Кристине Ополайс:
У меня репутация «сценического животного»

АМ Вы не собирались быть оперной певицей, профессию выбрала ваша мама. А чего хотелось вам самой?

КО Я всегда мечтала стать актрисой кино. До сих пор думаю об этом… К сожалению, упустила шанс засветиться в американском кинематографе. Один режиссер предложил мне роль в биографическом фильме. Но в то время у меня было много занятостей в Метрополитен-опере, и чтобы принять это предложение, я должна была бы отказаться от всех артистических планов на следующий сезон. Поэтому пришлось сказать «нет». Сейчас молю бога, чтобы дал мне шанс, который я тогда упустила.

АМ Но и в опере вы всегда – актриса, причем всегда энергичная, страстная.

КО У меня репутация «сценического животного». Конечно, я могу играть драматические роли, где нужно умирать, при этом кого-то убивая, – это у меня и правда здорово получается. Но сейчас хочется чего-то другого: окунуться в страдальческую атмосферу, глубокие воды. Я становлюсь старше, и появляется желание притормозить и не развиваться по классическому сценарию – в «тяжелый» репертуар, а сделать шаг назад и выиграть при этом, потому что, если более лиричную роль играть с драматическим надрывом, она может получиться намного интереснее.

Испытываю радость от того, что я в состоянии петь лирический репертуар, и все мои piano при мне. Это самая большая награда. Случилось это именно по той причине, что я вовремя сделала паузу и отказала агентам, которые хотели моего скорейшего перехода в драматический репертуар.

АМ Отказывать сложно?

КО Тогда было ощущение, что возложенные на меня надежды будто бы не оправдались. Я уставала и пела на автопилоте. Для вокалиста убийственно входить в большой бизнес и сидеть на всех стульях, если отдаваться профессии так, как это делаю я, – не уметь работать в полноги… Я абсолютно сживаюсь с ролью… Такой у меня недостаток. Или достоинство – как угодно. Для меня, наверное, минус, для публики – плюс.

АМ Значит, прощай, Тоска?

КО Я считаю необходимым делать перерывы между драматическими ролями. Если за что-то возьмусь (например, за Аиду), то хочу совмещать актерское мастерство с вокальным, без лишних эмоций, которые приветствуются в юношестве, но неуместны в зрелости. Правда, существует некая тонкость: как только певец удачно появляется в некоторой роли, ему тут же предлагают ее спеть и в других театрах. Подобные стереотипы хочется ломать. Я считаю, что можно спеть Катерину из «Леди Макбет Мценского уезда», а через два месяца Амелию в «Симоне Бокканегре», потом – Мими в «Богеме».

АМ Для первого концерта после карантинного молчания вы выбрали лирический репертуар: Дездемона, Амелия, Татьяна, Русалка…

КО Да, я решила побаловаться лирическим звуком. Появилась мотивация петь. Концерт на Idagio – абсолютно новая для меня история, большой эксперимент. Я не знала, что был прямой эфир, а не запись. Выбирала целые сцены, а не арии. Хотелось, чтобы получился моно- и мини-спектакль. Вышел, спел арию и победил – по такой схеме я не работаю. Мне нужно время, чтобы раскрыться и энергетически соединиться с образом. Но я получаю удовольствие, если вхожу в режим «театра одного актера».

АМ Как вы выбираете, что петь?

КО Главное, о чем я думаю, – это сама роль, характер, судьба героини. Очень важна музыка. Я эгоистично думаю сначала о себе, о том, что могу сделать с той или иной ролью. Если мне нравится характер, история, если вижу потенциал роли, то знаю, что и она вокально получится.

АМ Но в спектакле характер героини может оказаться совсем не таким, как вы ожидали…

КО Это правда. Например, моя любимая «Тоска» вдруг после определенной постановки перестала быть любимой. Я отстрадала все спектакли в Баден-Бадене с Саймоном Рэттлом, потому что не понимала свою героиню. Почему она не любит Каварадосси? Режиссер меня своей версией не убедил. У меня всегда проблемы с людьми, которые думают, будто они режиссеры… Я сама себе режиссер.

Зато, например, когда я работала с Дмитрием Черняковым, то принимала его самые сумасшедшие идеи: у него есть дар убеждения. Даже если какая-то интерпретация вызывала шок, то он мог объяснить психологию и мотивацию моей героини. То же самое – с «Русалкой» в Баварской опере в постановке Мартина Кушея. Все были в шоке… Я не замечала, что мне холодно весь спектакль, так как на сцене я была мокрая. Чтобы рассказать историю трагедии Русалки, пришлось идти на жертвы.

АМ Как вам работалось с Кушеем?

КО Он настоящий драматический режиссер, который без скандала и напора добивается от артистов того, что хочет. В самом начале работы над постановкой произошел вопиющий случай: у меня пропал голос. Когда пришло время репетиций второго действия, Мартин сказал, что нужно быть практически все время на сцене – Русалка не будет петь, но она должна присутствовать всегда. И тут я теряю голос, а до премьеры остаются три недели… Врач порекомендовал молчать как можно дольше. И я молчала. Первые два дня была погружена в себя, и это помогло мне прочувствовать боль Русалки – то, что она не могла говорить… До сих пор мороз по коже… Я попросила интенданта Николауса Бахлера найти другую певицу, но Кушей и мистер Бахлер мне сказали: «Даже если кто-то будет петь за тебя, то из-за кулис, а ты будешь играть спектакль».

Только на генеральной репетиции – в костюмах, с оркестром – я начала петь. Помню, что дирижер все время сажал оркестр, потому что музыканты хотели посмотреть на меня. Ведь у меня из голоса вырвалась такая силища! Получился фантастический вечер. Я очень жду возвращения в Мюнхен с этой ролью. Это, пожалуй, самое большое мое желание в данный момент.

То же самое могу сказать о «Енуфе» с Дмитрием Черняковым. Там тоже было что-то невероятное, потому что мне было плохо все репетиции – так я вжилась в роль. Это его любимая из моих работ, насколько я знаю. Хотя очень люблю Полину из «Игрока». Хотела бы ее снова спеть, но именно в этой постановке, где Полина – сумасшедшая.

АМ А Татьяна? В спектакле Мариуша Трелиньского Татьяна ведь тоже безумна.

КО Там и сама история безумная! Вообще, у меня вся жизнь такая странная! В первый же день на репетиции мне сразу: «Знаете, тут без домашнего задания не обойтись». Вся постановка, сценическое действие было математически рассчитано. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Я две ночи не спала, репетировала дома со стульями, с креслами…

От режиссера потом пришло письмо с благодарностью – ему больше понравилось то, что получилось у нас, чем премьерный вариант с другими солистами. Хотя фактически я не работала с ним – не видела его, ни слова не слышала. Просто мистика.

АМ В «Манон Леско» у Ханса Нойенфельса тоже очень точно рассчитано сценическое движение. Там вы срочно заменили Анну Нетребко, хотя и вошли в спектакль до премьеры.

КО У нас было восемь репетиций, включая сидячую оркестровую, рояльную в костюмах и генеральный прогон, то есть на самом деле – четыре дня. Я согласилась на это, потому что нужно было работать с Йонасом Кауфманом, с которым у меня такая химия, что нам и репетировать не обязательно. Несмотря на то, что атмо­сфера в театре сохранялась приятной, Нойенфельс, странный человек, кричал и ругался на всех, кроме меня. Мне говорил: «You are young Jerry Hall, ich liebe dich» («Ты как молодая Джерри Холл, я тебя люблю»).

АМ У вас есть любимые сценические партнеры, помимо Йонаса Кауфмана?

КО Никогда не забуду работу с Роландо Вильясоном. Это было во время моего неожиданного дебюта в Вене. Нужно было спеть вместо Анны Нетребко два спектакля в рождественской Вене. Представляете? Все ждали Анну, конечно, и я из-за этого испытывала неловкость. Но на дворе стоял 2009 год, я двигалась в своем направлении и не очень интересовалась, кто – звезды, а кто – суперзвезды. Просто приехала и честно отработала с прекрасным Роландо – одним из самых лучших партнеров в моей практике. Замечательные воспоминания остались от «Мефистофеля» в Мюнхене, где я играла с Джозефом Каллеей. Эта постановка меня очень сдружила с ним и с Витторио Григоло. Наверное, Витторио и Джозеф – коллеги-друзья по жизни, а с Йонасом – самый сильный опыт.