Французская трилогия в Берлине

Касторф – автор последней постановки вагнеровского «Кольца нибелунга» в Байройте, которая заканчивает свой пятилетний цикл существования в этом году. В прошлом году Касторфа «вышвырнули на улицу» из берлинского театра «Фольксбюне», который он возглавлял без малого 25 лет. Основанием для непродления контракта послужило «переформатирование» театра, превращение его в площадку для разных временных проектов. Касторф принадлежит к ведущим режиссерам мирового театра, и просто так скинуть его в помойную яму не позволили его коллеги. Театр «Берлинер Ансамбль» («брехтовская лаборатория») пригласил его на постановку. Касторф выбрал «Отверженных» Гюго, перенес (прямо или косвенно) действие на Кубу, добавил крупной соли и самого злого перца, громкой музыки и жуткого крика, снабдил всё параллельной видеотрансляцией на большом экране – и двинулся в путь. Долгий путь! Спектакль идет 7 часов с одним антрактом. Не могу сказать дурного слова, всё от начала до конца действует остро и сильно, заставляет предельно включаться, но физически изматывает. Актеры на сцене играют эпизодами, с перерывами, так что имеют возможность передохнуть, а публика в зале сидит одна и та же. Кто‑то иногда просто отключается. Но многие выдерживают всё до конца. И даже, говорят, есть еще более длинная версия, которую в один прекрасный день сыграют для особо заинтересованных. Спектакль заряжен политически и социально, много размышлений о мигрантах и бедных людях, о том, что жизнь вообще‑то есть сплошное страдание. И очень сильно впечатляет речь Гюго о ценности общей Европы, которая звучит из радиоприемника.

Штефан Киммих поставил несколько опер (в том числе «Дон Жуана» в Баварской национальной опере) и в данный момент репетирует в Бремене большое музыкальное действо «Избирательное сродство» по роману Гёте (мировая премьера, музыка Томаса Кюрстнера и Себастьяна Фогеля). Его постановка «Федры» совсем не агрессивна, она лишена связей с политикой и социальностью, можно сказать, принципиально. Это «чистая трагедия» во всей ее чистоте. Актерский рисунок – внешний – настолько остро соединен с тщательно прослеженным внутренним миром, что на протяжении всех двух часов действия переносишься в эту перенасыщенную психическим электричеством среду без остатка. Обезоруживающая Коринна Харфух, играющая Федру (здесь соединены жесты tragédienne а ля Алиса Коонен и мастерство звезды умного сериала), и животворящая Линн Ройссе в роли Арикии (ослепительная женская красота в сочетании с шармом Одри Хепбёрн и талантом Мэрил Стрип) вместе со всеми другими актерами без исключения превращают спектакль в серьезнейший урок. Урок, как следует нам распознавать в себе «точку отчаяния» и есть ли способ повернуть это отчаяние в какую‑то позитивную сторону. В нынешнем мире, полном самых разных опасностей, эти точки возникают чуть не на каждом шагу, и тщательное вдумывание в подобную экзистенциальную ситуацию может как минимум «быть полезным».

«Пророк» Мейербера в театральной интерпретации Оливье Пи не принадлежит к сценическим шедеврам и рядом со спектаклями Касторфа и Киммиха воспринимается скорее со стороны, как большая конструкция, требующая медленного осмысления. Добавлю, что театр «Дойче Опер» подошел к шестому спектаклю премьерной серии с печальными обстоятельствами: 24 декабря ночью в результате технического сбоя на сцену (при закрытом железном занавесе) обрушилась бездна воды из труб, и подмостки оказались в результате в недееспособном состоянии. Было объявлено, что нашего «Пророка» сыграют в частичных декорациях с минимальной подсветкой. Но перед началом спектакля представитель театра радостно сообщил, что все удалось починить, и только одна деталь будет не соответствовать оригиналу: «Ангел не прилетит, а придет по суше пешком». И вправду, важный для режиссера Ангел, юноша с голым торсом, являлся регулярно «по суше» и осуществлял свои символические действия вполне дельно-прозаически. Но вообще вся история превращения скромного хозяина гостиницы в братоубийственного «пророка» дана в спектакле словно графически, «документально», без заострения индивидуальных отношений. Оформление Пьера-Андре Вайтца строго и немногословно, в рамках концепции «условный город ХХ века». Хор трактуется в основном массой, статуарно. Впечатляют своей глухой мрачной будничностью фигуры трех демонических анабаптистов – Ионы, Захарии и Матисена, они поют свои монотонные заклинания истово, в духе протопопа Аввакума. Оливье Пи как хореограф впечатляет здесь намного больше, чем как режиссер: так называемые танцы конькобежцев 3‑го действия (для их исполнения в 1849 году в Парижскую Оперу привезли из Берлина роликовые коньки!) превращены в анализ агрессии на уровне любовных пар, и это сыграно и станцовано совершенно отлично. Очень умело построена сцена оргии в пятом акте, где на заднем плане танцовщики в голом виде занимаются групповым сексом.

Главная сцена оперы, которая в свое время потрясала воображение, – встреча злостного Пророка в час коронации в соборе с несчастной матерью в исполнении великой Полины Виардо (двести человек хор, сто человек детский хор, впервые задействованное на сцене электроосвещение!) – и сейчас действует наповал даже в гораздо более прозаическом оформлении.

Причина такого воздействия – музыка Джакомо Мейербера. Возвращением ее утраченного триумфального достоинства и занимается третий год «Дойче Опер». Прошлогодние «Гугеноты» в постановке Дэвида Олдена были мощнее и эффектнее, тут спору нет. Но даже со вторым составом (о певцах речь позже) в интерпретации дирижера Энрике Мадзолы «Пророк» все равно производит очень сильное впечатление. Музыка иногда грешит «простоватостью», банальностью, но с точки зрения драматургической у великого либреттиста Скриба и жесткого структуростроителя Мейербера всё сходится в непрерывно длящуюся и не вызывающую оскучнения единую музыкальную линию. Неизменно вызывает восторг умелое сочетание Мейербером мягко-лирических, тихих моментов с громкими юбиляциями или ламентациями. Нас все время держат в состоянии пред-ужаса, ужаса или восторга. Так и пролетают четыре с половиной часа, ты не успеваешь и глазом моргнуть. Настоящая действенная драматургия!

В первых спектаклях три главные роли исполняли подлинные звезды – Грегори Кунде (Иоанн Лейденский), Клемантин Марген (Фидес) и Елена Цаллагова (Берта). В моей памяти, конечно, до сих пор несравненные Николай Гедда и Мэрилин Хорн в туринской записи 1970 года. Шестой спектакль в «Дойче Опер» «озвучивали» американцы Брюс Следж, Роннита Миллер и Николь Хэслетт. Всё у них было в полном порядке в отношении вокальном и образном, но у Миллер самые верхние ноты оказывались слегка смазанными (а тут нужен невероятный диапазон голоса), а Хэслетт пока еще слишком юная и чересчур «щебечущая», чтобы стать полновесной Бертой. Кто вызвал полный восторг, так это троица анабаптистов в исполнении Дерека Уэлтона, Эндрю Дикинсона и Томаса Лемана. Тут вокальное изящество сочеталось с прицельным лицедейством. Хор «Дойче Опер» под управлением Джереми Байнса пел эту сверхфранцузскую музыку выше всяких похвал.

«Пророк» – последняя из трех опер Мейербера на сцене «Дойче Опер» (был еще «Васко да Гама» и концертная «Динора»). Публика на спектакле сидит как зачарованная. Хотя ведь ни про какую любовь и речи нет, герой предает возлюбленную ради матери уже в первом акте. В Берлине, где на пятичасовых вагнерах никого пальцем не сдвинешь, длинный Мейербер зрителей не пугает. Может быть, и вправду его время опять вернулось?