Евгений Светланов: творческое кредо Персона

Евгений Светланов: творческое кредо

К 20-летию со дня смерти выдающегося музыканта

«Музицирование оркестра под его управлением напоминает течение реки, заданное самой природой, как, впрочем, самой природой заложен в нем талант чувствовать то, что не измерить никаким метрономом, никаким самым чувствительным чудо-прибором», – так когда-то сказал о Евгении Светланове Родион Щедрин.

Для многих Евгений Федорович остается непревзойденной величиной. Его помнят как выдающегося дирижера, чьи интерпретации давно считаются эталонными. Но и другие сферы музыкальной деятельности, значившие для Светланова не меньше, чем выступления с оркестром, – написание музыки, фортепианное искусство, публицистика – так же остаются в фокусе каждого, кто прикасается к наследию Светланова.

В день памяти дирижера мы публикуем его высказывания – о мастерстве, о музыке, о жизни.

О традициях

Большая музыка не подвержена никаким веяниям моды, ибо она является достоянием отечественной культуры народа. На ней воспитываются все новые и новые поколения.

О высоком

Время, в которое мы живем, невероятно сложное, напряженное, ритм жизни во всех странах постоянно нарастает, на человека обрушивается огромное количество информации. И сегодня именно в музыке он ищет светлого выхода для души. Вот и еще одна причина, почему наша русская и советская музыка встречается за рубежом с таким энтузиазмом, ведь эти произведения направлены непосредственно к сердцу слушателя.

О профессии

Это может показаться странным. Но с той поры, как помню себя, я знал, что стану дирижером.

Часто говорят: «Он прирожденный дирижер»,— как бы подтверждая мысль, что дирижером надо родиться. Не отрицая значения дирижерских классов, профессиональной учебы дирижеров, не будем, однако, требовать «поточного метода производства» дирижерских кадров, ибо это, по существу, невозможно, да и вряд ли нужно.

Шли 1940-е годы. Страна наша отмечала очередной праздник, кажется, это был Первомай. Как всегда, на улицах было многолюдно, звучала музыка, усиленная многочисленными репродукторами. Я находился в районе Петровки. И вот внезапно по радио над праздничной Москвой раздались звуки незнакомой мне музыки. Играл Большой симфонический оркестр. Я, как загипнотизированный, остановился и простоял, не шелохнувшись, до конца, пока не отзвучали последние резкие аккорды… Что это была за музыка? Кто ее создал? Кто исполнял ее? На все эти вопросы я получил ответ значительно позже, так как в тот праздничный день диктор не объявлял названий исполняемых произведений, и они звучали одно за другим без перерыва. Сочинением, поразившим меня в тот памятный день, были «Симфонические танцы» Рахманинова, и звучали они в записи под управлением Голованова. Позже много раз я слышал эту запись. А придя в очередной концерт, сразу узнал музыку, которая стала для меня самой любимой на всю жизнь.

С детских лет понятия Большой театр и Голованов были для меня нераздельны. Да и не только для меня, а для всех, кому было дорого наше музыкальное театральное искусство.

У меня есть такой блокнот, в котором во время выздоровления я решил вспомнить и написать все страны, города, где я дирижировал, и оркестры, с которыми я встречался. И по первому, и по второму показателю получилось почти одинаково – около семидесяти. Это не так много. Мои более молодые коллеги имеют цифры больше, но я никогда не гнался за гастролями ради гастролей. Еще я записал в этот блокнот то, что мне еще необходимо сделать в этой жизни. Получился не очень большой список сочинений, которыми я никогда не дирижировал, но хотел бы. Я разбил все эти произведения на три группы. То, что бы мне хотелось исполнить в первую, вторую и третью очередь.

Сочинять музыку ни на что не похожую — дело нарочито тенденциозное и, как показывает жизнь, бесперспективное.

О миссии

Исполнение нового сочинения заключает в себе огромную художественную миссию, и эта миссия, как и любая другая миссия, сопряженная с определенным риском, «не требует наград за подвиг благородный». Исполнители, пропагандирующие современное искусство, могут быть уподоблены первопроходцам шахт, которые в отличие от музыкантов рискуют своей жизнью в буквальном смысле слова. Риск же музыкантов-исполнителей в самом крайнем случае все же не грозит им потерей жизни. Но гораздо чаще, увы, мы наблюдаем совершенно другую картину: подавляющее большинство исполнителей не желает вообще рисковать ничем. Гораздо спокойнее во всех отношениях иметь дело с апробированной классикой. Здесь и публика довольна, и сбор в порядке, да и критика гораздо более свободна в своей оценке.

Дирижер должен пробовать сочинять музыку даже в том случае, когда он не является композитором-профессионалом. Если мы перелистаем справочник Союза советских композиторов, то обнаружим в нем имена крупнейших советских дирижеров, являющихся композиторами! Из этого вовсе не следует, что дирижер обязательно должен быть композитором. История знает имена блестящих мастеров палочки, не бывших творцами музыки. Но, с другой стороны, творчество Балакирева, Берлиоза, Листа, Рубинштейна, Малера, Рахманинова, Стравинского, Бернстайна, Булеза, несомненно, питало их дирижерскую деятельность, и, наоборот, дирижирование обогащало их как композиторов. Я назвал лишь некоторые имена, говорящие за себя. Бывает и другое — когда композиторы встают за пульт, чтобы дирижировать своими и лишь только своими сочинениями. По-моему, это надо всячески приветствовать. Тем более, что в этой области количество положительных примеров значительно увеличилось, особенно за последнее время.

Об ответственности

Постановка классики трудна всегда, в любом жанре. И, пожалуй, самая главная здесь опасность — в распространившейся моде осовременивать классические шедевры во что бы то ни стало. Часто говорят и даже пишут (подводя некий теоретический базис): «…необходимо посмотреть на произведение глазами нынешнего (молодого) поколения, приблизить (а точнее — приспособить ) его к нашему высокообразованному интеллектуальному зрителю…» Казалось бы, подобная постановка вопроса вполне правомерна. Однако чаще всего слова расходятся с делом, и такие попытки кончаются скверно. Калечатся прекрасные произведения искусства, достояния мировой культуры. Я не хочу сказать, что среди постановок классики нет удач. Несомненно, есть! Но главное — в моральном праве художника прикасаться к выдающемуся творению, в чувстве ответственности перед собой и перед зрителем в бережности обращения с первоисточником, то есть в истинном уважении к автору.

Вся прелесть искусства, в том числе и хореографического, в бесконечном разнообразии. И ни в коем случае не надо, признавая одно, обязательно отвергать другое. Одно побивать другим.

О культурных связях

В 1984 году, в феврале, после одного из наших концертов в Лондоне, на сцену выскочил молодой человек и начал выкрикивать какие-то лозунги. Тем самым он хотел помешать успеху концерта, который был несомненен. Но его оттеснили, и потом зал не расходился в течение долгого времени, люди стоя приветствовали меня, как советского дирижера, которого они знают, и им было неловко и совестно, что среди англичан нашелся какой-то человек, который позволил себе эту выходку. Такие случаи, к сожалению, бывали и раньше, но, я думаю, культурные контакты развивались и будут развиваться дальше, даже если каким-то отдельным политическим деятелям это не нравится.

О судьбе

Жизнь таких гениев музыки, какими были Бах, Моцарт, Бетховен, Шуберт, а у нас — Глинка, Мусоргский, была, по существу, трагична. Несмотря на проблески света, умиротворения и душевного равновесия, в целом их жизнь представляла собой непрерывный поток борьбы, страданий, мучительных сомнений, а иногда просто голодное и холодное существование. Причем борьба с самим собой (непременное условие внутренней жизни выдающейся творческой личности) не шла ни в какое сравнение с той борьбой, какую приходилось вести этим людям с окружающим их непониманием, с атмосферой, в которой им приходилось жить и творить; наконец, непосредственно с теми, кто создавал это непонимание и эту атмосферу. Названным композиторам приходилось доказывать в непримиримой борьбе право на свое видение мира, на свое его отражение, на роль художника в жизни общества. В этой неравной борьбе выживали немногие. Эти художники всем своим существом протестовали против уготованной им роли быть скоморохами, восхваляющими и потешающими «новгородских настоятелей».

О важном

Для меня слово «Родина» не пустой звук… Истинный художник должен быть со своим народом во все времена – вместе с ним переживать все тяготы и невзгоды и вместе с ним бороться за лучшее.

При подготовке материала использовались публикации и литература разных лет

Луис Горелик: Работа у микрофона восхищает меня так же, как и дирижирование Персона

Луис Горелик: Работа у микрофона восхищает меня так же, как и дирижирование

Ольга Пащенко: <br>Моцарт мыслил оперой Персона

Ольга Пащенко:
Моцарт мыслил оперой

Филипп Чижевский: <br>Темные сферы музыки Циммермана мне созвучны Персона

Филипп Чижевский:
Темные сферы музыки Циммермана мне созвучны

Нина Костенко: Все, что связано с Римским-Корсаковым, надо сохранить Персона

Нина Костенко: Все, что связано с Римским-Корсаковым, надо сохранить

Родион Щедрин, композитор

Евгений Светланов – музыкальная глыба. Один человек, несказанно одаренный небом, совмещал в себе сразу несколько ипостасей: обладал даром композитора, замечательно играл на рояле, прекрасно пел. И каким великим дирижером он был, знают все.

До конца своих дней Евгений Федорович говорил мне: «Только один раз в жизни меня освистали, и это было на премьере твоей оперы “Не только любовь” в Большом театре». Сейчас я понимаю, что полуинтимный камерный тон моей первой оперы опережал время. Но дирижировал он все репетиции и премьеру превосходно: оркестр звучал что надо, хор отлично пел, голоса солистов были свежи и ярки. Театр для Светланова был родным местом, он любил находиться в оркестровой яме и общаться через это пространство с певцами.

В консерватории он учился в классе композиции у Юрия Александровича Шапорина, у которого начинал и я. Как композитор, на мой взгляд, Светланов развивал одну из плодотворных ветвей отечественного симфонизма, и в этом плане его по праву можно назвать продолжателем традиций Мясковского. Каждое его сочинение полно открытости чувства, непосредственности эмоционального высказывания, отмечено мелодической щедростью.

Евгений Федорович был человеком гениальной одаренности, музыкантом до кончиков. Могу сказать, что иногда он мог позволить себе и «почудачить», эпатируя публику каким-либо поступком или одеждой, давая слушателю некий допинг. Почему нет? Его суть это никогда не меняло.

Записано на основе разных воспоминаний и интервью композитора