Есть ли тут Древний Египет?

ОР Как мне кажется, «Аида» – лучший выбор и для театра, и для Александра Ведерникова в качестве его инаугурации как главного дирижера и музыкального руководителя Михайловского театра. Это абсолютный шедевр, спектакль кассовый, зрительский. И это принципиально, потому что, как мне кажется, было бы странно Александру Ведерникову стартовать в императорском театре с чего-то радикально современного… Так что заявка дирижера идеальна со всех сторон. К тому же до сей поры в Петербурге ее можно было увидеть только в Мариинском театре…

ВД …причем в двух вариантах: на Исторической сцене в постановке Алексея Степанюка (спектакль 20-летней давности, но довольно часто возникающий в афише) и в Концертном зале – в более новой версии Даниэле Финци Паски.

ОР Но в Михайловском «Аида» впервые. Что я увидела на премьере? Прежде всего: театр постарался показать все ингредиенты спектакля в лучшем виде, и это важно, потому что в последние года три, наверное, Михайловский как-то сдал свои позиции, мало выпускал премьер, особенно оперных, почти выпал из орбиты «Золотой Маски». О нем даже стали подзабывать… И вот, наконец, яркая, значительная работа.

ВД Ну да, «Аида», что может быть лучше? Оперный шедевр, идущий в МЕТ, Венской опере, Опера Бастий… Художественный руководитель Михайловского театра Владимир Кехман давно ориентируется на театр уровня Венской оперы, придерживаясь при этом консервативной позиции: никого ничем не пугать. Хотя у него и были попытки ставить малоизвестные названия…

ОР …«Иудейку» Галеви, например.

ВД Да и «Катю Кабанову» Яначека или «Билли Бада» Бриттена в постановке Вилли Деккера, на который уже кончилась лицензия.

ОР Да, прекрасный был спектакль.

ВД «Аида» – несомненно, хорошая премьера, качественная – такая, которую все заждались. Потому что новая постановка «Иоланты» Андрея Жолдака (2018), по-моему, больше удивила и внесла некоторую смуту в умы, чем порадовала и удовлетворила. Поэтому «Аида» – удачный выбор, но нужно подождать немножко, как она устоится, как будет петься, кого будут звать, потому что уже на одном из первых спектаклей произошла замена – вместо Татьяны Мельниченко партию заглавной героини спела Ирина Морева (солистка театра «Новая Опера»). Морева – яркая певица школы Галины Вишневской. Помню, как они с Олесей Петровой пели дуэт Аиды и Амнерис из первого действия на концерте. Тогда я подумал: как было бы хорошо, чтобы они спели вместе в спектакле. И вот это случилось. И все же меня, например, волнуют солисты-­певцы: сейчас, на первую премьерную серию, голосов хватило. Полностью удовлетворили иностранцы: Риккардо Масси (Радамес), Кирилл Манолов (Амонасро), крепкий баритон, поющий на европейских сценах, например, Фальстафа.

ОР Причем этот монументального вида болгарский певец хорош и актерски, не только вокально.

ВД И все же больше мы смотрим на игру двух девушек. И мне интересно, как этот спектакль будет жить с точки зрения вокального наполнения. В Мариинском все же есть дежурные Аиды и Амнерис. В Михайловском с этим сложнее. Есть штатная певица Мария Литке, которая наверняка споет Аиду, может быть, еще Татьяна Рягузова. А вот крепких меццо-сопрано, кроме Олеси Петровой, я что-то не припомню.

ОР Александр Ведерников позвал команду, с которой раньше работал в Большом театре: режиссера Игоря Ушакова, с которым они вместе создавали «Летучего голландца», «Евгения Онегина», «Бориса Годунова», а также художника-постановщика Мариуса Някрошюса и художника по костюмам Надежду Гультяеву, которые были и бригадой, и семьей знаменитого Эймунтаса Някрошюса, поставившего в Большом театре оперы «Макбет» Верди (2003), «Дети Розенталя» Десятникова (2005) и «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-­Корсакова (2008). И этой постановочной бригаде, как мне кажется, удалось найти подход к спектаклю.

ВД Я не стану спешить с характеристикой этой «Аиды» как «шедевра», до которого спектакль должен по крайней мере дозреть. Режиссеру в нем не все удалось: слишком статичными были ритуальные хоровые сцены, не очень ясными показались трактовки образов Аиды и Амнерис. Настоящий драматизм возник лишь в финале оперы, когда отчаявшаяся Амнерис появилась с распущенными волосами, будто на грани безумия.

ОР И все же визуальный образ Мариус Някрошюс нашел, и очень интересный…

ВД Да, художник его нашел, но не режиссер. Спектакль не блокирует воображение, напротив, открывает ему путь уже самым первым своим «порталом» – силуэтом домика, который мне мгновенно напомнил сарайчик в «Сказании о невидимом граде Китеже» – знаменитом спектакле Дмитрия Чернякова в Мариинском театре. Эта ассоциация организовала своего рода метатекст. Домик у Чернякова служит «перевалочным пунктом» с земли на небо, в рай. И в новой «Аиде» этот силуэт повторится в финале, где Аида с Радамесом заживо погребены, откуда тоже отправятся в свой рай. Система ассоциативных координат Мариуса Някрошюса наследует эстетику отца.

ОР В отличие от Чернякова, здесь все же не домик как таковой, а более условный пятиугольник, напоминающий лишь очертания дома с остроконечной крышей, но также и контуры некоторых древнеегипетских гробниц и фресок, и эта геометрическая фигура здесь становится неким визуальным лейтмотивом.

ВД Да, он тут и темница для Радамеса, и вход в храм. Позже возникают другие зрительные мотивы, рождающие свои ассоциативные смыслы. Например, картина во дворе фараона с канатами, напоминающими плетение паутины заговоров и интриг, затем мы видим «крокодилий хвост», одновременно похожий на лестницу, сзади на костюме у жреца Рамфиса, потом клювообразные шлемы, отсылающие к египетским богам. Это такие еще и необходимые географические ассоциации. Но больше всего чувствуется отражение зальцбургской «Аиды» (2017, постановка художницы Ширин Нешат). Только зальц­бургский спектакль более холодный, лаконичный, менее «навороченный».

ОР Мариус Някрошюс видел свою задачу так: «Не отойти от темы, не удариться в грубую актуализацию, как сейчас это модно, не увести эту историю в быт». Есть ли тут Древний Египет? Да, безусловно, но такой поэтический, атмо­сферный. Ну, а ключом к сценографическому образу спектакля для художника стала французская гравюра XIX века с изображением погребальной камеры внутри пирамиды. А для режиссера Игоря Ушакова, по его словам, «главной была тема человеческого выбора: выбора правильного решения, выбора своего пути».

ВД Здесь же режиссер в лице Амнерис и Аиды противо­поставил мир ритуала, окаменелости, закованности в доспехи – и живости, естества. Это особенно стало понятно в финале, когда перед нами предстала полубезумная Амнерис. Думаю, в этом заключалась одна из главных идей режиссера – противопоставить две системы ценностей: общество омертвелого, утратившего смысл канона и чистоту и гармоничность природного начала.

ОР И в то же время очевидно, что это не режиссерский театр. Да и Александр Ведерников говорил о желании создать атмосферный спектакль, далекий от режиссерского театра.

ВД Спектакль получился во многом дизайнерским, триумфом модельеров. Платья главных героинь вполне пригодны для нашей жизни – бери и носи. Искусство – в жизнь!

ОР Действительно, костюмов много. Особенно впечатлило финальное платье Аиды с геометрическим орнаментом – символическим, завораживающим. Это как арабская вязь, которая в мусульманстве заменила изобразительное искусство и сама по себе стала искусством. И здесь тоже – буквы не буквы, знаки не знаки. Картинки, как в древнеегипетской письменности, нечто интригующее. Я в этом спектакле вообще сценографию восприняла как отдельное произведение искусства, но, к счастью, она не мешала музыке. У Александра Ведерникова была задача довести музыкальную сторону до высокого уровня. Мне кажется, ему это удалось с оркестром и хором. А с солистами – согласна, история непростая: надо посмотреть, кто дальше будет петь. В Михайловском театре в последнее время все же больше налегали на балет. Но с приходом Александра Ведерникова, хочется надеяться, пристально займутся и оперой.

ВД Всплывают и другие проблемы: например, акустические. Как будто бы все слышно, но иногда с трудом. Приходилось подключать голову, чтобы создавать впечатление «полноты восприятия».

ОР Главный дирижер осознает эту проблему: акустика в зале суховата. Постановщикам пришлось, к примеру, поломать голову над пространственным решением последней сцены – судилища. Чего они только не перепробовали, чтобы оптимально расположить «жрецов», взывающих к Радамесу! Поставили в итоге за двери в конце партера. Аналогичная проблема возникла и со сценическим оркестром, который тоже важно было правильно разместить в знаменитой сцене триумфа победителей из второго действия. Александр Ведерников сказал, что подумывает об акустической коррекции зала, и это сегодня абсолютно реальная вещь (вспомним, в частности, Концертный зал имени П. И. Чайковского, в котором значительно улучшены акустические свойства, в том числе за счет специальных потолочных панелей).

ВД Я знаю, что в направлении регулируемой акустики очень активно работает американская компания Meyer Sound, сотрудничающая с Московским Домом музыки. Я был свидетелем эксперимента, когда они демонстрировали, как в считанные секунды можно переключать акустику от сухой студийной до гулкой храмовой.

ОР Словом, новый музыкальный руководитель этим вопросом озабочен. У него, на мой взгляд, вообще очень правильные озабоченности. Но главное: оркестр его радует прежде всего потому, что там музыканты, которые очень хотят работать. Еще до его приезда они много репетировали «Аиду» сами, без дирижера. И это, кстати, слышно: партитура «вычищена до блеска».

ВД Они там давно ждут творчески настроенного музыканта, чтобы он с ними поработал. В опере Михайловского на протяжении нескольких лет было ощущение застоя, поэтому соскучились по творчеству.

ОР С хором Михайловского театра тоже дело обстоит благополучно. Если итожить, то получается так: сейчас главных вопросов два – солисты и акустика, если, конечно, не считать третьего – финансового. Деньги у театра есть, к сожалению, только на одну оперную премьеру в этом сезоне. Этого мало. Надо хотя бы на две.

ВД Хочется надеяться, что, если захотят, то смогут найти.