Габриэль Прокофьев: <br>Внедрение электроники в оркестр открывает новые горизонты Персона

Габриэль Прокофьев:
Внедрение электроники в оркестр открывает новые горизонты

В зале «Зарядье» в исполнении московского коллектива OpensoundOrchestra прозвучали новые произведения Габриэля Прокофьева (ГП). После концерта Владимир Жалнин (ВЖ) поговорил с композитором о взаимодействии акустических инструментов с электроникой в его партитурах, а также о том, кем сегодня ощущает себя внук великого Сергея Прокофьева – творцом клубных проектов или же востребованным филармоническим автором.

ВЖ Габриэль, в последнее время вы все чаще появляетесь в России – записали диск с Уральским филармоническим оркестром, приняли участие в постановке «Орландо, Орландо» Генделя в «Геликон-­опере». В «Зарядье» состоялась российская премьера ваших сочинений.

ГП Действительно, я имею возможность регулярно бывать в стране моих предков и очень рад этому. Мне нравится наблюдать за процессом культурного ренессанса в России, нравится работать с российскими музыкантами. Я сам наполовину русский и считаю, что это касается и моей музыки – вероятно, не случайно, когда местные коллективы исполняют мои сочинения, у них это получается очень естественно. Помню, лет шесть или семь назад один из российских ансамблей впервые исполнял мои струнные квартеты, и тогда меня впечатлило то, что его участники все схватывали и понимали мгновенно – по сравнению с их британскими коллегами, которым потребовалось больше времени на освоение материала. Мой следующий шаг – научиться говорить по-русски, чтобы быть более интегрированным.

ВЖ OpensoundOrchestra, исполнивший российскую премьеру ваших сочинений в Москве, состоит преимущественно из молодых музыкантов. Вы считаете, что они более чувствительны к новым сочинениям?

ГП Возраст не важен, главное – профессионализм. Я не говорю, что исполнители старших поколений более дистанцированы от моей музыки. Был один забавный случай: в 2009 году мой Концерт для вертушек (Concerto for Turntables and Orchestra. – Прим. ред.) исполнял Королевский шотландский национальный оркестр в Глазго. Первое, что бросилось в глаза на репетиции, – преобладание седовласых джентльменов в его составе. Несмотря на то, что музыка Концерта энергичная и синкопированная, они играли чрезвычайно медленно, даже устало и косо поглядывали на вертушки. Морально я приготовился к худшему – к полному провалу. Но когда к оркестрантам вышел диджей, это их приободрило. А затем произошло нечто удивительное: во время самого концерта они словно помолодели, у них ­откуда-то появилась энергия. Так что это показательный пример – нельзя судить о классе музыкантов по внешним признакам – по тому же возрасту. С представителями юных поколений работать, конечно, огромное удовольствие. Они более осведомлены о современной музыке, и многое им не нужно дополнительно объяснять, поэтому взаимопонимание возникает быстрее. Они в большей степени открыты для всего нового и проявляют интерес к тому, что выходит за рамки традиционного академического искусства. Как раз это и привлекло меня в OpensoundOrchestra.

ВЖ В «Зарядье» прозвучали ваши сочинения с электроникой. Как взаимодействуют электроника и акустические инструменты в этих партитурах?

ГП Для меня электроника и акустические инструменты – разные слои. Я создаю электронную музыку на протяжении тридцати лет, а струнные квартеты пишу уже лет двадцать. Довольно долго я боялся сочетать акустические инструменты с электроникой из-за сложностей, касающихся баланса: акустика инструмента, то есть само звучание прекрасно само по себе, а электронные звуки иногда могут быть слишком громкими. В произведениях, которые мы играли с OpensoundOrchestra, достаточно мощное звучание – я заимствовал звуковую ткань из техно и электронных клубных треков. К примеру, это сочетание электронных ударных и барабанов, глубоких басовых звуков, характерных для электронной танцевальной музыки, – такие механические, почти что физиологические звучности. Но в этом московском концерте присутствовали и более спокойные партитуры, где электроника звучала нежно, деликатно.

ВЖ Когда вы сочиняете подобные партитуры, вы сразу представляете себе звучание целого?

ГП Безусловно. Однако когда я создаю оба слоя – электронный и акустический, – важно представлять их по отдельности. Допустим, я сочиняю электронную часть и сразу же прикидываю, каким образом она будет интегрирована с акустическими инструментами. К примеру, сейчас мне особенно интересно сочетать струнные с электронными ритмами, которые дают хорошую мускульную энергию.

ВЖ Какое программное обеспечение вы используете для своих электронных проектов?

ГП Уже лет двадцать это Logic Audio. Также использую Ableton – надежную и очень удобную для живых выступлений программу. У меня есть клавиатура Roli (можно просто нажимать на клавишу, чтобы изменить звучание, сделать его более выразительным), а также небольшая модульная система. К­ак-то я был в студии у друзей – там все помешаны на модулях Eurorack. Не знаю, слышали ли вы о таких… Люди покупают эти маленькие электронные блоки и строят из них собственную версию синтезатора из разных модулей, добиваясь, таким образом, индивидуального звучания. Было время, когда я арендовывал студию, где придумывал разные интересные ритмы (часть их легла в основу одного из произведений, сыгранных в феврале в Москве). Теперь у меня самого есть разные модули, которые я использую в своей работе. Надеюсь, это направление будет активно развиваться.

ВЖ В текущем сезоне в Регенсбургском театре состоялась премьера вашей первой оперы «Элизабетта». Что заставило вас обратиться к оперному жанру?

ГП О написании оперы я думал в течение нескольких лет. До «Элизабетты» мне довелось создать музыку, по крайней мере, для десяти балетных проектов. В случае с оперой – это еще и проникновение в драматическое искусство. Помню, что у меня были разные идеи для опер, и я раздумывал, какие из них могут быть перспективными. А затем один из моих балетов (с симфоническим оркестром и электроникой) поставили в Штутгарте. Представитель Регенсбургского театра присутствовал на одном из показов. Он встретился со мной и предложил оперный проект.

ВЖ На мой взгляд, в «Элизабетте» очень много от кинематографа и эстетики ужастиков.

ГП Самое начало оперы – сатира на велнесс-­движение, помешательство на здоровом образе жизни и красоте. Некоторые люди, особенно голливудские кинозвезды вроде Гвинет Пэлтроу, – яркий тому пример. Они употребляют все эти странные продукты в надежде оставаться молодыми; тратят огромные деньги, обращаясь к разным терапевтическим методикам, чтобы не допустить преждевременной старости. Затем я действительно все это пускаю в русло хоррора. У этой истории две стороны: сначала кажется, что это комедия, но затем постепенно краски сгущаются. Главная героиня, подобно вампиру, буквально высасывает кровь, жизнь из окружающих.

ВЖ Как слушатели восприняли вашу оперу на премьере?

ГП Регенсбург – достаточно традиционный бюргерский город. Большая часть публики – люди зрелого возраста, любители оперы в нескольких поколениях. И им действительно понравилось, судя по отзывам.

ВЖ Сочетание оркестра и электроники стало своеобразным экспериментом для Регенсбургского театра?

ГП Да. Потому что в Регенсбурге есть полноценный оркестр, и слушатели привыкли, что опера идет два часа под звуки симфонического оркестра. Но для меня это была отличная возможность поэкспериментировать в течение восьми месяцев – большой срок, казалось бы, но не для двухчасовой оперы с симфоническим оркестром и электроникой, так что работа выдалась весьма напряженной. Электроника в «Элизабетте» задействована только в самых важных местах спектакля, но, может быть, я добавлю еще немного, если буду вносить правки. Вообще, мне бы очень хотелось, чтобы эту оперу услышали в России.

ВЖ Сотрудничество с «Геликоном» в работе над «Орландо, Орландо» предшествовало вашему проекту в Регенсбурге?

ГП Регенсбург был чуть раньше. Премьера состоялась в конце января, а «Орландо» – в марте. Для него я написал несколько интерлюдий. То, что мне больше всего понравилось в этом проекте, – слушать музыку Генделя и работать с ней.

ВЖ Кто принимал решение, в каком месте новой партитуры должна звучать электроника?

ГП Импульс исходил от режиссера Георгия Исаакяна. Для сцены в ночном клубе нужен был соответствующий саунд. Я решил, что подойдут сэмплы из Генделя плюс ­что-то танцевальное, вроде техно.

ВЖ На музыкальном фестивале в Вербье этим летом состоится мировая премьера вашего нового произведения. Что это будет за партитура?

ГП К 250-летию со дня рождения Бетховена во всем мире реализуется «Пасторальный проект». Что это значит? «Пасторальная» симфония признана неким приношением композитора природе. В качестве экологической инициативы было решено задействовать разные оркестры, которые исполнят «Пасторальную» во всемирный День Земли, в поддержку стратегии, направленной против глобального потепления и изменения климата. Вербье не станет исключением и также примет участие в этой масштабной акции. Мне же предложили сочинить произведение как бы в ответ на «Пасторальную» симфонию. В партитуре я хочу отразить изменения, произошедшие в мире со времен Бетховена. В свое время он совершал прогулки в окрестностях Вены, наслаждаясь природой. Недавно я ездил в Вербье, чтобы записать звуки природы, но все, что мне удалось зафиксировать, – шум самолетов или автомобилей.

ВЖ Среди ваших произведений есть ремикс Девятой симфонии Бетховена. Будут ли в проекте для Вербье ­какие-то заимствования или цитаты?

ГП Я бы не хотел делать еще один бетховенский ремикс. Скорее, позаимствую ­что-то из концепции «Пасторальной». Прямых цитат вряд ли будет много, в отличие от ремикса Девятой (кстати, его запись выйдет в марте на лейбле Naxos). В данный момент я ощущаю потребность исследовать соединение электронной музыки и струнных, поэтому, скорее всего, новая пьеса для фестиваля в Вербье будет дляструнного трио и электроники.

ВЖ Сегодня вы ощущаете себя в большей степени электронщиком или академическим композитором?

ГП И тем, и другим. Например, я собираюсь сочинить в этом году Концерт для альта для Максима Рысанова, очень хорошего альтиста из Украины. Там совсем не будет электроники – только альт и оркестр. Не думаю, что это впишется в рамки «академической музыки», но все же это более традиционная, акустическая партитура. Надеюсь, что мы исполним этот концерт и в России. Еще я собираюсь написать ­что-то для перкуссиониста Джоби Бёрджесса, с которым работаю уже много лет. Он заказывает произведения у нескольких композиторов для маримбы или вибрафона с электроникой.

ВЖ А как насчет клубных вечеров вашего лейбла Nonclassical? Они продолжаются?

ГП Конечно, до сих пор идут с успехом в Лондоне. К сожалению, я больше не осуществляю руководство этим проектом напрямую, слишком занят написанием музыки. Но я оставил за собой статус художественного руководителя. Мероприятия проходят каждый месяц или каждые два месяца.

ВЖ Учитывая вашу занятость, вы продолжаете выступать с диджейскими сетами? Это по-прежнему ваше любимое занятие?

ГП Не совсем так. Я вынужден был «диджеить», поскольку не знал никого, кто мог бы крутить винил под классическую музыку. В большинстве клубов и баров звучало ­что-то однотипное, а мне хотелось, чтобы люди смелее включали академическую музыку и электронную – то, что заинтересовало бы аудиторию. Мне нравится быть диджеем, обожаю этот процесс. Но мое самое любимое занятие – сочинять новую музыку.

ВЖ То есть вы нашли определенный баланс между Габриэлем Прокофьевым композитором и электронным артистом?

ГП Электроника – часть моего музыкального языка, но я счастлив, когда пишу и без электроники. Иногда ко мне приходят идеи из электронной музыки, и я воплощаю их с помощью акустических инструментов. К примеру, начинаешь искать новые звуки у конвенциональных инструментов, потому что услышал ­что-то в электронике. Я много экспериментировал со струнными: музыканты играют штрихами, спиккато, как бы «би-бип», а получается такой механический и упругий ритм, как бы короткие электронные звуки. Здорово чувствовать влияние электроники, но при этом ее не использовать.Иногда я думаю, можно ли преобразовать мою электронную музыку в чисто оркестровое звучание, или преобразовать мои оркестровые вещи в электронику. Это интересно, да и вообще внедрение электроники в оркестр открывает новые горизонты.

ВЖ Как изменились вкусы молодежи, которые посещали мероприятия Nonclassical в 2005 году, когда это все начиналось, по сравнению с 2020 годом?

ГП Теперь гораздо больше людей приходят на вечера современной академической музыки. Когда мы начинали, то были одними из первых, кто исполнял классику в ночных клубах. Сейчас таких проектов намного больше – она приобрела популярность. Слушатели стали более открытыми, отзывчивыми, и такие вечера становятся нормой для молодежи. Мы счастливы, что такая тенденция только возрастает. Классическая музыка должна быть частью жизни людей, и слушатели должны чувствовать себя комфортно, а не воспринимать ее как музейный экспонат.

ВЖ Наверное, когда неподготовленные люди слушают Пендерецкого в ночном клубе, для них это действительно необычный опыт?

ГП Когда люди приходят в клуб на вечер Nonclassical или на любой другой вечер современной классики, они в курсе, куда пришли, и абсолютно не удивляются. Атмосфера в клубе более расслабленная,и люди чувствуют, что это новое место для классической музыки. Есть очень современные залы вроде Эльбской филармонии в Гамбурге, и подобные места, равно как и ночной клуб, становятся частью нового культурного ландшафта.

ВЖ Многие европейские композиторы, такие как Александр Шуберт, Михаэль Байль или Марко Никодиевич, используют язык новой танцевальной музыки вроде хип-хопа и техно. Вы следитеза творческими поисками ваших коллег?

ГП Я немного знаком с сочинениями Александра Шуберта. Они кажутся мне очень театральными, но безумно интересными и захватывающими. Замечательно, что появилось новое поколение, которое открыто для иной культуры и которое ищет ­что-то в рамках современной академической музыки.

ВЖ Что бы вы порекомендовали молодому академическому композитору, который делает самые первые шаги в электронной музыке?

ГП Ее сегодня невероятно много. Нужно самостоятельно слушать и изучать разные ее виды. Можно начать с Люка Феррари или Штокхаузена. Также это электроакустическая музыка, начиная с 1970-х годов, – например, Джонти Харрисон, один из моих учителей. Еще мне очень нравится Рэймонд Скотт, но он из электроники эпохи 1950–60-х. Не будем забывать, что эти партитуры для искушенной публики.

На другом полюсе – Aphex Twin, Kraftwerk. Их обязательно нужно знать. Если вы композитор с классическим образованием, то электроника внезапно может показаться абсолютно другим миром! Может потребоваться много времени, чтобы найти нужное звучание. Совсем другое дело, если вы сочиняете «чистую» акустическую музыку – струнный квартет, фортепианное трио или ­что-то еще. И если вы хотите добавить электронику, то должны прежде понять, зачем она вам нужна.

Электроникой не нужно заниматься только потому, что это модно. Важно понять: что электроника может привнести именно в музыкальном плане. Для меня часто это мощный, почти физиологический звук басов, ­какие-то высокие частоты, ­какие-то очень точные ударные, ­какой-то механический эффект и даже немного «странные» звуки, которые невозможно извлечь из традиционных инструментов. Все это завораживает.