоге решились на переезд в Москву. В первые года три было непросто, но потом все выровнялось, у нас появился «домашний» очаг – комната в коммунальной квартире. Теперь можно было заниматься музыкой дома. Мама начала преподавать в Детской музыкальной школе имени В. А. Моцарта.

ЮЧ Тогда вы почувствовали, что привычный мир вокруг изменился?

ДШ Наверное, в тот момент я еще не осознавал всей важности произошедших перемен. Я оказался в новом месте, вокруг были незнакомые люди. Нужно было просто обустраиваться, заводить знакомства. Здесь моим первым наставником в Школе имени Гнесиных стал Михаил Хохлов, который доходчиво и грамотно умел привить детскому мышлению очень важные, порой нестандартные вещи, делал это так, что ответной реакцией с моей стороны был неподдельный, естественный интерес. Личность педагога, его роль в жизни юного музыканта сложно переоценить. У Михаила Сергеевича получается найти индивидуальный подход к каждому ученику, наладить творческий и человеческий контакт. Мне очень повезло, что на моем пути постижения исполнительского искусства возник именно он.

ЮЧ Вы ­как-то сказали, что в детстве мечтали стать музыкантом или космонавтом. Шутили?

ДШ Музыка и есть космос. Посмотрите на любого исполнителя на сцене, который общается с публикой универсальным языком музыки, понятным людям из разных стран и континентов.

Гений композитора и мастерство исполнителя волшебным, магическим образом объединяет слушателей, гипнотизирует, как звездное небо, мерцающее миллиардами искорок, таких изменчивых и в то же время вечных, непостижимым образом унося в иные миры и пространства. В этом есть космос, на мой взгляд.

ЮЧ Вы придерживаетесь мнения, что одного таланта современному музыканту недостаточно, чтобы заявить о себе, попасть в обойму.

ДШ Действительно, выстраивание карьеры – тоже в некотором отношении искусство. Существует множество нюансов, зависящих от самого артиста. Но в нашей профессии многое может решить простой случай.

ЮЧ Сейчас считается, что идеальный исполнитель – универсал. Так ли это?

ДШ Путь каждого музыканта индивидуален: один ищет разнообразие репертуара; другой углубляется в творчество одного композитора, познавая всю его глубину; третий на каждом этапе обращается к разным композиторам и стилям. Думаю, что главное – не монографичность или универсальность исполнителя, главное – исполнительское мастерство, достойное этих произведений.

ЮЧ А есть для вас произведения на перспективу – те, которые вам интересны, но вы их откладываете на следующий, более зрелый этап?

ДШ Я – человек весьма увлекающийся, и если услышал интересное произведение, то хочу его учить и играть. Отложить могу только в том случае, если нет времени или необходимо учить гастрольный репертуар. Могу сказать только то, что сейчас для меня ближе композиторы-­романтики. Ну, а зрелому этапу, думаю, достанется классика.

ЮЧ Интуиция важна для музыканта?

ДШ Без интуиции сложно интерпретировать музыку. Она «как воздух – чувствуем и знаем, естественно, как воздух и вода», она помогает, направляет и удивительным образом подсказывает. Конечно, одной интуиции мало, необходимы знания, кругозор, опыт, умение синтезировать догмы исполнительского мастерства и полет мысли, вдохновения. Рахманинов писал, что ему неважно, как исполняют его музыку. Он просто обозначал свои основные идеи фразировкой и мелодической структурой, а остальное оставлял на откуп пианиста. Рахманинову самому было интересно наблюдать, как рождаются совершенно разные интерпретации его произведений.

ЮЧ Много ли среди ваших друзей тех, с кем вы можете обсуждать музыкальные темы?

ДШ Да, это мои однокашники с консерваторского курса. Один из них – молодой одаренный композитор Иван Древалёв. Кстати, он посвятил мне произведение, которое я недавно сыграл в Германии. Мы планируем делать совместный проект: он сочинил часовую программу для сольного концерта. Надеюсь, его музыка будет пользоваться успехом.

ЮЧ А как насчет старших товарищей?

ДШ О, общение с этими музыкантами – это прежде всего огромный опыт и творческая школа. А школа у меня была замечательная! Занятия с выдающимися мастерами и личностями – такими, как Элисо Вирсаладзе, Дмитрий Каприн, Яков Кацнельсон, Эпифанио Комис, не могут остаться бесследными.

Хорошо, что в наше время есть счастливая возможность познакомиться и позаниматься с большими артистами, например, с такими, как Евгений Кисин. Мне посчастливилось несколько раз играть ему и получать бесценные советы, которые, несомненно, помогли мне понять многое в исполнительском мастерстве.

ЮЧ Для вас Евгений Кисин – больше кумир или близкий по крови человек?

ДШ Он очень открытый, но при общении с ним я испытываю робость, может, потому, что глубоко уважаю. Творческий контакт с ним, его наставления – особые моменты в моей жизни. Действительно, когда музыканты такого масштаба садятся за рояль и показывают фрагменты, детали ­какого-то произведения, концентрируя твое внимание на тонкостях звукоизвлечения, на умении мобилизовать свой слух и внимание, то техника их игры становится понятной как день, делается ясно, как масштабно и одновременно просто они мыслят, только вот повторить, как они, не всегда получается, но я продолжаю учиться. Для меня как молодого пианиста такой опыт коммуникации очень полезен, его влияние на развитие моего исполнительского мастерства бесспорно.

ЮЧ Что вы ему играли в первую вашу встречу?

ДШ Это был Первый концерт Шопена, несколько Этюдов-­картин Рахманинова, Двадцать первая соната Бетховена. Меня поразило, как остро Евгений Игоревич реагирует на все детали. Он – из тех, кто, с одной стороны, охватывает общую картину, а с другой, не упускает мельчайшие подробности, по песчинке разбирая произведение.

ЮЧ А как произошло знакомство с Михаилом Плетнёвым? В какой ипостаси он оказался вам ближе и понятнее – как Плетнёв-­человек, Плетнёв-­пианист или Плетнёв-­дирижер?

ДШ Как дирижер он великолепен: чуткий, знает, в каких моментах солист может столкнуться с техническими сложностями, или какие музыкальные преграды могут возникнуть на его пути, вовремя помогает их преодолевать, не говоря уже о магии его управления оркестровыми звучностями и красками, поэтому играть с ним и его оркестром одно удовольствие.

Как пианист Михаил Васильевич всегда был и остается для меня эталоном; на сегодняшний день, на мой взгляд, он – один из гениальнейших пианистов в мире. При этом он оказался достаточно простым в общении. В его присутствии можно чувствовать себя естественно и просто задавать вопросы, на которые он охотно отвечает. Мне он рассказывал, как играл Владимиру Горовицу, а это очень захватывающе – слышать историю из первых уст. Он живет музыкой, верит в нее.

А познакомились мы четыре года назад, совершенно случайно. Мой хороший друг Федор Елютин, музыкальный продюсер нескольких театральных шоу в Москве, ­как-то сказал, что знает Михаила Плетнёва и готов посодействовать в организации прослушивания. Через неделю после этого разговора я приехал на репетицию к Михаилу Васильевичу и сыграл ему весь сборник этюдов Шопена. Маэстро держался немного отстраненно, но похвалил, пожелав дальнейших успехов. Он подчеркнул, что музыкант должен больше отдаваться музыке, посвящать ей все свое время.

ЮЧ Среди произведений, которые вы играете вместе с подопечными Михаила Плетнёва, Российским национальным оркестром, – до-мажорная фантазия «Скиталец» Шуберта в транскрипции Листа. Сам автор говорил: «Дьявол это сможет сыграть», отмечая виртуозность произведения. Тяжело ли найти баланс между техничностью и программной лирикой?

ДШ Для меня в «Скитальце», произведении программном, эмоционально-­психологическом, наиболее сложной задачей представляется передача «симфонического», богатого разнообразными оттенками и пластами звучания. Техническая составляющая здесь не превалирует, хотя и занимает не последнее место. Действительно, это произведение в обработке Листа довольно сложно играть «оркестрово» и при этом быть солистом, играя технически филигранно и цельно, уделяя внимание всем художественным составляющим. Но когда есть дирижер такого уровня, который помогает это все совместить, становится проще и понятнее.

ЮЧ В этом месяце у вас вышел дебютный диск с сочинениями Рахманинова, Скрябина и Метнера.

ДШ Этот диск выпущен совместно с известной швейцарской компанией часов Breguet. Фактически он был частью приза Международного конкурса исполнителей в Женеве – в 2018 году я получил там первую премию. Программу выбирал сам – решил, что это будут русские композиторы. Диск писали в Бельгии, в театре с большой сценой, на хорошем Steinway за четыре дня. Я остался доволен результатом!

ЮЧ Для вас Скрябин, Рахманинов, Метнер – имена равновеликие?

ДШ Конечно, все они великие русские композиторы и выдающиеся исполнители-­интерпретаторы. Каждый из них занимает свое место в истории мировой музыкальной культуры. Их как современников многое связывает между собой. Думаю, что в той или иной степени они даже повлияли друг на друга. Выделять ­кого-то одного особо я бы не хотел – именно поэтому сочинения всех троих помещены на одном диске.

ЮЧ Музыка Метнера сейчас в приоритете у многих музыкантов. Есть ли в этом желание исполнять малоизвестную музыку русских композиторов просто потому, что в ­каком-то смысле это модный тренд?

ДШ Исполнитель отдает предпочтение тому или иному композитору просто потому, что находит его музыку прекрасной, интересной, близкой для себя настолько, что им движет сильное желание поделиться ею со слушателем. Таковы были и мои мотивы, когда я открыл для себя миниатюры Николая Метнера. Ко мне пришло понимание, что не могу их не сыграть. Музыка Метнера все еще звучит не так часто, как того заслуживает, – это тоже сыграло определенную роль в выборе произведений для диска. Но наслаждение музыкальным материалом все же первично.

ЮЧ Как Метнер пришел к вам в репертуар? Как вы узнали о его «Забытых мотивах»?

ДШ Опять же благодаря Михаилу Васильевичу, во время работы с ним над Вторым концертом Гуммеля. Он – знаток редкой музыки. Кстати, не так давно на гастролях по Европе – в городах Польши, Дании и Германии мы сыграли «Польскую фантазию» с оркестром Падеревского. Я рад, что Михаил Васильевич познакомил меня с произведениями не слишком известными, но достойными того, чтобы представить их публике. Так вот, после этого я совершенно случайно наткнулся на «Сказки» Метнера и заинтересовался.

ЮЧ Метнер остается композитором узкого круга. Как считаете, нужна ли его музыке бóльшая аудитория?

ДШ Все зависит опять же от внимания к его творчеству исполнителей, а оно растет, как я понимаю. Чем больше людей услышат музыку этого композитора, познакомятся с ней, тем больше «приобщенной», любящей и неравнодушной аудитории у нее будет. Его композиторский стиль совершенно особенный; являясь глубоко самобытным и истинно национальным художником-­романтиком, он в своих произведениях остается верным лучшим заветам классической музыки и одновременно так или иначе «модернистским» со своим усложненным, поражающим изобретательностью музыкальным языком. Мысли и чувства в своем творчестве он выражал искренне, правдиво, тонко, именно поэтому я уверен, что людям, сидящим в зале, это необходимо.

ЮЧ Метнера называли «Русским Брамсом».

ДШ Рахманинов был с этим категорически не согласен, он понимал, что Метнер самодостаточен и не нуждается как композитор ни в каких аналогиях и сравнениях. Он справедливо подчеркивал его индивидуальность, уникальность его музыкального языка, со своим не похожим ни на кого стилем. Филигранная продуманность в написании пьес сравнима с мозаикой, состоящей из тысячи крошечных красочных фрагментов – вдохновений и мыслей, скрепленных друг с другом. Из них вырастает гармоничная законченная картина. Остается поражаться, настолько искусно были сделаны эти произведения.

ЮЧ Метнер любил давать точные указания для исполнителей и мог бы посоревноваться в педантичности с Малером. Это направляет или сдерживает?

ДШ В случае с Метнером это очень помогает понять структуру произведения и его внутренние логические связи, дает ключ к пониманию стиля композитора, замысла сочинений, облегчает решение исполнительских задач. Стремление Метнера запечатлеть собственный исполнительский опыт в ремарках и уточнениях свидетельствует о детальной композиторской и пианистической работе. Следовательно, и мы должны подходить к ней так же серьезно и максимально ответственно. Безусловно, грамотное прочтение авторского текста является первостепенным для создания собственной интерпретации, а ремарки нотного текста – это ориентиры, дающие исполнителю тем большую свободу, чем глубже он проникает в художественный мир автора.

ЮЧ Метнер для вас – композитор-­новеллист, или его крупная форма так же входит в круг ваших интересов?

ДШ Конечно, я планирую и дальше изучать его богатое наследие, мечтаю выучить Сонату-­воспоминание. Думаю, что в ­какой-то момент решусь на монографический концерт из произведений Метнера.

ЮЧ Как пополняется ваш репертуар? Кого из ныне живущих композиторов хотите исполнять, кроме упомянутого в начале беседы Ивана Древалёва?

ДШ Мы дружим с Павлом Алексеевым, с ним я общаюсь на музыкальные темы. Павел пишет интересную музыку, надеюсь, напишет ­что-нибудь и для меня. Недавно я выучил и исполнил в Зале Чайковского четыре баллады Шопена, хочу продолжить работу над произведениями этого композитора. Далее в планах – Пятый фортепианный концерт Бетховена и еще много нового. Желание познавать новый репертуар и стремление делиться этим новым с окружающими – одна из самых ценных возможностей музыканта-­исполнителя, и я рад, что она у меня есть. А главное – эта возможность бесконечна, как космос, ведь так много хорошей, вечной, новой, бессмертной музыки, которую я еще сыграю.