Конкурс Рахманинова 2025
Хоть основной ход состязания для композиторов и остался без изменений – лишь два тура, и все прошедшие анонимный отбор мгновенно становятся финалистами со всеми почестями, – все же Второй конкурс имени С.В. Рахманинова припрятал в рукаве несколько хитрых положений.
Во-первых, в номинации появился возрастной лимит в пятьдесят лет. Это позволило избежать ситуацию 2022 года, когда соперничали люди, в композиции собаку съевшие, с теми, кто еще только приступает к этой аппетитной закуске. Во-вторых, хоть количество финалистов с первого конкурса и осталось двенадцать, в положение все же проскользнула одна «ремарка»: мол, по предложению жюри могут быть добавлены еще три места. И судьи с радостью этим воспользовались!
В-третьих, изменились положения для подаваемых произведений. Между сочинением для фортепиано соло и концертом вклинилось требование написать пьесу для вокалиста с аккомпанементом. Причем именно на стихотворения русских поэтов. А вот это уже интересно, ведь такое условие может поставить в тупик не только иностранных участников, но даже и российских: не так часто конкурсы запрашивают камерные жанры. Тем не менее пятнадцать счастливчиков были отобраны, а жюри приготовилось оценивать программы финалистов.
Малый зал Московской консерватории принял конкурсантов и гостей первого этапа прослушиваний. Но ожидаемого буйства стилей и красок не случилось; наоборот, можно было довольно четко объединить произведения в группы по основным художественным приемам.
Медитативность. Она часто присутствует в произведениях современных композиторов – и далеко не первый год. Конкурсные программы исключением не стали. Так, например, композитор из Китая, лауреат четвертой премии Цао Сюй назвал свое сочинение для фортепиано Walking swing. Название это хоть и подмигивает джазу, все же о других материях, ведь пьеса скорее похожа на Basso ostinato Щедрина, чем на In the Mood. И постепенно произведение начинает разъедать ощущение формы и пространства. Этому, кажется, противоречит малочисленная педаль. Но пианист Алексей Кудряшов ловко сохранял жизнь отдельным звукам лишь пальцами. С таким же заходом начался романс «Я помню, любимая, помню». Однако стоило вступить тенору Игорю Онищенко, как зазвучал вполне себе привычный романс. Тут Шопен промелькнет, там вальсочек заиграет. И все, вся стилизованная кусачесть разбивается о хитрое нововведение в положении.
Другое проявление медитативности выразилось в программе победителя конкурса испанца Хосе Мануэля Гарсиа Ормиго – в его «Винограднике». Тут фокус был на созерцании образов, поэтому, пожалуй, они и звучали настолько «неоимпрессионистично»; чуть более напряженные кластерные ягодные лозы переливались скрытой полифонической фактурой. Правда, с камерно-вокальным творчеством возникли проблемы. Хоть переливчатая фактура а-ля «Бергамасская сюита» и завораживала, и вовлекала, но, как ни старались Елена Кузнецова и Рамиля Баймухаметова над «В снегах», везде слог стихотворения противоречил метроритму музыки. Акценты и ударения предательски съезжали с положенных им мест. Но таковы новые требования, лес рубят – щепки летят. Впрочем, это не помешало автору услышать «браво» в свою честь.
Русскость. Она была, и ее было немало. Из не самого очевидного – музыка лауреата второй премии Алексея Крашенинникова. Например, Вариации на тему «Дайес Айри» (так ведущая огласила название католической секвенции Dies Irae). Это не строгие вариации, они даже, можно сказать, не тематические. Нет, конечно, сама тема хорала Dies Irae здесь есть. Изменяется скорее настроение. Последнее проведение уже звучит спокойно и мягко. Романс «Родное» пошел еще дальше. На довольно ровный, размеренный и понятный аккомпанемент поверх наложен вокал Марии Черниковой. Микрохроматический и неуютный. Где же тут русскость? В состоянии, в духе.
Более понятный подход выбрали Борис Вишневский и лауреат второй премии Светлана Нестерова. Нечто среднее между поздним романтизмом и третьим течением. Главное, что в обеих этих конкурсных работах есть выдержанная стилистика – как внутри произведений, так и между двумя пьесами одного автора. «Люблю тебя, Петра творенье» вписалась бы как влитая в репертуар Эдуарда Хиля, например.
Тут стоит сказать про еще одного конкурсанта, к произведениям которого возникает извечный философский вопрос. Эдуард Кипрский, обладатель бронзы, сам исполнял свои сочинения на фортепиано. С «Легендой» по прочтении Диккенса все вышло прекрасно: получился эдакий вариант этюда «Море и чайки», если бы его писал Прокофьев, а потом бы щедро приправил целотоновыми гаммами. Интереснее поговорить про «Священные знаки». Стилевая неоднородность между вокалом и инструментом звучала даже органично, а общая фактура чем-то отдавала саундтреками Тоби Фокса. Но под конец сочинения, в момент, когда меццо-сопрано Анна Кикнадзе добавила в свой голос драматичного придыхания, внезапно обнаружилось, что Кипрский вышел исполнять свои произведения не только на фортепиано. Между артистами состоялся буквально словесный диалог. И это удивляет! Но разве это не сужает круг исполнителей? Разве не замыкает этот перформанс на композиторе? Вспоминаются слова Мередит Монк: «Грустно, что есть искусство, возможное без меня».
Наконец, самая удивительная тенденция, которая взялась как будто из ниоткуда, – обильное использование репетиций. Они были почти в каждом произведении, причем в разной коннотации. И это не репетитивный минимализм вроде Гласса, скорее перестройка мышления на DAW (Digital Audio Workstation). Например, Дастан Калмаганбетов, лауреат третьей премии, представил два очень лиричных и светлых сочинения, струящихся меланхолией и умиротворением во всей своей полноте. Поэтому его фортепианная соната во многом держала форму благодаря именно штрихам и регистровому разнообразию. Но для ее завершения он выбрал основным двигателем именно линию из репетиций, добавляя и структурируя все в финале, как бы суммируя все размышления в один мысленный фарватер.
Второй этап испытаний проходил в «Филармонии‑2». Три дня на сцене, с которой на всех присутствующих взирал портрет композитора, оркестр «Новая Россия» под управлением Михаила Голикова, Алексея Рубина и Фредди Кадены исполнял новейшие конкурсные работы участников.
Регламент определил, что должны быть представлены произведения для фортепиано с оркестром, по составу не превышающим число музыкантов рахманиновского Третьего фортепианного концерта. Именно концерт стал самым востребованным жанром – их было девять. Еще на конкурсе прозвучали две фантазии и четыре программных произведения.
Если после первого тура оказалось возможным систематизировать участников по группам, то их оркестровое мышление было вполне разнообразным и местами контрастным. Каждый выбрал свой путь написания крупной формы. Одни остались в рамках классического жанра, другие сделали все, чтобы эти ограничения сломать.
Хосе Мануэль Гарсиа Ормиго своим фортепианным концертом Synapsis запустил механизм крутящихся шестеренок, аккуратно приправив этот бег эмоциональными испанскими ритмами. Похожее perpetuum mobile чувствовалось в Концерте Алексея Крашенинникова. Правда, здесь фортепианные повторения были напряженными, нервными и воспринимались как попытка выбраться из лабиринта, в котором за каждый неверный выбор пути оркестровая бич-хлопушка наносила удар.
Светлана Нестерова представила классическую трактовку жанра, где была и кооперация, и конкуренция, а конечная цель соревнования – не победа, а совершенство диалога. А Эдуард Кипрский увидел возможности в ограничении и написал Концерт для левой руки. Партия солиста, сыгранная самим композитором, технически была доведена до максимума.
Дастан Калмаганбетов, Борис Вишневский, Алексей Боловлёнков в свои конкурсные работы вплели национальную тематику. Народная казахская песня «Кусни-Корлан», русская «Белилицы, румяницы вы мои» и авторские мелодии, вдохновленные Ленинградом, составили основу тематизма их опусов.
Историческую тематику подняли в своих партитурах обладательница пятой премии Галина Зиганова, Сяо Цзиньхан и Цао Сюй. Произведения участников из Китая оказались родственны не только потому, что раскрывали историю существования древнейшей цивилизации, но и потому, что обе работы написаны в современных композиторских техниках. Такой же стиль письма остался у Линь Цзяцзе, создавшего концептуальные «Колокола I», «Колокола II» и «Колокола III» и получившего шестую премию.
Программные заголовки своим работам дали Дай Юнбин и Нина Синякова. Музыка в Reverse Light Юнбина с первых тактов вызвала ассоциацию с саундтреком к видеоигре, а концерт Aquatinta Нины Синяковой был отрешенным, невесомым и неземным.
Хотя конкурсные рамки ограничили максимальный возраст участников, все-таки их можно было разделить на молодых и более опытных. Особенно чувствовалось это на прослушивании концертов: некоторые участники, например, Максим Бабинцев, обратились к жанру впервые. А вот концерт Хосе Антонио Толосы Альмасана был уже третьим в творческой биографии композитора.
На церемонии награждения председатель жюри Александр Чайковский полушутя сказал, что в названии Конкурса Рахманинова важно, чтобы именно «композиторы» стояли на первом месте. А еще отметил, что второй конкурс для композиторов оказался гораздо сильнее и интереснее, чем первый. Такая оценка не может не радовать: значит, уровень участников, их произведений и статус индустрии в целом повышаются. Итоги конкурса показывают, что членами жюри ценится музыкальность, ясность формы, эмоциональность подачи и отсутствие принципиально новых композиторских техник. Возможно, этим нужно руководствоваться будущим участникам Конкурса имени С.В. Рахманинова.
