Хвалить нельзя ругать

20 декабря 1957 года был подписан в печать первый номер только что созданного журнала «Музыкальная жизнь». С тех пор он менял дизайн, периодичность выхода – от двухнедельного до ежемесячного, – но оставалось главное: стремление охватить как можно больший спектр явлений и персон, составляющих суть той самой музыкальной жизни. Конечно, по скорости освещения журнал не может сравниться с газетой, но зато в нашем формате есть свои преимущества: основательность, возможность подробной профессиональной аргументации, сравнительная аналитика, красочность дизайна. А с наступлением эры Интернета ко всем этим качествам добавилась и новостная оперативность – и наш универсализм лишь умножился.

В дни своего 65-летия мы решили обратиться к коллегам – нашим дорогим авторам – с просьбой высказаться на животрепещущую тему, касающуюся нашей профессии. Мы сформулировали три вопроса, чтобы определить востребованность критика в глазах культурного сообщества и понять, какие события привлекают умы нашего времени.

1. Для чего сегодня нужна музыкальная критика?
2. Что самое сложное в профессии музыкального критика?
3. Назовите наиболее яркие музыкальные события на вашем профессиональном пути.

Лариса Барыкина, музыкальный и театральный критик, арт-директор международного фестиваля «На грани»

1. Ничего нового не скажу: критика – это постоянная рефлексия. О музыке, о музыкальном театре, о музыкантах-исполнителях. Осмысление и фиксация текущего момента в самых разных форматах и аспектах. Критика как экспертиза, как анализ, оценка и прогноз. Как просветительство. Как коммуникация с творцами и с публикой.
2. Что самое сложное в профессии музыкального критика? Найти и соблюсти баланс, равновесие между позицией горячо заинтересованного зрителя и холодного аналитика. Из нынешних проблем: не поддаться на стремление театров и филармонических институций сделать из вас не критика и эксперта, а собственного пиар-агента. Невыносимо писать (по обязанности) текст, желательно неплохой, о том, что вообще никак не задело.
3. В пять лет меня привели на балет «Лебединое озеро», и судьба моя была решена. С тех пор отвлечь от музыки меня можно было только хорошей книгой. Мне повезло: и в студенческие годы, и в течение всей последующей жизни довелось быть свидетелем невероятных творческих свершений в самых разных музыкальных сферах, быть близко знакомой с большими музыкантами, композиторами, режиссерами и хореографами, наблюдать и участвовать в процессе рождения новых произведений и спектаклей. Я поняла, что настоящее потрясение могу испытывать не только на выступлениях суперизвестных и великих музыкантов, сидя в самых знаменитых мировых театрах и концертных залах (а это и огромная наша страна, и Европа, Америка и Япония). Незабываемые ощущения настигали меня на концертах обычных, не статусных. На премьерах в самых разных нестоличных театрах. На всевозможных фестивалях, в том числе и тех, к которым сама имею непосредственное отношение. И, конечно, музыка в записи. И еще я поняла, что моя память хранит не только огромное количество музыки как текста, но и музыки как исполнительской интерпретации. В свое время это стало для меня сюрпризом.

Сергей Бирюков, редактор отдела культуры газеты «Труд»

1. Критика и сегодня и во все времена нужна, прежде всего, для того, чтобы затравить дискуссию о музыке. Чтобы то или иное событие не кануло в подушку досужих пересудов и забылось, а было внятно, громко, заинтересованно (даже пристрастно – главное, чтобы компетентно) обсуждено. Это его шанс войти в систему музыкальной жизни, автору и исполнителю – узнать свое место в мире творчества и музыкальной практики. Можно сказать, без критики и самой музыкальной жизни нет, а только беспорядочный дождь событий, почти не оставляющих после себя следа.
2. а) Если не быть объективным, то хотя бы стремиться к этому. До конца это невозможно, но стараться нужно. До сих пор изрядная часть критики – оплеухи тем, кого мы не любим, и комплименты фаворитам.
   б) Сформулировать мысль так, чтобы она была интересна и тем, о ком вы пишете, и тем, кто будет вас читать. Вы можете сколь угодно глубоко проникнуть в суть рассматриваемого явления, но если ваше слово неярко, вас просто не будут читать. Писать об искусстве – это тоже искусство, требующее ассоциативности, кругозора, вкуса, страсти.

3. Первый визит (в семь лет) в Большой зал консерватории – Реквием Моцарта под управлением Александра Свешникова. Исполнение второго действия «Тристана и Изольды» артистами Латвийской оперы в том же БЗК: тогда я, юноша (лет восемнадцати) впервые узнал, что музыка может поднять человека до состояния, близкого к оргазму. «Тристан» уже как спектакль Венской оперы, привезенный в Большой театр в 1971 году: я был поражен тем, что декорациями для все того же второго акта служат не средневековые стены, а астрофотографии галактик – представить такое на тогдашней советской академической сцене было невозможно. «Адриана Лекуврёр» с Миреллой Френи и Фьоренцей Коссотто под управлением Джанандреа Гавадзени во время гастролей Ла Скала в Большом театре в 1989 году: трудно вообразить себе что-то более красивое и трогательное. «Макбет» Верди в режиссуре Дэвида Паунтни, перенесшего действие в современную тоталитарную империю и вымазавшего действующих лиц ярко-зеленой кровью (Английская национальная опера в Большом театре, 1990): тоже абсолютно нереальное для тогдашней отечественной сцены решение. Концерты и общение со Штокхаузеном в главном здании МГУ на Ленинских горах в 1990-м: космическая музыка плюс космическая аура личности (порознь впечатление от того и другого скромнее). «Псковитянка» под управлением Евгения Светланова 30 декабря 1999 года в Большом театре: высочайший энтузиазм на сцене и в зале, а от того, что сочинил Римский-Корсаков в финале, «нервно курят» Канчели, Пендерецкий и все-все, кого мы привыкли считать самыми продвинутыми мастерами оркестра. «Гибель богов» Софийской оперы (гастроли 2018 года): я наконец по-настоящему прочувствовал гениальность этой музыки, предвосхищающей даже Гершвина – с тех пор при мне о Вагнере плохих слов (неважно, о каком аспекте его деятельности – о любом) прошу не говорить. Тут я теряю дар критики…

Сергей Буланов, музыковед и музыкальный критик, ответственный секретарь журнала «Музыкальная жизнь»

1. Прежде чем ответить, не могу не поделиться ощущениями, что многих этот вопрос поставит в ступор. Хотя меня такое положение дел удивляет с первых дней в профессии. Время идет, но ничего не меняется – мы по-прежнему нужны артистам, театрам, концертным организациям. И не только для статистики в бюрократических отчетах. Недавно мне один знаменитый певец сказал, что с сочувствием относится ко всем критикам. Но большинству все же нужен «взгляд со стороны», и на пользу идет некий азарт для творческого совершенствования, который мы вырабатываем как электроэнергию.
2. Первое: дружить и оставаться объективным. Я, например, редко пишу про близких друзей. Второе: получить хорошее образование. Одними вузовскими стандартами критик сыт не будет – определяющую роль в уровне нашего профессионализма играет возможность сравнения, которую обеспечивают опыт, наслушанность, аналитические способности. С недавних пор появился и третий сложный пункт: нужно уметь продвигать свой контент к аудитории, не выходя за этические грани. Газетная эпоха, когда условные «новости культуры» и рецензии люди читали по умолчанию, прошла. Критик в XXI веке должен обладать известностью и авторитетом, чтобы на его умозаключения кому-то хотелось тратить время.
3. Выбрать что-то конкретное сложно. Лучше назову любимый жанр – интервью. Его «яркость» в том, что процесс творческого общения обогащает и очень помогает. Многие из таких встреч для интервью стали для меня важнейшими музыкальными событиями в жизни – например, с Валентиной Левко, Владимиром Федосеевым, Маквалой Касрашвили, Марией Гулегиной, Александром Рудиным, Дмитрием Вдовиным, Богданом Волковым.

Владимир Дудин, музыковед, музыкальный критик

1. Такой вопрос инстинктивно вызывает оторопь, как у студента, сдающего экзамен. Как дипломированный музыковед до скончания века буду должен утверждать, что музыкальная критика нужна, ибо для меня это вопрос жизни и профессии. Как обыватель и эмансипированный слушатель, обзаведшийся с годами большой аудиотекой, как заядлый любитель музыки могу занять ровно противоположную позицию и смело заявить, что не так уж она и нужна, если сам научился разбираться в искусстве звуков. Как лектор, имеющий дело с неофитами, тянущимися разобраться в искусстве, например, оперы, не могу не оценить их стремления если и не научиться говорить на незнакомом языке (петь или играть), то получить ключи от него, обрести «оптику», научиться слушать и слышать музыку как речь, чтобы распознавать алхимию нот и слов. Многозначность музыкального языка вызывает к жизни бесконечное множество исполнительских интерпретаций (двух одинаковых исполнений не бывает, каждый концерт и спектакль неповторимы), а вслед за ними – и бесконечное множество критических толкований. Хорошая музыкальная критика не только продлевает жизнь того или иного события, но и фиксирует его в словах уже для Будущего.
2. Музыкальная критика должна быть музыкальной – в этом главная сложность. Под музыкальностью можно понимать и всегда мучительную попытку рассказать о музыке ее словами, проникнуть в суть написанного и исполненного, и литературность, красоту и глубину слога изложения, и возможность для читателя побывать на том самом событии, о котором рассказывает критик. Не так сложно понять и определить качество исполнения, как найти точные слова для того, чтобы описать содержание услышанного во всех нюансах и красках, текстах и подтекстах.
3. Яркими событиями могу назвать те, которые изменили мой слух, настроили его, обновили мое сознание, встряхнули и перенастроили нейронные связи. Таких было, к великому счастью, немало. До сих пор помню Пятую симфонию Чайковского, услышанную на Бергенском фестивале в исполнении симфонического оркестра NDR под управлением Эйвинда Гулберга Йенсена, разрушившего все стереотипы об этом опусе и давшего понять, что такое в принципе искусство дирижера. Третья симфония Бетховена в исполнении оркестра Баварского радио под управлением маэстро Мариса Янсонса в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии. «Гибель богов» Вагнера в Латвийской национальной опере в постановке Виестурса Кайришса под управлением дирижера Корнелиуса Майстера с Кэтрин Фостер в партии Брунгильды: сильная современная версия этой части тетралогии навсегда все расставила по своим местам. Анна Нетребко и Роландо Вильясон в «Богеме» Пуччини в Мариинском театре объяснили мне раз и навсегда все перипетии сюжета. Искусство виолончелиста Николаса Альтштедта, пианиста Бертрана Шамайю, скрипачки Янин Янсен… Отсутствие лимита на верхних нотах у тенора Юсифа Эйвазова – сокрушительное воздействие. Анна Нетребко в «Травиате» Верди и «Царской невесте» Римского-Корсакова в Мариинском театре. Искусство сопрано Татьяны Сержан для меня всякий раз – откровение, равно как и искусство меццо-сопрано Екатерины Семенчук. Об опере могу говорить бесконечно, простите.

Илья Овчинников, музыкальный критик

1. Первый порыв – ответить: «Сегодня – ни для чего». Это неверно; сегодня спокойное, взвешенное, ответственное слово весит больше, чем когда-либо. Музыкальная критика не последнее поле, где оно имеет шанс прозвучать. Придя в профессию 20 лет назад, я тогда ответил бы так: «Чтобы прочесть о событиях, где ты не был, и понять, много ли ты пропустил; чтобы прочесть о событиях, где ты был, и сравнить свои впечатления со взглядом профессионала». К тому времени я много лет ходил на концерты и часто не узнавал их, читая вышедшие через день или два заметки. По мере погружения в ремесло становилось ясно, что несходство впечатлений не беда; беда – плохо написанный текст. Хорошо написанный текст сообщает нечто гораздо большее, чем «много ли ты пропустил»: он помещает событие в контекст художественной и общественной жизни и в этом случае может прожить не один день, как номер газеты, а еще долго. Пример тому – замечательное издание «Новая русская музыкальная критика», сообщающее даже неспециалисту многое не только о концертно-театральной сцене тех лет, но об атмосфере, о профессионализме, о коллегиальности, о степени свободы, о времени, о жизни.
2. Уходить от прямых оценок «плохо» или «хорошо», а вместо этого объяснять, почему это было плохо или хорошо. Помню, в начале пути меня возмутила в заметке старшей коллеги фраза «играли так, что слушать было любо-дорого». Да, в начале пути ты не имеешь права так написать, а вот с накоплением опыта можешь почувствовать тот случай из ста, когда именно так и нужно написать – под свою ответственность и под доверие читателя, если оно есть. Соблюдать неписаные правила, о которых не все знают, но которых никто не отменял: читать, что пишут коллеги, и внимательно перечитывать собственный текст перед отправкой редактору, желательно не меньше трех раз. Не ехать по накатанной и не пользоваться собственными штампами (и тем более чужими). Не выгорать и находить новые ответы на вопрос, зачем, послушав три тысячи концертов, идти на три тысячи первый.
3. Из самых ярких – зимний зальцбургский фестиваль «Неделя Моцарта», где впервые посчастливилось побывать в 2007 году, после 250-летия Моцарта, когда руководство фестиваля решило разнообразить его программы. Среди того, что тогда довелось услышать, – Ensemble intercontemporain под управлением Пьера Булеза с серенадами Моцарта, Берио и Шёнберга, но еще более сильным потрясением стали симфонии Гайдна, которые играли Малеровский камерный оркестр, Камерный оркестр Европы и «Музыканты Лувра»: такого Гайдна в живом исполнении не слышал прежде никогда.

Петр Поспелов, шеф-редактор издательства «Композитор»

1. Для чего и всегда. Осмыслять музыкальные события, помещать их в общий контекст, указывать их местоположение в текущей культурной и общественной жизни. Ну и оставлять документы времени потомкам – по ним когда-нибудь будет писаться история.
   2. Самое сложное в профессии  – искусство перевода ушной информации в словесную. Профессионально разобраться в явлении, о котором ты пишешь. А потом – создать из услышанного, увиденного, прочитанного собственную историю, небольшое литературное произведение.
   3. Концерты Святослава Рихтера. Позже – Михаила Плетнёва, Мариса Янсонса, Теодора Курентзиса. Записи великих оперных певцов. Пластинки Стравинского. Московские гастроли Карлхайнца Штокхаузена. Авангард и минимализм. «Тихие песни» Сильвестрова, Tabula rasa Пярта, «Плач пророка Иеремии» Мартынова, Соната Загния.

Надежда Травина, музыковед, музыкальный критик

1. Музыкальная критика нужна для того, чтобы наиболее полно, в режиме 24/7 представлять актуальную картину музыкального искусства наших дней. Задачи музыкального критика – знакомить с теми или иными событиями, объяснять происходящее, поднимать насущные темы, возможно, воспитывать тех, кому небезразлична судьба классической и современной академической музыки сегодня. Музыкальная критика – по сути, мост между исполнителями и слушателями – это авторский авторитетный взгляд, реализованный в текстах.
2. Оставаться беспристрастным, органично сочетать в текстах профессиональный музыковедческий бэкграунд и понятный язык высказывания, сохранить баланс между научным слогом и «популярным» – так, чтобы было понятно и специалисту, и простому слушателю.
3. Зальцбургский фестиваль 2017 года, Дягилевский фестиваль, фестиваль «Золотая Маска», концерт Теодора Курентзиса с Симфоническим оркестром Московской консерватории, Зимний фестиваль искусств Юрия Башмета в Сочи, Транссибирский Арт-Фестиваль, фестиваль Concordia в Казани, Международный конкурс пианистов, дирижеров и композиторов имени С.В.Рахманинова.

Сергей Уваров, обозреватель газеты «Известия»

1. У музыкальной критики сегодня четыре основные задачи.
   Первая – помощь публике с выбором в огромном потоке событий и релизов. Никогда прежде людям не было доступно такое количество музыки (как живой, так и в записи). Потому-то практически ушла в прошлое «традиционная» критика, сфокусированная на оценке художественного явления, в том числе и негативной. Сегодня главное «наказание» для неудачного концерта или диска – молчание СМИ.
   Вторая задача – просвещение, рассказ о том, что происходит в мире музыки. И здесь надо исходить из того, что даже если читатель не послушает то, что мы советуем, да и вообще не особо интересуется этим, он все-таки будет в курсе событий. Это напоминание, что даже когда пушки говорят, музы не молчат.
   Третья задача – содействие музыкантам. Раньше казалось, что те, кто создают музыку (сочиняют, исполняют), и те, кто о ней пишут, – в разных лагерях. Сегодня мы понимаем, что все находимся в одной лодке (надеюсь, не в «Титанике»). И если рецензия или заметка поможет получить талантливому исполнителю аудиторию, композитору – заказ, поддержит организаторов концерта или фестиваля – это уже благо. Конечно, критик не должен превращаться в пиарщика. Но если можешь искренне похвалить, лишний раз поддержать вниманием артистов – сделай это!
   Наконец, четвертая функция: создание просто красивого текста. Важно не только то, о чем пресса говорит с читателями, но и то, как она говорит, на каком языке. В эпоху всеобщего озлобления и одичания сама интонация, манера изложения мыслей – интеллигентная, оперирующая метафорами, художественными образами – уже действует как живая вода. Очевидно, что писать в таком стиле куда легче о музыке (и искусстве вообще), нежели о политике, экономике и боевых действиях.
2. Самое сложное – быть им, невзирая на то, что в современных массовых СМИ жанр рецензии, например, практически умер. Все остальные сложности – следствие первой. Сложно отстаивать свое понимание, о чем надо писать, а о чем не надо. Сложно объяснять, почему то или иное событие музыкальной жизни важно. И сложно смириться (и убедить смириться руководство) с тем, что любой, даже самый выдающийся текст о концерте классической музыки соберет меньше читателей, чем бездарное описание очередного скандала в шоу-бизнесе.
3. Если слово «события» понимать узко – как концерты, на которых довелось присутствовать, то навскидку выделю несколько. Выступление Вальтрауд Майер в Большом зале консерватории в 2005 году; исполнение Répons Булеза ансамблем Intercontemporain в КЗЧ в 2021-м; клавирабенды Михаила Плетнёва… И многое, многое другое. Ну а шире – событиями можно назвать и встречи с прекрасными музыкантами, и собственные творческие шаги, и прочитанные книги. Скажу лишь, что когда я, будучи воспитанным на классике XVIII–XIX веков, в тринадцать лет услышал в гостях у своей учительницы Пять пьес для оркестра oр. 10 Антона Веберна (еще в советские времена произведение записал на пластинку Геннадий Рождественский), мой мир перевернулся. Я вышел в космос.

Елена Черемных, музыкальный критик, историк, куратор

1. Сегодня критика нужна, мне кажется, исключительно самим музыкальным критикам – носителям иллюзорного представления о себе как о человеке, остающемся в профессии. Отделы культуры, где они остались, перепрофилированы на «стиль жизни», штатный расклад в деловых изданиях держится на личном расположении начальства к музыкальной критике. Системный образ критики образца девяностых-двухтысячных улетучился. Так что «для чего нужна критика»? По большому счету, ни для чего не нужна.
2. Самое сложное – наблюдать деформацию сообщества, которое когда-то казалось идеальным просто потому, что критикой занимались очень увлеченные своим делом люди с профессиональным музыкальным образованием.
3. Все наиболее яркие музыкальные события были и остаются связанными с современными авторами, современными коллективами и новыми музыкальными форматами. Из персон – это три Алексея: Ретинский, Сысоев, Сюмак. Из коллективов – это хор и оркестр musicAeterna под руководством Курентзиса. Из новых музыкальных форматов – это работа современных авторов на балетной ниве. Я имею в виду Петра Поспелова, почти на пустом месте реконструировавшего для Красноярска музыку Цезаря Пуни к забытому балету Жюля Перро «Катарина, или Дочь разбойника», и Юрия Красавина, создавшего восхитительную партитуру «Танцемании» для Большого театра.