Персона
С 8 апреля в Доме культуры «ГЭС-2» идет необычная выставка «Настройки». Она не визуальная, а акустическая. «Настройки» состоят из постоянных звуковых инсталляций, расположенных в разных пространствах бывшей электростанции и даже в Роще на территории «ГЭС-2», и серии концертов, которые можно назвать перформансами: каждый из них имеет собственную режиссуру. В связи с большим интересом проект «Настройки» было решено продлить: с ним можно познакомиться до начала июля. Руководитель «Радио Культура», автор телеграм-канала «Культурные люди» и YouTube-шоу «Культурный повод» Ксения Ламшина (КЛ) поговорила с одним из участников проекта – режиссером, руководителем ансамбля Questa Musica, дирижером-постановщиком Филиппом Чижевским (ФЧ).
КЛ Филипп, добрый день. Не так давно вы получили «Золотую Маску» за «Кармен» в Пермском театре оперы и балета имени П. И. Чайковского как музыкальный руководитель и дирижер оперы. Поздравляю! Эта награда принесла вам добра-тепла в наши суровые дни?
ФЧ Знаете, получение любой премии приятно, с одной стороны. С другой – все субъективно. Но получить премию именно за эту работу было, наверное, вдвойне приятно. Потому что получилась она по-хорошему ребяческая. Азартная, увлекательная, где-то немного нервная, со множеством переживаний. В общем, юношеская.
КЛ Вижу интересный парадокс: все думают, что мир классической музыки очень серьезный. А вы радуетесь ребячеству…
ФЧ Что значит серьезный? Вот возьмем Иоганна Себастьяна Баха. Мне кажется, у него вся музыка так или иначе духовная, даже если это светский концерт. Как известно, у него было огромное количество детей. Представим картину, в которой он жил: вот сидит Бах, сочиняет музыку, один ребенок на одной руке висит, другой подбегает, здесь какой-нибудь котел, тут карета проехала, какие-то брызги – все что угодно происходит. Он наверняка мог какое-то словечко пикантное вставить и тут же записать мелодию или заниматься разработкой темы фуги. Мы все находимся на земле. И не нужно обожествлять наши творения, наши потуги. Все равно это создавалось здесь. Даже великие люди, которые, по нашим представлениям, имели прямую вертикаль с Богом. Бах, пожалуй, один из немногих композиторов, который имел эту вертикаль. Можно смело сказать, что своей музыкой он молился и продолжает молиться за нас всех. Я считаю, любая самая сложная мысль дойдет до адресата, если преподнести ее с долей иронии, с юмором. Она острее и точнее попадет.
КЛ Я даже думаю, что и в барочную эпоху музыка, возможно, не носила такой сакральности, которую носит сейчас.
ФЧ Это все про жизнь. Мы молимся, любим, едим, спим, болеем, радуемся…
КЛ Как думаете, у музыки есть свое время? Способен ли современный слушатель воспринять ее в том виде, в котором она задумывалась? Ведь во время ее создания был совершенно другой контекст…
ФЧ Этот вопрос часто себе задаю. И не так давно сформулировал, что любая музыка – не важно, написанная сейчас или пять веков назад, – так или иначе будет восприниматься и исполняться с точки зрения нашего времени. Потому что мы уже четверть века находимся в XXI столетии. И от этого никуда не деться. Была масса различных музыкальных направлений, культурологических явлений, мы что-то послушали, что-то прочли, что-то посмотрели, и у нас есть этот багаж. И когда мы слушаем музыку Генделя, Пёрселла или григорианский хорал, все равно находим параллели с нашим временем, слуховым и культурным багажом. И сопоставляем. Даже если в концерте мы можем позволить себе свечи или играем, предположим, на исторических инструментах, жильных струнах, в низком строе, невозможно абстрагироваться от сегодняшнего дня. И для меня, честно скажу, это не самоцель. И исторически информированное исполнительство я не соотношу с жильными струнами и с корректным строем. Если ты пытаешься играть музыку, как это было в XVIII веке или раньше, то это немножко попахивает музеем. А мы все-таки занимаемся чем-то живым. Давайте будем работать над интерпретациями и добавлять в музыку что-то новое.
КЛ Еще у нас совсем другое ощущение времени, его скоротечности.
ФЧ Естественно, сейчас другие скорости. Я помню очень остро, когда впервые послушал реквием Лигети. Он идет всего полчаса – 33 минуты. Но ты проживаешь за это время целый вагнеровский «Парсифаль». Кажется, что ты очень долго слушаешь эту музыку. Американский композитор Мортон Фельдман тоже уникальным образом работает с восприятием музыкального времени в действительности. И когда ты находишься на сцене, время идет по-другому, чем когда слушаешь в зале. Все это чрезвычайно важно. В концерте, безусловно, наличие публики столь же необходимо, сколько и наличие артиста. Это взаимодействие, коллаборация и сложная магия, отражение энергетических потоков. Композитор – живой или тот, который уже умер, исполнители, зрители и стены, пространство, где это все происходит, – все это вместе дает трансформацию.
КЛ И уникальность каждого концерта.
ФЧ Да!
КЛ Если говорить о проекте «Настройки», музыкальные инсталляции могут быть непривычными для кого-то, но это композиторские высказывания, цельные произведения. И каждое из них постигать лучше, как мне кажется, в одиночку. Заходить в разные пространства «ГЭС-2» и получать индивидуальный слушательский опыт. Параллельно с инсталляциями проходит концертная программа. И это совершенно иной подход, другой взгляд на музыку, где предполагается опыт коллективного слушания. И организаторы предлагают выбрать свой вариант. Лично вам какой больше подходит? Я люблю то и другое, в зависимости от ситуации.
ФЧ Согласен, зависит от внутреннего состояния. Мы же прекрасно помним наш опыт в концертном зале – тишайшее место в музыке, и вдруг у кого-то звонит телефон или кто-то начинает громко кашлять. Иногда это дезориентирует. Иногда мы находимся в своей внутренней реальности, слушаем себя, слушаем то, что делают исполнители. Я часто бывал на генеральных репетициях других артистов. Вот я сижу один, слушаю… Но репетиция – это репетиция, а концерт – это концерт. Концерт – это единый мощный порыв. И это здорово, и круто. Но иногда мне хочется тишины, единения, побыть со своими мыслями, просто услышать душу человека, который хочет сказать мне что-то тет-а-тет. Тогда я могу зайти на звуковую инсталляцию. Или когда ко мне приезжает мой друг-инструменталист и говорит: «Вот послушай, какие я здесь придумал штрихи». И он играет для меня. Митя Курляндский недавно делал выставку аудиовизуальных инсталляций в пространстве Stella Art Foundation на Малой Никитской. Помню, пришел на выставку «Криптотишина» в субботу утром. Было пасмурно. Я ходил один, вслушивался в капли дождя, звуки природы, очень многое получил от той уютной атмосферы, которую Митя воплотил в этих стенах. То же самое можем делать и на концерте, когда есть зрители. Потому что каждый человек уникален, играют тоже люди, не инструменты. Полторы сотни или пятнадцать человек – неважно. Или один солист играет или поет. Для Бога каждый человек – ценность невероятная.
КЛ Почему сейчас концерты проходят не в совсем типичных пространствах? Заводы, фабрики, острова… Это способ уйти от пресловутой сакральности?
ФЧ С одной стороны – да, «культура – в массы». С другой стороны, у нас изменились обстоятельства. Был карантин, никого не выпускали. Все сидели по домам. В какой-то момент мы созвонились с моими друзьями, ансамблем Questa Musica, и просто сделали концерт во дворике.
КЛ Но это другое, исключительное.
ФЧ Когда ты играешь в консерватории или филармонии, есть сцена, зритель и небольшой официоз. Даже если мы пытаемся от него уйти с помощью света или режиссерских приемов. Например, стираем границы начала концерта – зритель заходит, музыка уже звучит, артисты уже играют. Либо это разомкнутая концовка, когда зритель в конце не понимает, что уже все закончилось. Потом начинает постепенно расходиться. Я очень люблю этот момент, когда зрители сидят и боятся нарушить тишину аплодисментами…
КЛ А кто-то радикальным образом выгоняет зрителей. Допустим, как это происходит в спектакле Ромео Кастеллуччи в Электротеатре. Когда дается очень громкий звук, и ты физически не можешь там долго находиться – и этот звук идет до последнего зрителя.
ФЧ Безусловно, это очень здорово, что музыка выходит за рамки концертных залов, спектаклей, становится частью жизни. Ты просыпаешься, пьешь кофе, чистишь зубы, идешь куда-то, заходишь в вагон метро, а тут бац – и, предположим, спектакль какой-то. Это классно. Это даже не акционизм в музыке. Это нечто такое, что тебя радует. Или наоборот – несет серьезный месседж. Это часть твоей жизни. Ты проживаешь этот день, и искусство встраивается в твои планы. Спонтанно встраивается. Вообще, в принципе спонтанность – это классно. Вот, допустим, вдруг ты пошел вечером на концерт. Или вдруг взял и куда-нибудь поехал. Ты не строил планы, но вот так вот получилось. И мы всегда этому радуемся. Думаем, что здорово получилось.
КЛ Вы много работаете с нашими современными композиторами, которые пишут музыку здесь и сейчас. Я слышала о планах с Сергеем Невским и не только с ним. Можете встроиться своими мыслями не то чтобы в сочинение, но в программу. Это ведь совершенно другое, чем исполнять, к примеру, Баха. Сотворчество, соучастие…
ФЧ Сотворчество происходит в любом случае, даже если ты работаешь с музыкой композитора, который уже почил. Ты вносишь от себя что-то, меняешь. Работать с живым композитором в чем-то сложнее, потому что он будет тебе говорить: «Нет, дорогой мой, здесь так нельзя. Вот я написал так, значит…»
КЛ То есть удовольствие меньшее?
ФЧ Это дополнительные эмоции. Когда и ты, и композитор что-то сделали, и он волнуется, прислушивается, переживает, как будет реагировать коллектив на его предложения. Сейчас музыканты ровнее относятся к экспериментам. Те, кто десять лет назад говорили: «Почему я должен деку своей скрипки теребить, звуки издавать странные, я другими вещами занимаюсь», теперь менее скептически относятся к таким предложениям. Композитор – он как ребенок. Его либо порадуют, дадут эмоцию, либо вгоняют в депрессию. И мы, исполнители, должны бережно относиться к их замечаниям. Если мы композитора поддерживаем, он понимает, что все не зря. И в следующий раз будет учитывать критику. Классно играть то, что до тебя никто не играл. Благодаря тому, что я в очень молодом возрасте столкнулся с новой музыкой, которую нельзя послушать в записи (есть внутренний слух и партитура), таким же образом смотрю на произведения, которые были написаны несколько веков назад, которые без проблем могу послушать, но я их не слушаю. Ведь у меня есть партитура, я читаю ноты и ориентируюсь на свои внутренние ощущения. Я играю эту музыку так, как если бы она была написана сегодня. Это мое кредо. И неважно, общаюсь я с ныне живущим композитором по телефону или через ноты с тем, кого уже нет. Говорю: «Привет, Петр Ильич».
КЛ Есть композиторы, которые изначально при сочинении оставляли допуск на интерпретацию исполнителя. Есть же более жесткие в этом смысле авторы…
ФЧ Безусловно. Допустим, Игорь Федорович Стравинский. У него метроном, и, извините, шаг туда-сюда – это невозможно. У него были довольно серьезные конфликтные ситуации со швейцарским дирижером Эрнестом Ансерме. Однажды он спросил композитора: «Зачем ты записываешь сам себя, есть же я?» – «Я записываю, чтобы будущие поколения исполняли так, как я это делал». Безусловно, есть музыка, где возможно отходить от канонов. У Стравинского необходимо придерживаться всех его обозначений на сто процентов, в его музыке буду работать над артикуляцией – острее, длиннее, какие-то вещи, связанные с балансом. Но если мы говорим о Стравинском, у него точнейшим образом все прописано. Сейчас кто-то очень конкретно прописывает над каждой шестнадцатой – вот тут точечка, вот здесь черточка. А другой: мне здесь нужна волна, как ощущаешь, так и сделаешь. Тогда буду думать, как я это сделаю, если композитор мне доверяет. Есть композиторы, которые будут рогом упираться и говорить: «Только так, а не иначе». А с некоторыми есть возможность поиска.
КЛ Вы впервые выступали в Актовом зале «ГЭС-2». Любите осваивать новые пространства?
ФЧ Всегда с большим интересом захожу в незнакомый зал и прикидываю, какая музыка может тут звучать. Зал очень уютный, классный, с массой технических возможностей – музыкантам очень приятно здесь играть. Чего уж и говорить, место отличное. Но еще когда мы прогуливались по самому большому пространству в «ГЭС-2», его Проспекту, у меня тоже кое-какие мысли появлялись, что именно тут можно сделать.
КЛ Пространство Дома культуры огромное, здесь есть ощущение воздуха, которое хочется заполнять и собой, и смыслами. Место может диктовать программу?
ФЧ Безусловно. Актовый зал в «ГЭС-2» камерный, но когда мы выбирали программу, то отталкивались не от зала, а от программы. Потому что зал обладает и серьезными акустическими параметрами, и визуально выглядит отлично, плюс открывается панорама на березы. И программу мы выбрали с куратором проекта «Настройки» Митей Ренанским, подумали насчет «Прощальной симфонии» Гайдна, потому что красиво можно уходить в эти березы. Вокальные мотеты Брамса – это уникальный композитор, у него абсолютно нет проходной музыки. Даже у Моцарта есть сочинения, которые мастер мог бы сделать сильнее… Но Моцарт, конечно, абсолютный гений. Иногда я думаю: «Человек ли он»?
КЛ Но и не всякий человек любит Моцарта. Так, чтобы всей душой.
ФЧ Да, наверное, он либо резонирует, либо нет. Как город Берлин для меня, например. Когда я попадаю в Берлин, чувствую, как мои внутренности резонируют с этим городом.
КЛ А город Берлин – это какой композитор? Так, ассоциативно…
ФЧ Первое, что сейчас мне пришло в голову, – это Карлхайнц Штокхаузен. Когда его спросили, как, по его мнению, должна исполняться гепталогия «Свет», он ответил: «Вы знаете, должно быть семь концертных залов, каждый на расстоянии сотни метров друг от друга, но в одном здании». Когда мы выпускали оперный сериал «Сверлийцы» в Электротеатре с Борисом Юханановым, я ему предложил: «Давай сделаем все подряд за один день». Он ответил: «А как мы сделаем? Здесь трансформация сцены, то-се сделать… Хотя бы нужно иметь три локации в шаговой доступности друг от друга». Пока этот марафон живет в сознании.
КЛ Я тот человек, который посмотрел все «серии» «Сверлийцев». Я сходила последовательно на все части. «Сверлийцы» – это действительно очень круто, потому что ты обязан погрузиться в некое цельное произведение на протяжении двух недель. С перерывами. И это ровно та история, когда ты не можешь больше никуда ходить в промежутке между следующими частями. Потому что у тебя такой шум будет от этой частоты восприятия.
ФЧ «Сверлийцы» – знаковый проект. Мы не так давно сыграли этот цикл снова. Это как машина времени, когда ты возвращаешься туда, но уже немножко другой, но чувствуешь подпитку того времени. Я уверен, что все участники этого масштабного проекта будут его долго вспоминать.
КЛ Я отношусь к числу людей, которые находят свое успокоение в музыке. Она разная – резонирует, помогает проживать, успокаивает. Что бы вы посоветовали мне и всем нам с точки зрения успокоения?
ФЧ Сложный вопрос. Знаете, я в программу недавно вставил «Чакону» Баха в оркестровке для большого состава. Меня спрашивали: «Почему ты ее взял?» Я сказал: «Потому что мне кажется, что это та музыка, которая может быть последней на Земле, перед тем, как все закончится». Это я начал издалека немножко… А что вообще слушать? Я с удовольствием слушаю музыку Гии Канчели. У меня очень хороший друг в Грузии, я там бывал несколько раз и узнал Грузию изнутри. И с Канчели был знаком, общался с ним незадолго до смерти. Вообще, грузины – удивительный народ… А что слушать? Не знаю, что слушать. Вы правильно говорите, что так или иначе любая музыка находит связь с контекстом. Вот играешь Баха – значит, одно говоришь. Играешь Вагнера – другое. Привязать можно что угодно. Неожиданно, но успокоение для себя можно найти в очень острой радикальной музыке.
КЛ Эффект контраста…
ФЧ Да. Вот я очень люблю говорить: «Почему мы должны испытывать комфорт, находясь на спектакле или в концертном зале? Художник делает этот шаг абсолютно осознанно. И если он вводит слушателя в какой-то дисбаланс, то так задумывалось…»
КЛ Дайте пожму вам руку. Я тоже проповедую то, что, если музыка вызывает гнев, спор, если вам хочется воскликнуть: «Что же ты делаешь?..»
ФЧ Тебя в зале коробит, но ты выходишь на улицу, смотришь – птички поют, небо чистое, идут люди, и ты думаешь: «А ведь все не так уж и плохо». И вот это, мне кажется, очень важно. Слушать можно все что угодно. «Литанию» Арво Пярта послушайте.
КЛ Я думаю, что мы закончим, чтобы встретиться вновь и обсудить большой список композиторов. Часто говорю: «Главное – просто слушать».
ФЧ Согласен. На вопрос «а ты можешь написать список топ-10?» я отвечаю: «Ну что значит 10?» Или обожаю этот вопрос: «Какой у тебя любимый композитор?» Любимый – тот, которого играю сейчас. Так отвечаю всегда. Действительно, если ты его не любишь на сто процентов, то зачем играешь его вообще?! Значит, ты обманываешь публику.
КЛ Но я все же буду настаивать вместе с этими людьми. Плейлист от Филиппа Чижевского на все случаи жизни – как он выглядит?
ФЧ Я очень люблю слушать симфонии. Если музыка Малера – это вся шкала чувств и все, что мы можем испытать на Земле (и нехватка кислорода на Эвересте, и Марианская впадина, и экстаз, и молитва), то Антон Брукнер – в некотором смысле его противоположность: он жонглирует планетами. Если хочется музыки космоса, неземной, советую послушать симфонии Брукнера.
