События
Такое случается нечасто: современная опера в концертном исполнении, три часа сложной музыки психологического содержания, при этом – полный зал, никто не ушел в антракте, долгие благодарные овации и вызовы артистов в конце, заочные аплодисменты заокеанскому автору партитуры. Традиционный Крещенский фестиваль в театре имени Е. В. Колобова начался с оперы американского композитора Джона Адамса «Доктор Атом».
Мы, крещеные христиане, верующие других конфессий, а также атеисты и неопределившиеся, готовы принимать подобные подарки. Тем более когда они поступают от цивилизаций, создавших и осмысливших мировые проблемы. Опера Doctor Atomic – результат осознанного желания американской культуры подключить к собственной мифологии и глобальной проблематике главный музыкальный жанр – оперу. «Доктор Атом» –заключительная опера трилогии, созданной композитором Джоном Адамсом в соавторстве с режиссером Питером Селларсом (знакомым нам по пермской постановке «Королевы индейцев» Пёрселла 2014 года).
«Доктор Атом» – спорное серьезное произведение. В нем ни следа легкости, сатиры, которые отличали первую совместную оперу Адамса и Селларса «Никсон в Китае» (1987), либретто для которой написала Элис Гудман. Чего там стоил только один оркестровый эпизод, когда боинг Ричарда Никсона приземлялся в аэропорту Běijīng Shǒudū Guójì Jīchǎng, запузыривая тормоза и выкидывая шасси! А последующая ария президента по сходе с трапа, словно скопированная из оперы Генделя! В следующем проекте – опере «Смерть Клингхоффера» (1991), повествующей о смерти американского еврея от руки арабского террориста, – тем же авторам повторить успех не удалось, хотя вступительный Хор палестинцев в изгнании был на диво хорош. И вот третья опера (2005): Элис Гудман, поняв, что сотворчество больше не катит, вышла из проекта, и тогда Питер Селларс составил собственное либретто, подобрав сто и больше текстов из различных документальных, поэтических и мифических источников.
Для этого у него были основания: изобретатель атомной бомбы Роберт Оппенгеймер, центральный персонаж оперы, испытывающий собственное изобретение в пустыне штата Нью-Мексико летом 1945 года, когда Германия уже капитулировала, был знатоком литературы, он читал Бодлера по-французски и «Бхагавад-гиту» на санскрите. Эти и другие источники цитируются в либретто, хотя и не так обильно, как стенограммы заседаний в ученом бункере, где герои оперы подробно обсуждают, сколько мегатонн сможет весить их бомба в тротиловом эквиваленте.
Опера на коллажное либретто, скомпилированное Питером Селларсом, – типичный пример «литературной оперы», каких было множество в истории жанра от Флорентийской камераты начала XVII века до Электротеатра Станиславский наших времен. В литературной опере либреттист полагает, что главное в произведении – сюжет и текст. Композитор же обязан положить на музыку все либретто от начала до конца.
Джон Адамс – профессионал, и ему это удается сполна. Если сравнивать «Доктора Атома» с операми ХХ века, написанными на прозаический текст, то он способен убедить вокальной красотой. Адамс укладывает прозу в просодически естественно поющиеся фразы, будь то петиция настороженных физиков (как раз «мы, нижеподписавшиеся…») в адрес президента Гарри С. Трумена или туманные тексты поэтессы Мюриэль Рюкейзер, которыми изъясняется нежная жена Роберта Оппенгеймера Китти: порой в ее партии возникает даже подобие вокализов и фиоритур.
Без малого три часа музыки выполнены композитором на уровне: Джон Адамс здесь работает намеренно сложнее, чем в более ранних своих произведениях (он генетический минималист, и у него есть даже мюзикл), он не случайно ссылается на Вагнера, мечтая создать американскую аналогию «Гибели богов». Вероятно, связующим звеном стал фильм Лукино Висконти, где боги гибнут в сюртуках и галстуках. В опере Адамса никто не гибнет – за исключением кого-то из жителей Хиросимы или Нагасаки, чьи слова цитированы в горьком эпилоге.
Вагнеровские хиты вроде «Полета валькирий» в опере Адамса тоже есть – пара оркестровых токкат и, главное, финал, когда в обратном отсчете тикают минуты от летучки испытателей до взрыва бомбы на полигоне. Никто толком не знает, чем обернется репетиция: взорвется ли бомба вообще, а если да, то укокошит ли она только штат Нью-Мексико или всю земную атмосферу. В СССР судьбоносные споры вели физики и лирики, в США физики спорят с синоптиками: а что если бомба под дождем сработает не туда? Тяжелые шутки про сэндвичи и пиво немного разряжают действие, а тем временем композитор Адамс ухитряется стать соотечественником Альфреда Хичкока, искусно нагнетая саспенс, когда к оркестру присоединяется, как в кино, фонограмма с объемным звуком из лаборатории или же из грустной шарашки.
Идея впервые исполнить «Доктора Атома» в России принадлежала дирижеру Валентину Урюпину, который был вынужден уволиться из «Новой Оперы» в 2022 году. Ему на замену был приглашен Федор Леднёв: он-то и стал главным героем концертного исполнения. Трехчасовую партитуру с немалым объемом дирижерских задач – переменные размеры, быстрый темп, большой оркестр, хор, солисты с неочевидными вступлениями, фонограмма – петербургский маэстро провел досконально, четко, безукоризненно. Оркестр «Новой Оперы» показал высокий класс игры, счета, дисциплины и реакции. То же самое можно сказать о хоре, которым руководит Юлия Сенюкова.
Партия доктора Роберта Оппенгеймера идеально легла на голос солиста Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко Дмитрия Зуева: его объемный, звучный тембр, мягкая манера вокализации как нельзя лучше подошли образу рефлектирующего интеллектуала, волею гибнущих богов выбранного на роль уничтожителя человечества. Правду говоря, задекларированная создателями параллель доктора Атома с доктором Фаустом в материале оперы никак не считывается. Но когда физик поет в конце первого акта исповедальную арию на текст сонета Джона Донна «Разрази меня, трехликий Бог», возникают аналогии и с предсмертной молитвой Иисуса в Гефсиманском саду, и с отчаянной арией Канио из «Паяцев» Леонкавалло, и с ариями ламенто Пёрселла или других покинутых мастеров барокко. Но написана она для лирического баритона, способного петь Онегина, – и Дмитрий Зуев включает доктора Атома в романтический сонм наших разочарованных теней.
Не меньшей признательности заслуживают и другие артисты «Новой Оперы»: драматический баритон Андрей Борисенко в партии требовательного генерала – ставленника официального Вашингтона, высокое сопрано Екатерина Мирзоянц в партии тревожной супруги – Китти Оппенгеймер, низкое грудное меццо Александра Саульская-Шулятьева с народной песенкой в партии служанки, а также Константин Федотов, Дмитрий Бобров, Дмитрий Орлов и Антон Бочкарёв в партиях разнообразных физиков и синоптиков.
Огорчительный фактор исполнения (который, впрочем, испытали, наверное, больше те, кто уселся слишком близко к полигону) состоял в том, что в условиях концертного исполнения, когда большой оркестр сидит на сцене, солистов и солисток пришлось усиливать, приклеив к их щекам гарнитуры, что противоречит природе оперного пения. Во втором акте звукорежиссер смог немного погасить этот агрессивный эффект.
Зато театр подготовил перевод с английского на русский и пустил его овертитрами, что теперь принято, когда исполняются иноязычные оперы. Интересно, но даже мили были переведены в километры (60 miles интерпретировано как 96 километров) – чтобы нам было понятно, насколько далеко грохнет.
При исполнении в концертах серьезных произведений принято по снятии последнего аккорда выждать паузу, прежде чем начнут аплодировать. Федор Леднёв выдержал зал в тишине почти минуту, а мы думали, почему он так поступает. Возможно, это была минута молчания в память жертв атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, а также многих других бомб, унесших с тех пор не одну человеческую жизнь.
