Релизы
На обложке новой записи «Альцины» Генделя – «знойная» картина Иасента Коллена де Вермона, изображающая только что сошедшего с коня Руджеро на волшебном острове Альцины: мощное барокко с плещущимися в воздухе херувимчиками, пышногрудыми распутницами в траве и на балконе палаццо, немногочисленными тешащимися юношами среди дев.
Имеет ли картинка отношение к самой записи? Ведь эту оперу, наряду с кое-какими другими шедеврами Генделя, мы уже успели выучить наизусть – и по записям, включая великую под управлением Уильяма Кристи, live из Парижской оперы 2000 года, и по спектаклю Кэти Митчелл, который играли и в Москве тоже.
Картинка к записи не имеет ровно никакого отношения. Она комфортно-слащавая, а запись скандально-экспериментальная. Этот состав солистов успел спеть «Альцину» в разных городах, включая Милан, и зафиксироваться в Бордо, где Марк Минковский раньше служил главным дирижером. Все дело в том, что две исполнительницы главных ролей рушат все наши представления о том, что такое волшебницы в опере, и даже о том, что такое волшебницы в жизни.
Чешскую меццо-сопрано Магдалену Кожену со всеми ее фортелями и штучками мы уже хорошо знаем – записи бесчисленны. Незабываема она была, с ее душевной переселенностью в другой мир, в партии Мелизанды в празднование столетия оперы, и тогда ее дирижером тоже был Марк Минковский. Она блистала и «тянула одеяло на себя» в зальцбургском «Дон Жуане», воплощая Церлину. Записала с очень большой отдачей также арии из «Альцины» под управлением Андреа Маркона в 2007 году. И тогда ее волшебница развернула все свои капризы, боли и отчаяния в серии портретных срезов редкой пронзительности и глубины.
Сейчас Кожене пятьдесят лет. Она много пела самого разного – от откровенного мейнстрима до самого отчаянного барокко. И голос ее стал неузнаваемым. В нем не осталось ни тени искренности, ни грана соотнесенности с глубинными ценностями, ни остатка внедренности в суть музыкального процесса. Он резкий и неаккуратный. Певица попадает в ноты, но издает неприятные звуки, в том числе даже за пределами приличий. Я могу понять Марка Минковского: он, как великий Николаус Арнонкур, любит новое и необычное, резко контрастирующее с привычным (за это Арнонкура не любили мейнстримщики в Вене), и потому создавать нечто новое с Коженой для него «занятно» (кстати, Кожену – то ли саму по себе, то ли как жену Саймона Рэттла – не любят в музыкальном Берлине). К голосу Кожены подверстывается голос американки Эрин Морли, резко звучащий, «писклявый», визгливый, которая превращает Моргану в нечто неподходящее – вредную соседку по кухне. Понятно, что мы ждем появления какого-то нового смысла из надсадного и нескладного пения двух «див». Ждем все три действия, но дождаться не можем.
Раньше мы знали, чем берут волшебницы, чем они околдовывают юношей и зрелых мужей – голосами Рене Флеминг и Патрисии Петибон. А уж ария Морганы Tornami a vagheggiar в исполнении Натали Дессе осталась навсегда в памяти как образец вокального и женского совершенства. А теперь два странных (если не сказать сильнее) голоса отпугивают от себя не только меломанов, но и вообще любителей прекрасного.
Две меццо-сопрано, Анна Бонитатибус (Руджеро) и Элизабет ДеШонг (Брадаманта), поют солидно и внушительно, хотя и не создают новых шедевров. Привлекает мальчишеский голос Алоиса Мюльбахера (Оберто), и мы верим этому отроку с его недетскими болестями. Тенор итальянца Валерио Контальдо (Оронте) как будто родился в глухой немецкой деревне и царапает слух своей сельской буффонностью. Бас Алекс Розен в роли Мелиссо вполне на месте.
Главными в записи становятся Музыканты Лувра и Марк Минковский. В ариях, где слух нам рвут на части неподходящие голоса, в инструментальных отыгрышах как будто слышится тоска музыкантов по прежним высотам. Все, что принадлежит оркестру, на большой высоте. И Марку Минковскому за его умение придать всей музыке самую высокую энергетику нельзя не пропеть высочайшие похвалы.
