Гений, мастер и злодей

Гений, мастер и злодей. В случае с Александром Градским нет невозможных комбинаций, каждый, слышавший его, выберет свое или заберет все. Потому мне и невозможно писать о нем в жанре «или хорошо» – обязательно кто-нибудь не согласится, – мне остается один только путь: «или ничего, кроме правды». Со всеми вытекающими рисками. Хотел бы я, чтобы мои слова развенчивали мифы, раскрывали механику или переводили стрелки? Нет. По крайней мере, давно уже нет. Но есть вещи, в которых самому бы разобраться. И, конечно же, в эпоху еще не перекрытого интернета я не стану пересказывать Википедию от «родился в г. Копейске» до «умер на Рублевке», что было бы не лучшим каламбуром, да и про Рублевку – неправда.

Градский-певец, Градский-поэт, Градский-композитор – эти ипостаси вступали в противоречие внутри самого Градского, и только он один мог знать, как непросто ему с этим жилось. К тому же Градский-говорящая голова порой мог так откомментить самого себя или любого, попавшегося под руку, что все вообще с ног на голову переворачивалось.

Пахмутова, Гладков, Тухманов – их песни самые известные у Градского-певца, и получается, что чем лучше он их спел, тем больше «задвинул» себя как автора музыки, так? Но я знаю многих, кто очень ценил ранние записи Градского. Более того, открывал через них любимых Градским поэтов – Сашу Черного, Александра Введенского, Поля Элюара, Семена Кирсанова. Сам с детства хорошо помню и до сих пор нахожу интересной песню «Я – Гойя», она издавалась на виниле «Песни на стихи А.Вознесенского». А в некоторых квартирных записях Градский выдавал такие виртуозные вокальные рулады, каких в поздних записях уже не найти.

На переходе от музыки, по определению не имеющей смыслов, к поэзии, вообще – к работе со словом, многих поджидает соблазн сказать что-нибудь значимое, или даже общественно значимое. Градский не избежал этого соблазна. Если быть честным, то «политические» песни Градского («А мы не ждали перемен» и т.п.) я нахожу слабыми и даже местами отвратительными. Какие-то попытки ответа на невнятно поставленный вопрос, переходящие в мутную брань, бр-р-р. Но даже в этих текстах видна довольно кропотливая работа с поэтическим арсеналом – сложными рифмами, размерами, аллитерациями. Звучание поэтической строки у Градского-музыканта часто одерживает безоговорочную победу над «смыслами». Тексты же, «особыми смыслами» не нагруженные, вполне волшебны и привязчивы («Ливни на море»).

Градский вообще любил игры со словами, высоко ценил лингвистические шутки и кунштюки, а обладая великолепной дикцией, мог любую скороговорку беззапиночно произнести быстрее всякого. Но если скороговорение скороговорок это развлечение, то чутье Градского к сочетанию фразы мелодической и фразы поэтической удивительное, а его память на песни иногда меня просто поражала. Кажется, он знал их все, даже те, которые ни в грош не ставил, и меня пару раз ловил на том, что я в мелких деталях неточно помню мелодию. Стыдил, стыдил, да.

Пожалуй, только один из талантов Градского остался незафиксированным в записях – талант передразнивания и комического певца. «Рыбу-пилу» все помнят? Ее еще Градский спел на октаву выше, чем предполагал Гладков, чем по-актерски и сделал песню. Мальчишками-младшеклассниками мы под нее устраивали шуточные драки. В домашних условиях Градский нередко мог дурачиться и смешить почти на любом материале. А как он Утесова перепевал! Я умолял его записать альбом из таких песен, но – не сложилось.

Гений, мастер. Злодей? От природы упрямый и наглый, Градский, борясь с внутренними демонами, еще и накручивал себя на то, что он всегда прав. Сомневаешься? Бей прямым. С людьми это нередко приводило к конфликтам и обидам. Был ли хоть кто-то, кто работал в тесном контакте с Градским и кого бы АГ хоть однажды не обложил многослойно – в глаза или за глаза? Немного таких. Впрочем, зла АГ долго не держал, больше мусорил словами. Было ли так, что АГ, увлеченный какой-либо завиральной идеей, упрямился до последнего, никого не слушал, а если оказывался переубежденным, то тут же присваивал чужую подсказку? Да, часто. Кстати, и по поводу здоровья АГ тоже никого не слушал… Было ли так, что он не заплатил музыкантам за работу? А вот не было, никогда. Оплата всегда происходила по первому требованию и в полном объеме. Но в момент торга АГ умел так удавить по цене, что потом оставалось только удивляться: а как же так я мог согласиться на такой-то объем да за вот такое вознаграждение! А было ли так, что АГ «забывал» упомянуть имена своих музыкантов-помощников или преуменьшал их участие? Увы, да. Случалось ли так, что некто начинал рассказывать свою историю, а АГ уже на втором предложении перебивал рассказчика («да знаю, знаю я!») и начинал рассказывать что-то свое, впопад или чаще невпопад? Да почти всегда. Виноват ли хоть отчасти сам АГ (если вообще уместно здесь говорить в терминах вины) в том, что у него практически не осталось друзей, что для многих он стал «а это наш Саша, вот он такой!» – согласитесь, такое отношение мало похоже на дружбу? Да, пожалуй. Тяжело ли с ним было и близким, и тем, кто, несмотря на конфликты и обиды, долгие годы оставался рядом со «злодеем» из-за «гения и мастерства»? Да, бывало тяжело. Заслужил ли АГ это одиночество (не всем видимое, конечно)? Заслужил ли это наказание одиночеством? Ох…

А, собственно, кто я такой, чтобы писать все это? Наверное, почти никто. Или один из… Просто дело в том, что из-за плохого зрения – примерно минус восемь на оба глаза – Градский так и не освоил самостоятельное писание партитур и не овладел компьютером сложнее работы с почтой (и пусть это будет единственной достойной упоминания причиной). Во всем, что касается оркестра, с АГ всегда кто-то работал. Во времена его первой оперы «Стадион» это был замечательный, но рано ушедший композитор Дмитрий Атовмян, потом многие другие безымянные – по случаю. Градский не упоминал своих оркестровых мастеров практически никогда. Как-то он мне сказал: «Дим, ты пойми: я столько сил вложил в создание имиджа, что я и на скрипке играю, и на барабанах, и на гитаре, и на оркестре… Ты это все порушить хочешь?» А я был типа за справедливость и отвечал, что поддерживать чей-то имидж не подписывался. Молодой-глупый, да? Может быть. А еще Градский никогда не позволял оркестровщикам присутствовать на записи. «Дима, если ты будешь в студии, я же стану еще больше вы<censored>ться, а кому это нужно?» Что ж, если мое отсутствие шло на пользу оркестрантам, то и ладушки.

Нас, оркестровщиков Градского, медийно как бы и вовсе не существует. Но, несмотря на это, примерно в 1999 году оркестровая эстафета перешла к несуществующему мне. Фильм «В августе 1944-го», к которому Градский написал песню «Маятник», наверное, многие помнят. АГ хотел, чтобы песня звучала во всех возможных инструментальных вариантах, с этого и началось наше сотрудничество. Просмотрел свои архивы: альбомы «Хрестоматия» и «Неформат»; опера «Мастер и Маргарита»; в театре – программы из песен Высоцкого, Эдит Пиаф, Майкла Джексона, групп The Beatles, ABBA, Queen, Rolling Stones, программа «Кинохит» (Синатра и компания); несколько аранжировок для подопечных Градского в шоу «Голос»; какие-то неведомые файлы в многочисленных папках «Gradsky», назначение которых уже не могу вспомнить – не так мало.

Один из самых первых совместных треков – Вариация на тему Градского. Работа делалась по классике: от автора нотный листок с темой и пожелания на словах. Крути-верти симфонизм да полифонию, как хочешь и умеешь. Это позже мы стали моделировать оркестр на компьютере, что работу, вопреки ожиданиям, не ускорило.

Сегодня эта Вариация звучит как-то особенно щемяще грустно. Как будто последние листья опадают от приключившейся осени.

Вроде пишу некролог, а не знаю, какие найти слова. Трудно со словами, когда ты в курсе и личных драм артиста, и подробностей закулисной театрально-музыкальной кухни. Трудно со словами, когда немалый опыт ссор и взаимного непонимания с маэстро прорывается через границу того, что работы – так или иначе, хуже или лучше – уже сделаны, аранжированы, записаны, представлены публике, и не стоит махать кулаками после драки. (Не говоря уж о том, что за целое отвечаешь все равно не ты, а злодей- (гений-, мастер-) Градский.) Трудно со словами, когда этот непростой опыт пытается прорваться и через ту последнюю границу, которую Градский уже перешел…

Вот когда он заболел, то… Ну, как можно отменить то, что из двадцати с лишним лет нашего знакомства АГ, кажется, не меньше года астрономического времени провел на моей территории? И что вареники с творогом он признавал только производства моей жены? Эх…

Заболел АГ, и плохое стало совершенно невозможно перепроживать и помнить, разом отпустило.

Что будет с шоу «Голос», кстати, не так интересно – как-нибудь да будет. Что будет с театром, кто займет трон? Не захватят ли злодеи здание театра под дела торговые? Мы в театре все осиротели, и пока не можем даже представить, как оно будет – по-другому.

Зачем-то я сделал фотоснимок в уже опустевшей квартире АГ – просто кусок стены, рядом со входом, любой от порога мог бы сделать такой же.  Верно, в предчувствии, что больше никогда здесь не окажусь. Снимок неудачный: квартира была затемнена, и резкость не навелась. Но при усилии на снимке можно разглядеть портрет любимого Градским Вертинского, фотографию его последней жены Марины с их первым ребенком, двойные портреты АГ с маститым Ельциным и молодым Путиным. Так и память будет постепенно затемняться, утрачивать резкость, и спустя годы можно будет написать о незабытом главном или даже обо всем – бесстрастно и не боясь порезаться о пока еще такие острые края. Но это, конечно же, случится не завтра.

Покойся с миром, Александр Борисович. От Галки привет, обнимаю.