Фестиваль «Золотая Маска» показал в Москве оперу «Cantos» в постановке Пермского театра оперы и балета. Опера основана на биографии и текстах противоречивого поэта-модерниста Эзры Паунда, чье сотрудничество с режимом Муссолини привело к тюремному сроку, психиатрической лечебнице и тотальному разочарованию в собственном творчестве. Композитор Алексей Сюмак создал партитуру специально для театра и хора musicAeterna. Дирижирует оперой – в непривычно светлом костюме и прямо на сцене – Теодор Курентзис. О спектакле рассказывают музыковед Владислав Тарнопольский и театральный критик Антон Хитров.
Опера «Cantos» Алексея Сюмака принадлежит к той фундаментальной ветви современной оперы, в которой на смену литературному сюжету пришла звуко-акустическая фабула. Биография Эзры Паунда и его стихи, напечатанные в буклете к спектаклю, обязательно вручаемом каждому слушателю,– не локомотив действия, они лишь вводят в необходимый эмоционально-смысловой контекст. Истинный сюжет оперы – процесс обретения и потери языка, поэтического и музыкального.
Эзра Паунд осмыслен как трагический Орфей ХХ века: поэт, на протяжении 50 лет писавший кантосы (песни); поэт, который был и композитором (у него есть оперы, а над строками стихов он иногда помещал нотный стан); поэт, давший в конце жизни обет молчания (отречение от звука). Будучи добровольно немым, он не мог иметь в опере вокальной партии, его персонаж растворяется в демиургических жестах скрипачки (Ксения Гамарис) и дирижера (Теодор Курентзис), которые очень тонко – и музыкально, и пластически – формируют завораживающую атмосферу спектакля. Текст кантосов Паунда остается за хором musicAeterna, исполняющим ритмически непростую партитуру почти наизусть.
Жанр сочинения сложный, как сложна и предыстория его создания: сначала Сюмаку было предложено написать скрипичный концерт, затем появилась идея концерта для скрипки с хором, а потом – оперы с заглавной партией скрипки. Но в результате сохранились черты концерта: кульминационный номер – сольная каденция, традиционный для инструментальных концертов раздел, в данном случае отсылающий к вполне классической эстетике.
Одновременно «Cantos» – мистериальное действо, на редкость монолитное: разные искусства не взаимодействуют, а перетекают одно в другое. Поэт к концу жизни разучился произносить слова, поэтому текст к концу оперы распадается и исчезает в красивом и прозрачном хорале струнных, сидящих высоко под потолком. Хористы в финальной паване по композиторской «партитуре движений ног и рук» молча уходят со сцены, публика тоже становится по‑своему немой: аплодисменты исключены – в конце мы по одному выходим из зала в коридор и оттуда на улицу, пространство лишается света – до ухода последнего зрителя освещение в фойе выключено, все одеваются в темноте. Музыкальный материал оперы лаконичен, редуцирован до почти архетипических формул, а каждый номер нарочито статичен.
«Cantos» завершили оперную трилогию Сюмака о поэтах ХХ века с трагическим жизненным финалом, в которую входят исполненная Курентзисом в 2008‑м «Станция» на стихи Пауля Целана и пока еще ждущий воплощения «Немаяковский» (2010).
Опера «Cantos» – синтетическое произведение в абсолютном смысле слова. Невозможно сказать, где заканчивается вклад одного художника и начинается работа другого, хотя почерк каждого из авторов вполне различим. Работа драматического режиссера в оперном театре нередко обособлена от музыки: грубо говоря, публике показывают два сочинения в один вечер – музыкальное и театральное. Семен Александровский, тоже известный в первую очередь работами в драматическом театре, ставит «Cantos» принципиально иначе: в его спектакле жесты, позы и мизансцены неотделимы от музыки. Хор, дирижер, солистка-скрипачка выступают одновременно как перформеры.
Пространственное решение подчиняется той же логике. Ксения Перетрухина не просто создает сценографию, она предлагает особый способ организации пространства, где никому – ни дирижеру, ни хористам, ни музыкантам – не выделено отдельных мест: все перемещаются в едином поле.
Режиссер и художник намеренно игнорируют указания театральной архитектуры. Зрители проходят на свои места не через парадные двери партера или бельэтажа, а через извилистый темный коридор, и сесть им предлагают не в зале, а прямо на сцене (в Москве спектакль игрался во Дворце на Яузе). Зал, засаженный сухими деревьями, до конца спектакля пустует. У такого решения двоякий смысл: здесь и демонстративное освобождение от диктата традиции, и картина погрузившегося в хаос мира, где старые правила перестали работать.
Деревья, которыми Перетрухина заполонила зал и сцену, напоминают не столько райский сад, сколько сумрачный лес из «Божественной комедии» Данте: персонажи спектакля, люди XX века, обнаруживают себя в исторической чаще без карты и компаса. Их былые роли больше ничего не значат: художник по костюмам Леша Лобанов одел хористов как военных, летчиков, медсестер, состоятельных горожан и рабочих, но никто из них не ведет себя в соответствии с одеждой. В сущности, это даже не люди, а тени, вызванные театром на спиритический сеанс: рассеянный в дыму потусторонний свет, бесцветные льняные костюмы – все намекает, что герои давно мертвы.
В финале спектакля дирижер предлагает публике спуститься со сцены в зал и пройти между деревьями к выходу. Люди XXI века перенимают эстафету у призраков века предыдущего, попадая уже в свой сумрачный лес.
Но это еще не конец: сначала зрители проходят через абсолютно темное фойе, а затем попадают на воздух – и видят на ступенях театра десятки костров, освещающих дорогу во внешний мир. Путешествие тех поколений закончено, наше – только начинается.