Пианисты Павел Колесников и Самсон Цой давно выступают вместе – в Лондоне и повсюду, кроме России, где оба учились в Московской консерватории. К своей первой совместной записи они шли долго, накапливая необходимую синергию. Доверительная, интимная интонация партнеров составляет главный сюжет промороликов нового альбома в YouTube. Собственно, в альбоме эту атмосферу нередко нарушает металлический тембр инструмента, особенно резкий в полнозвучных эпизодах на форте – большой концертный рояль Yamaha (серийный номер 6560000) то и дело врывается неделикатным третьим персонажем.
Программа сложена концептуально. По краям – Дивертисмент в венгерском стиле и Фантазия фа минор – два Шуберта, мало схожих по стилю, но зарифмованных аллюзиями на мадьярскую музыку. В Дивертисменте пианисты прибегают к препарации рояля, глушат звук или имитируют тембр цимбал, напоминая о «янычарской педали», которой были оснащены некоторые модели клавишных во времена Шуберта. В крайних частях Фантазии струны тоже словно бы приглушены. Войлочный звук с глубокими басами, неспешный темп – красивый современный саунд, и эта красивость вкупе с некоторой непластичностью интонаций и металлом верхних регистров нередко играют против Шуберта.
Центр альбома – новая пьеса Леонида Десятникова, написанная по заказу Цоя и Колесникова и впервые сыгранная ими на фестивале в британском Олдборо в 2023 году. Название Trompe-l’œil означает «обман зрения». Это опус-двойник или опус-руина шубертовской Фантазии: те же четыре части attacca, оригинал легко узнать в первых тактах, чтобы через пару минут все-таки обмануться. Однако ставить Trompe-l’œil в одном релизе с Фантазией, причем перед ней, – спорный прием, «а теперь послушаем, как было на самом деле» или «сейчас мы услышим Шуберта иначе», но так новая пьеса становится проще, чем есть. Определение «опус-двойник» тоже обманчиво.
Десятников словно оглянулся на себя прежнего – автора «Вариаций на обретение жилища», написанных на тему из «Прощальной» симфонии Гайдна, и «В сторону Лебедя» по мотивам Сен-Санса. Метод схожий: внедрение в оригинал, изучение фундамента и почвы под ним, не «как было на самом деле», а «все, что произошло и могло произойти». Схож и синтаксис: опус-реципиент разъят на интонации, попевки и отрывки фраз, они запущены в ритмическую ротацию, прошиты заиканиями форшлагов и репетициями, а гармонические прихоти Шуберта даются под многократным увеличением. По сути, Десятников аналоговыми средствами достигает того, что сейчас принято делать электроникой. Говоря словами Бориса Филановского, работает привычная для Десятникова техника сдвига, «а сдвиг и есть ирония».
Иронии, о которой так часто говорят в связи с музыкой Десятникова, в Trompe-l’œil почти не слышно, но слышно ярость. Этой темной краски в чистом виде у него почти не встречалось. Синкопированные взрывы фортепиано подобны воплям солирующего инструмента в балете Стравинского – в комнату Петрушки превращается нынешняя комната композитора в Хайфе. Она показана в недавнем фильме «Лёнечка», с которым трудно согласиться и принять, что Леонид Десятников стал дедушкой и потерялся в крошечном саду при вновь обретенном жилище. Trompe-l’œil опровергает и экранный образ, и определение, приставшее к музыке Десятникова с легкой руки Беллы Ахмадулиной, – «трагически-шаловливая вещица». Сдвиг за сдвигом, и в финале пьесы происходит обвал, словно хроматические куранты, бившие в «Москве» Десятникова, разлетаются вдребезги – и звучание огромного Yamaha № 6560000 становится уместным. Шаловливое ушло вместе с прежней Россией, осталось трагическое.
Пусть композитор простит этот литературный пафос. Стравинского и Trompe-l’œil по-настоящему роднит строгий конструктивный расчет. Инженерная работа не скрывается, она и дает эффект слухового обмана. Хотя в буклете к диску исполнители настаивают на важнейшей роли микрофонов, теперь заманчиво испытать эту конструкцию собственным слухом, без ухищрений Альбана Моро и Александры Эврар – мастеров записи. Кто бы еще мог дать российскую премьеру, как не Полина Осетинская и Алексей Гориболь.
