Кристиан Ярви:
Мало кто знает, какой я на самом деле

Корреспондент «Музыкальной жизни» Роман Королев (РК) попросил рассказать Кристиана Ярви (КЯ) о новом альбоме и о том, что значит для него освоение композиторского амплуа.

РК В названии вашего диска используется слово «escape». В переводе с английского оно означает «побег», «выход», «спасение». Расскажите, откуда и куда вы бежите?

КЯ В данном случае я не думал о конкретной программности. Escape – это, конечно, метафора. Для меня она значит одно, а для вас – совсем другое. И это прекрасно, ведь всякая интерпретация субъективна и имеет право на существование. Одни находят выход в алкоголе, другие – идут молиться в церковь, кто-то посвящает себя науке… Для себя я избрал другое решение – создать саундтрек, который стал бы своего рода аккомпанементом моей духовной жизни и дал мне возможность заняться саморефлексией. Так что перед вами – результат самоанализа, движения внутрь. Необходимость такой интроспекции возникла от острого недовольства тем, что часто люди верят в тот мир, что существует вовне, так называемый видимый мир, забывая о том, что на самом деле создают его каждый момент жизни. В данном случае я хотел сменить перспективу – начать разговор о том, что внутри каждого человека. Так что этот альбом проясняет не только историю моей жизни, но и жизни других людей, которые пытаются придать смысл тому, что вокруг них, понять, кто же они такие.

РК И все же при всей глобальности замысла музыка вашего альбома очень личная. Можно ли считать материал, из которого она возникла, автобиографическим?

КЯ Да, материал автобиографический. Он очень личный в том плане, что выражает конкретно мои ощущения. Но эмоции, которые передает моя музыка, как мне кажется, универсальные. И в ней существует много точек схода с чувствами людей разных взглядов и предпочтений, социальных групп, профессий – я хотел выйти именно на общечеловеческий уровень переживания. В конце концов, все мы взаимодействуем, используя электромагнитные колебания. И мы часто забываем, что люди – это существа одного вида. Мы представляем один организм, живущий на земле, внутри безумного многообразия, а вовсе не на вершине эволюционной цепочки. Такие понятия, как границы, языки, социальные и экономические системы, – в некотором смысле овладевают нашей способностью думать на общечеловеческом уровне, то есть мыслить по-настоящему. Но мы же чувствуем одинаково, у нас общие проблемы, у нас общие эмоции, и не важно, кто вы – миллионер или бродяга.

РК Но если музыка существует как результат слушания, то нельзя не учитывать то, как меняются условия, заставляющие нас корректировать свои привычки, а следовательно, иным становится и сам опыт восприятия, не так ли?

КЯ Музыка никуда не денется. Она всегда с нами. Это касается не только слушания, но и концертных практик. К слову, условия, в которых они существуют, всегда меняются. Пандемия, например, породила множество вопросов и одновременно – новых идей. Именно в карантин вместе с Оркестром Балтийского моря мы начали серию Musical Chain. Если кратко, то это пересоздание популярных классических произведений. Поскольку собраться офлайн мы не могли, то появилась идея сделать проект о том, как перерождается музыкальная энергия, во что она трансформируется за время карантина. Например, мы обратились к пьесе «Утреннее настроение» Грига и превратили ее в Midnight Mood («Полуночное настроение»), то есть записали фантазию на тему того, как бы мы работали вместе вживую, исполняя этот опус.

РК А в чем заключалась ваша работа в данном случае?

КЯ Дома музыканты записывали свои голоса, а потом я собирал эти дорожки и сводил их в собственной логике, таким образом переписывал оригинал и выпускал новую версию. Но это не просто наложение ритмов. Часто музыканты импровизировали, играли что-то, следуя своей интуиции, желаниям. Так что возникала интересная ситуация: оркестр становился некой музыкальной группой, а я – продюсером. Это объединяло. Дальше мы использовали интересные визуальные материалы, создавали необычные видео – для совсем иной аудитории, не привычной для нас. Но главным условием было не повторять старое. И признаюсь, мы бы никогда не сделали ничего подобного, если бы не коронавирус. Он подарил нам возможность экспериментировать…

РК Новый альбом – тоже вынужденный эксперимент?

КЯ Этот альбом рождался в течение нескольких лет. Трек Nebula, например, был записан первым, в то же самое время, когда на Abbey Road мы записали концерты Филипа Гласса и Стравинского – с моим другом, скрипачом Дэвидом Небелем. Они тогда вышли на отдельном диске. И в ту же сессию вместе с музыкантами из Лондонского симфонического и Оркестра Балтийского моря мы попробовали подступиться к этой пьесе из моего альбома. Я был очень рад такой возможности, она меня вдохновила на запись полноценного релиза. Вообще, это было что-то вроде прорыва: я почувствовал, что я не только дирижер, но еще и композитор, а то, что я пишу музыку для разных ансамблей, тоже имеет ценность.

РК Легко ли вам удается балансировать между академическими традициями и практикой написания электромузыки?

КЯ Я всегда экспериментирую. И для этого использую лишь один инструмент – свое ухо. Если бы вы знали, сколько у меня было советчиков, которые говорили, как правильно работать! Они предлагали избавиться от шумовых эффектов, например, но именно их я и хотел оставить. Я представлял, как из тумана, волнами разворачивалось повествование в моей музыке. И я хочу, чтобы вы слышали этот шум, а не восхищались чистотой звучания. Если сказать совсем грубо, то это уже что-то ближе к саунд-дизайну. Но при этом я не существую в жестких рамках и не хочу говорить лишь о себе. Тут важно сказать о моих партнерах, иногда они были действительно растеряны. Я вспоминаю, например, вокалистку Лийси Коиксон. Она призналась мне: «Я не знаю, что делать! Тут всего несколько нот!». Она не понимала, как будет звучать весь трек в целом, но, когда я дал послушать финальный вариант, она была восхищена.

РК То есть у вас изначально было общее представление о том, как будет звучать весь альбом и как будут организованы пьесы в нем?

КЯ Это всегда живая структура. А в моем случае – это музей: экспонаты могут выставляться отдельно, вопрос в том, как организовать их вместе и как с их помощью что-то рассказать. Работа над этим релизом заставила меня повзрослеть. Я понял, что такое творческий прогресс – ни с чем не сравнимые эмоции! И теперь я более уверенно мыслю в перспективе – я понимаю, что я делаю, куда двигаюсь. Я начал строить свою дирижерскую карьеру в 2000 году, и потребовалось почти 15 лет, чтобы осознать, что весь этот фестивально-концертный опыт, построенный на работе с разными исполнителями и в разных жанрах, есть использование чужого материала или, лучше сказать, блоков. Я больше не хочу играть с чужими идеями, не хочу, словно ребенок, собирать кубик Рубика. Теперь я конструирую свой кубик – делаю, что хочу. В мире музыки многие заинтересованы в появлении новых названий, новых идей, но все новое нуждается в объяснении, оно должно иметь причину для существования. Я уверен, что если бы Бетховен творил в наше время, то ему бы тоже пришлось объяснять менеджерам, зачем он написал Девятую симфонию. Вообще, если сравнить композиторство с работой некоего механизма, то талантливый автор элементарно должен нажимать на нужные кнопки – и тогда все получится. Гениальный композитор точно знает, на что нажимать. Вагнер, например, был грандиозным рассказчиком, Чайковский – создатель особой чувственности, Бетховен – идеалист до мозга костей.

РК На какие кнопки нажимаете вы? Постклассические?

КЯ О, я нажимаю на совсем другие кнопки. И отдаю себе отчет в том, что постклассикал – это лишь категория, а мы не можем жить без того, чтобы не навешивать ярлыки. Мой близкий друг Макс Рихтер очень хорошо пошутил на эту тему. Когда в Таллине мы записывали его новый альбом, я подошел к нему и сказал: «Макс, ты знаешь, у меня есть любимая нота – фа-диез!». На что он мне ответил: «Кристиан, а моя любимая нота – соль-бемоль». Мы выполняем одну миссию. Только я веселее, а он мрачнее. Скажу так: моя музыка – это вера в то, что счастье есть, а страдать попусту – бессмысленно.

РК Такое отношение к жизни воспитывается, или с ним надо родиться?

КЯ Это оттого, что мы боимся быть открытыми, мы считаем, что всегда должны защищаться, потому что вокруг враги, но это неправда. Посмотрите на обложку моего диска – я снимаю эту страшную маску, я освобождаюсь от страхов. Я будто обнажаюсь перед всеми и показываю, кто я такой – впервые в жизни. А ведь мало кто знает, какой я на самом деле. Не исключаю, что найдутся те, кто, послушав этот альбом, изменят свое представление обо мне. Но я такой. И я отличаюсь от того человека, который выходит на сцену и руководит оркестром – ведь на самом деле я совсем не властный. Я не люблю указывать людям на то, как должно быть. Есть такая позиция: я все знаю, а вы молчите – она меня не устраивает. Да, действительно иногда надо кое-что подправить и затем двигаться дальше. Но 100 человек в совокупности знают больше, чем один. Идеал власти – это дать музыкантам возможность вдохновиться – вот что должен делать дирижер.

РК А кем вы вдохновляетесь?

ЯК Недавно Эстонский национальный оркестр дал первый после карантина концерт – уже в обычном формате – и он был посвящен 90-летию со дня рождения композитора Вельо Тормиса, одного из самых важных персонажей для всей эстонской культуры. Меня вдохновляет не только его великолепная музыка, но и он сам как личность. В какой-то момент он перестал писать оркестровую музыку – ему стало не хватать инструментальных средств – и он сосредоточился на хоровых сочинениях, в основе которых лежали рунические формы пения. Он стал думать о том, как пересобрать основы эстонской нации. Он заставил эстонцев размышлять о пути, который определен их языком. Это уникальное пространство рассыпанных вдоль побережья деревень и сел заставила живших тут людей говорить в особом ритме – ритм создал песни, песни стали мелодиями, а мелодии породили гармонии. Так появилась музыкальная культура. Он как композитор обозначил то, о чем мы раньше не задумывались. И тем самым оказал значительное влияние на последующие поколения. Я горжусь тем, что я представляю «новое издание» эстонской культуры, продуктом которой, в свою очередь, стал и великий Арво Пярт.

РК А ваш оркестр тогда можно назвать «новым изданием» культуры целого региона?

КЯ Пространство между Таллином, Санкт-Петербургом и Хельсинки – это лучшее место на земле. Я называю его «треугольник мечты». Это самое богатое в музыкальном плане место в мире. Европейский север, море, леса, народы – славянские, финно-угорские, скандинавские – все это такое культурное разнообразие! И я не могу понять, какие в принципе могут быть политические противоречия между странами, владеющими этими территориями. Мы должны стать партнерами. Моя персональная миссия – не участвовать в соревновании, не искать врагов. Рональд Рейган как-то сказал: «Нет врагов, есть только оппоненты». А в культуре нет и оппонентов. И обществу нужно лишь одно: понять это. Наш Оркестр Балтийского моря тому подтверждение. Мы представляем 10 стран региона, и нас объединяет именно эта идея – принадлежности северу, его морю, его красоте. Мы все вскормлены этой природой, и у нас нет разногласий.

РК Я знаю, что у вас запланировано мировое турне по случаю выхода этого альбома. И вы хотели выступить в России этой осенью. Эти планы сохранились?

КЯ На этот тур мы рассчитывали, конечно. Но коронавирус скорректировал наши планы. Мы постараемся выступить в Москве и Петербурге в конце осени или начале зимы. Большие оркестровые пьесы будем исполнять в камерных вариантах. Попробуем малыми силами организовать полноценное выступление.