История
В декабре 1987-го Uriah Heep, или, как писали наши музыкальные критики, «Урия Хип», прибыли в Москву, чтобы дать в СК «Олимпийский» аж десять концертов, став, таким образом, первой англоязычной хард-рок-командой, выступившей в СССР. Многотысячная публика, знакомая с полным собранием сочинений коллектива, к тому времени насчитывавшим шестнадцать альбомов, встретила появление UH на сцене продолжительными овациями – популярность «Хипов» в нашей стране была запредельной, едва ли не большей, чем в их родном Альбионе. И кому как не им надлежало вышибить первую заклепку из пресловутого «железного занавеса».
Между тем каждому, кому посчастливилось побывать на тех исторических концертах (а это в общей сложности 185 тысяч человек), было ясно: в «Олимпийском» выступает не настоящий Uriah Heep, а его призрак, мираж, его бледная тень, потому как истинный «Хип» закончился десять лет назад. Из классического квинтета к 1987-му остались двое: гитарист Мик Бокс (которого советские хипоманы между собой называли Мишей Коробковым) и Ли Керслейк, барабанщик. Идейный лидер и душа группы Кен Хенсли покинул ее семь лет назад, а ее голос, он же лицо, Дэвид Байрон ушел на вечный покой в 1985-м… И тем не менее успех в «Олимпийском» был грандиозный.
В отличие от коллег по цеху – «Пёплов», «Саббатов» и «Ледзепов» – «Хипы» не могли похвастать внешними данными, что противоречило негласному правилу, установленному еще «Битлами», Элвисом, а, быть может, и того раньше. Горбоносый коротышка Мик Бокс; смуглый, с лошадиными зубами Кен Хенсли (о котором говорили, что он не то индеец, не то цыган), тщедушный, с опереточными усиками Дэвид Байрон, беспорядочно чередующий микрофонную стойку с барной… со стороны ничего звездного не наблюдалось. В самом названии группы, которое было не чем иным, как именем главного злодея диккенсовского романа, эдакого Иудушки Головлева викторианского пошиба, сквозило что-то ущербное. Но эта ущербность вмиг улетучивалась, стоило включить катушечный магнитофон. Ибо музыка была хороша! И это чудовищное несоответствие формы и содержания, внешности и дарования, тела и души также было очень понятно нашему обывателю.
«Хипы» были своими в доску: бесхитростные гармонии, исполняемые на двух-трех ладах (песню Sympathy хоть сейчас можно запускать в «Три аккорда»), перемежались сложносочиненными мелодическими структурами с многократными модуляциями и непременными подпевками (все музыканты выступали бэк-вокалистами) – это не просто ласкало слух, но грело душу. Казалось, именно так могли бы зажечь наши ВИА – да, черт возьми, могли бы, будь у них хотя бы половина той сладкой свободы, той самой sweet freedom, и божьего дара, отпущенного «Хипам». «Как прекрасен этот мир!» – запевали «Самоцветы». «Oh, mister Wonderworld…» – перекрывали их Uriah Heep.
Наша любовь к «Урии…» была любовью с первого взгляда, то есть с первого звука. Альбом Very ‘eavy… Very ‘umble с покрытой паутиной физиономией на обложке (некоторые усматривали в ней черты Дэвида Байрона), выпущенный летом 1970-го, на Западе потерпел полный провал. Одна критикесса из модного журнала даже договорилась до того, что прилюдно покончит с собой, если Uriah Heep когда-нибудь обретут мировую известность. Совсем иное отношение к дебютнику было в нашей стране: открывающую композицию Gypsy играли даже подростковые ансамбли в пионерлагерях, силясь повторить «зловещий» орган Хенсли и металлические «запилы» Мика Бокса.
Вторая пластинка, Salisbury, еще более укрепила позиции UH в СССР. Причем всенародное признание снискала не дивная шестнадцатиминутная одноименная баллада, расцвеченная медными и деревянными духовыми (и никакого отношения не имеющая к событиям в Южной Родезии, как можно было бы подумать, судя по обложке с танком), а простенькая Lady in Black, написанная не то в духе английской народной песни, не то в манере советской бардовской школы… Ее мог сыграть на гитаре любой – чередуя ля минор с соль мажором. Сыграть и спеть: «She came to me one mo-o-orning, one lonely Sunday mo-o-orning…» Кстати, это была проба пера Кена Хенсли в группе как автора, и поистине – высшая проба.
На следующем альбоме Кен «выдал» десятиминутную щемящую композицию с потрясающим гитарным риффом, который запоминался сразу и навсегда. «Было июльское утро, я искал любви…». Для поколения рожденных в 1960-е July Morning явилась таким же откровением, как «Июльский дождь» Марлена Хуциева – для поколения их отцов. Удивительно, но ко времени выхода гиганта Look at Yourself (1971) «хипы» все еще никак не могли определиться с ритм-секцией. Только к четвертой пластинке, наконец, нашлись басист и барабанщик, которые полностью устраивали Хенсли: 24-летний новозеландец Гэри Тэйн, получивший известность в Keef Heartly Band, и чуть более старший Ли Керслейк, некогда игравший с Кеном в The Gods, Toe Fat и Head Machine. Именно таким, «классическим» составом – Байрон, Хенсли, Бокс, Тэйн, Керслейк – группа сотворила самые значительные работы: Demons and Wizards («Демоны и чародеи») и The Magician’s Birthday («День рождения волшебника»), написанные по мотивам фантазийных новелл Хенсли. Красной нитью в этой эпической «дилогии» прошла тема борьбы Добра со Злом, Света и Тьмы (не главная ли тема русских народных сказок и советской мифологии?). Эти альбомы взяли «золото», затем «платину» и вошли в сокровищницу мировой рок-культуры. «Хипы» достигли пика славы. И, как часто бывает при переходе через точку экстремума, плавно двинулись по нисходящей.
Альбомы Sweet Freedom и Wonderworld были ладно скроены и крепко сшиты, однако их нельзя было проиграть в голове от первой ноты до последней, как предыдущие два: в памяти оставались только великолепные одноименные треки, написанные, конечно, Кеном.
Зимой 1975-го группу покинул Гэри Тэйн; он скончается через год в возрасте двадцати семи лет от передозировки… На его место был приглашен Джон Уэттон – поющий басист, который успел поработать в Family, King Crimson и Roxy Music. С его участием «Хипы» записали два альбома с символичными названиями Return to Fantasy и High and Mighty. Первый отсылал к «хипповской» классике – к тому времени, когда они творили сообща; второй, чье название можно перевести как «Важный и Зарвавшийся», по сути, был сольником Хенсли. Кен самолично написал девять композиций и только одну, поразительной красоты Weep in Silence, – в соавторстве с Уэттоном. Пластинка стала лебединой песней для Дэвида Байрона. Так и не сумевший побороть алкогольную зависимость, он был изгнан из группы.
Для многих поклонников-«пуристов» история Uriah Heep на этом заканчивается. Однако команда выжила: на смену Байрону пришел Джон Лоутон из Lucifer’s Friend, которому удалось, пусть и ненадолго, вдохнуть в UH новую жизнь. У него был сильный, с хорошим диапазоном вокал, хотя и несколько претенциозный. Кстати, ушел и Уэттон: на его место заступил бывший басист Дэвида Боуи Тревор Болдер. Началась вторая волна «кадровых перестановок».
Обновленному составу удалось выпустить две бодрые пластинки: Firefly (которую, в лучших «хипповских» традициях венчала одноименная продолжительная баллада) и Innocent Victim. Любопытно, что «Невинную жертву» в 1980-м напечатала фирма «Мелодия» по лицензии немецкой Ariola – под названием «Ансамбль “Урия Хип”». Все песни располагались в оригинальном порядке. Был только один нюанс: вместо убийственно гипнотизирующей змеиной головы на конверте красовались улыбающиеся «хипы» с охапками цветов в руках – словно они только что отыграли на юбилейном концерте в Кремлевском дворце съездов. Пластинка имела оглушительный успех. А песню Free Me, типично «хенсливскую», крутили до дыр на всех дискотеках страны.
«Хипы» давали ощутимый крен в сторону попсы. Альбом 1978 года Fallen Angel практически полностью был танцевальным. Особенно выделялся задушевный «медляк», завершающий первую сторону. «Come back to me, – проникновенно выводил Лоутон. – Can’t we try it one more time». Но уже никого нельзя было вернуть. И ничего нельзя повторить…
Пластинка 1980 года, Conquest, с черно-белой обложкой, на которой облаченные в военную полевую форму музыканты пытаются удержать на занятой высоте знамя с надписью URIAH HEEP, говорила сама за себя. Она была настолько слабой, что слушать ее было невозможно за исключением пары вещей, написанных Кеном Хенсли. Но и их портил ужасный, натужный вокал очередного временщика – Джона Сломана.
Должно было пройти еще семь лет, прежде чем Uriah Heep удостоили своим вниманием СССР. Впоследствии они приезжали неоднократно, можно сказать, регулярно, установив своеобразный рекорд по числу гастролей в нашу страну среди зарубежных рокеров.
Злые языки поговаривали, что они давно выдохлись и никому не нужны на Западе, поэтому, дескать, и мотаются к нам – не ради денег, а для того, чтобы ощутить аромат былой славы. Может, оно и так. Но ведь и мы ломились на их концерты, чтобы поностальгировать по тем временам, когда от «Июльского утра» наворачивалась слеза.
Ушла эпоха. А воспоминания о ней остались. Музыка помогает их сохранить. Даже если ее исполняют совсем не те. И совсем не так.
