События
У фестиваля есть ряд особенностей, делающих его неповторимым. Три тематические программы, каждая с концепцией, по поводу которой можно размышлять о проблеме «что чему предшествует: идея – музыке или музыка – идее?» Финальный «Концерт по заявкам»: тут выбирают сами участники. Названия программ никогда не повторяются, как и исполняемые сочинения. Фестиваль – сплав серьезности с юмором, объединяющий близких друзей. (Где еще увидишь, как золотой медалист международного конкурса переворачивает ноты другому золотому медалисту?) И понимание слова «игра» не только как музыкального исполнительства.
«Дилетанты»
Первый концерт «Возвращения»-2019 назывался «Дилетанты», и кавычки тут важны. Малопочтенным вроде бы словом Минц и Булгаков обозначили не доморощенный уровень сочинительства, но многочисленные случаи, когда композиторы были самоучками и (или) не получали за музыку денег.
И в самом деле, что мог получить Ричард Львиное Сердце, написавший во французской темнице песню «Поскольку речи пленного напор не свойствен»? Какую консерваторию окончил Папа Римский Лев X, автор респонсория «Святой папа Григорий»? Да и Тибо, граф Шампанский и король Наварры, сочиняя музыкальную мольбу «Будь милостив, Господь, к моей судьбе», думал о крестовом походе, а не о заработке. Староевропейская музыка в сочинениях высокородных особ предстала средоточием изящного благочестия, умноженного на отчетливое переживание вечности: мелодия словно развертывается в ней. Это показали специалисты по средневековым звучаниям Данил Рябчиков (цитоль) и Анастасия Бондарева (вокал), а также примкнувший к ним Роман Минц, вместе с Рябчиковым игравший на колесной лире. Причем лиры были разные: у одного – русская, у другого – европейская «шифони» по образцу XIII века.
Широкое понимание слова «дилетанты» дало скачок во времени – к двум фортепианным вальсам Александра Грибоедова. В исполнении Вадима Холоденко они прозвучали не только как грациозное воспоминание о домашнем музицировании времен создания «Горя от ума», но и как нечто шопеновское по настроению и стилю, только созданное до Шопена. И большее, чем великосветский салон.
Перебравшись на другой континент и в иную эпоху (начало XX века), публика погрузилась в Largo для скрипки, кларнета и фортепиано Чарльза Айвза, «в миру» страхового агента, а по сути – композитора-новатора, опередившего многих. Борис Абрамов, Игорь Фёдоров и Ксения Башмет передали строгую медленность, погружение «в себя», отголоски импрессионизма и «пограничную ситуацию» с классическими тональностями. Даже намек на актуальный (в будущем) джаз. Об этом коллаже стилей Стравинский говорил, что музыка Айвза сказала ему больше об Америке, чем все романисты, описывающие страну.
Это же (но с другого бока и про Россию) скажешь об опусе Георгия Катуара, чей квинтет а-ля Рахманинов (а также Чайковский и ранний Скрябин) вызвал двойные споры в кулуарах концерта. Обсуждали, был ли Катуар дилетантом, раз преподавал в консерватории и написал учебник по гармонии, и стоит ли эта музыка благосклонности фестиваля. На мой взгляд, стоит – как образец влияний и тенденций времени на интонационном и тематико-мелодическом уровне, при этом с тонким и «изысканным ритмическим рисунком». Как бы то ни было, ансамбль в составе пианиста Андрея Гугнина, скрипачей Марьяны Осиповой и Бориса Абрамова, альтиста Тимура Якубова и виолончелиста Бориса Андрианова показал чудеса совместной игры, когда все вместе явили оптимальный звуковой баланс. Разговоры же о том, что на «Возвращении» часто играют музыку «второго эшелона», организаторы справедливо отметают. Для того, чтобы публике понять, из какого эшелона та или иная музыка (и зря или не зря ее подзабыли потомки), опус следует как минимум исполнить.
Фортепианное «Прощание» Джачинто Шельси: в неторопливой метафизической вещи возникла смысловая перекличка с Айвзом. Шельси – сицилийский граф, увлекавшийся буддизмом и додекафонией, утверждавший, что «ноты – не более чем одежда, но то, что находится под одеждой, обычно интереснее». Меланхолия предсмертного опуса (1988), искусно переданная Вадимом Холоденко, основывалась на длительном переживании «пантональных» гармоний и гулкой протяжной педали. Эстет и мистик Шельси верил в переселение душ. Во время «Прощания» думалось: возможно, он был прав?
Неоконченный Секстет для струнных молодого химика Александра Бородина. Немного танца, немного романса, «печаль с очарованием наивного простодушия». Аллегро и Анданте (в тонкой трактовке Романа Минца, Бориса Абрамова, альтистов Тимура Якубова и Михаила Рудого, виолончелистов Алексея Стеблёва и Евгения Тонхи) – музыка, в которой наследие Глинки и Шуберта окрашено неповторимостью дара Бородина, его несентиментальной элегичностью, спокойным романтизмом и лирической патетикой.
Совсем иное впечатление от «Вечной песни» Шоссона на стихи «проклятого поэта» Шарля Кро. Вот истинно «декадентский» опус, где меццо-сопрано (Светлана Злобина) в сопровождении фортепиано (Яков Кацнельсон), двух скрипок (Марьяна Осипова и Борис Абрамов), альта (Тимур Якубов) и виолончели (Алексей Стеблёв) выводит типовые для fin de siècle стенания про кровь–любовь. В кулуарах концерта меломаны обсуждали певицу: не слишком ли робко она уловила поствагнеровские Эросы и Танатосы? Или, наоборот, спела правильно? Если согласиться с «рафинированной блеклостью» (как утверждают музыковеды) колорита «Песни».
Финал концерта – образец творческой работы фестиваля с идеей дилетантизма. Композитор и кларнетист Антон Прищепа по просьбе организаторов написал «Сharlie’s Smile» – 11-минутную фантазию для десяти инструментов по мотивам четырех киномелодий Чарли Чаплина. Флейта, гобой, кларнет, фагот, труба, тромбон, скрипка, альт, виолончель и контрабас сыграли не сюиту и не музейную стилизацию под биг-бэнд, но переложение чаплиновских идей для камерного ансамбля, перемешав «Smile» из фильма «Новые времена», «Eternally» из «Огней рампы», «Weeping Willows» из «Короля в Нью-Йорке» и «Sing a Song» из «Золотой лихорадки».
Это достойное завершение вечера про «дилетантов», рассказавшего о широте человеческой натуры и объеме творческой души. И о любви к музыке, без которой и вальса не напишешь. Одно дело знать, что «дилетанты» (как и не дилетанты, конечно) бывали разные. Новаторы и консерваторы. Талантливые и не очень. Предвидящие будущее и уходящие в прошлое. Другое – сопоставить музыку здесь и сейчас. Есть над чем подумать.
«Ремейки»
Решение посвятить вторую программу музыкальным обращениям композиторов к творчеству коллег всех времен и народов оказалось на редкость плодотворным. Благо было из чего выбирать: такого рода транскрипций и переложений немало. Впечатлило уже эффектное начало – Три песни советских композиторов из кинофильма «Москва». Проницательный и остроумный Леонид Десятников, исследуя феномен неотвязной мечты, создал из песен Блантера, Мокроусова и Маслова нечто вроде ироническо-отстраненной тоски о рае. И одновременно псевдо-шаманское заклинание. Группа музыкантов-«возвращенцев» и три вокалистки во главе с Алисой Тен блистательно передали атмосферу исторической истерики, холодно закольцованной боем «курантов». Вечер не зря начался со зрительской овации.
По контрасту прозвучала Итальянская сюита Стравинского для скрипки и фортепиано. В этом «ремонте старых кораблей» (знаменитое выражение композитора) царил скрипач Борис Бровцын, который вместе с Ксенией Башмет воплощал непростые идеи автора. Они похожи на слоеный пирог: музыка балета «Пульчинелла» по мотивам Перголези и его товарищей, переработанная для дуэта и снабдившая гладкость старинных гармоний острыми углами «вспыхивающих» диссонансов. Это сочетание шелковой благостности и грубого плетения мешковины, старинной прихотливости и современной ритмики Бровцын ухватил великолепно.
Когда Эдвард Григ дописал к моцартовской клавирной Сонате до мажор партию для второго фортепиано, он, конечно, не знал, что Александр Кобрин и Ксения Башмет сыграют это через века. Но уверена, композитор надеялся, что его любовь к Моцарту попадет в хорошие руки. В буквальном смысле. Так и получилось. В задушевном разговоре исполнителей о музыке двух гениев оказалось меньше «счастливой детской натуры» оригинала и больше неоромантизма скандинавского извода, но так и должно быть в переработке второй половины XIX века.
В конце первого отделения – снова камерный ансамбль, как и в начале вечера. «Голоса под стеклом», свободные переложения мадригалов Джезуальдо, сделанные его горячим почитателем Сальваторе Шаррино в 1998 году. Без намека на шутку или игру в «дистанцию», но с пиететом, не исключающим, однако, серьезных динамических и фактурных изменений. Под руководством дирижера Филиппа Чижевского и с чудесной певицей Анастасией Бондаревой музыканты достигли того, о чем мечтал Шаррино: некой «неопределенности» звучания, «закрытого в бутылке голоса», искусной рафинированности для контакта «с духом современности».
Приспосабливая Прелюдию, Гавот и Жигу из скрипичной Партиты Баха для собственной деятельности, Рахманинов оснастил барочную музыку раздольем. И добавил концертного блеска. Примерно то же самое (если говорить о концертности) сделал пианист Лист, преображая для себя песни Шуберта. Все в переработках заблистало и засверкало: оживленность стала оживленней, сложность – сложнее, задушевность обернулась патетикой, а исповедь – декларацией. Даже всем известная шубертовская Серенада убавила в элегичности и приобрела парадный вид. Пианисты Андрей Гугнин (Рахманинов) и Яков Кацнельсон (Лист), конечно, приняли правила игры. В той или иной степени. История рассудит, кто был более прав в торжестве принципа «что могут проделывать пальцы виртуоза». В конце концов, беспредельное варьирование, все эти глиссандо и арпеджио, в угоду роскоши рояля – многовековая любопытная традиция.
В 1995 году три британских композитора, Оливер Нассен, Джордж Бенджамин и Колин Мэтьюс, создали «Венок Пёрселла» – коллективное сочинение для фестиваля в Олдборо. В 2019 году деконструкция музыки XVII века прозвучала на «Возвращении», и интересно было услышать, как кларнетист Михаил Безносов, скрипач Айлен Притчин, виолончелист Евгений Тонха и пианист Александр Кобрин воплощают, как выразился Бенджамин, «акустический эквивалент выцветшего дагерротипа оригинала». Или, как сказано в буклете фестиваля, выражают восторг пёрселловской «контрапунктической и гармонической изобретательностью».
Фестиваль «Возвращение» умеет эффектно подать финалы концертов, и «Ремейки» не стали исключением. Шесть исполнителей и детский хор Гнесинской школы (с хором театра «Олимп») представил короткую «Россини-сюиту» Бриттена, написанную как саундтрек к рекламному мультфильму. С многогранной перкуссией, от ксилофона до кастаньет, с юмористическим колоритом и полетной изобретательностью в транспонировании пяти россиниевских фрагментов, что привело публику в эйфорию.
…Роман Минц в интервью сказал, что «Ремейки» – самая длинная программа фестиваля. А мне, как и многим слушателям, она показалась слишком короткой. И это главное, что можно сказать о «Возвращении».
