Ламенто или босса-нова

В последнее десятилетие современная опера стала обязательным ингредиентом сезонной музыкально-театральной афиши, за что стоит благодарить лидеров нашего театра, к которым относятся, к примеру, режиссер Борис Юхананов и продюсер Павел Каплевич. «Октавия. Трепанация» была впервые дана в 2017 году в Амстердаме, а теперь в Электротеатре «Станиславский» сыграли российскую премьеру, вписав ее в афишу фестиваля «Территория». «Рабочего и колхозницу» в прошлом сезоне включили в программу Экономического форума в Санкт-Петербурге, но там она прошла как-то криво, так что нынешний показ на сцене зала «Зарядье» можно считать мировой премьерой.

Лидеры на то и лидеры, чтобы определять контуры проекта, привлекать композиторов и других сотрудников. Борис Юхананов и композитор Дмитрий Курляндский, служащий музыкальным руководителем Электротеатра «Станиславский», – давно сложившийся союз, еще до основания театра они вместе создали первый эпизод оперного сериала «Сверлийцы» и теперь понимают друг друга настолько хорошо, что даже вместе составили либретто, в основу которого положили два перекликающихся текста – трагедию Сенеки «Октавия» и эссе Троцкого о Ленине.

Павел Каплевич увлечен созданием новых творческих союзов: на этот раз он соединил поэта Михаила Чевегу и композитора Владимира Николаева. Ни тот, ни другой полнометражных опер до этого не сочиняли, хотя Николаев однажды участвовал в коллективном оперном проекте «Царь Демьян».

Две новые оперы отчасти рифмуются: обе отправляют нас в тоталитарные времена, там по сцене ходят Нерон и Троцкий, тут – Сталин и Гитлер. В «Октавии» гнет и ужас римской тирании распространяются на сцену из трепанированной головы Ленина, которую защищают двадцать терракотовых безголовых солдат. Нерон казнит половину Рима, включая восемь Октавий, за полтора часа оперы, которые длятся с неукоснительной серьезностью – вплоть до самого последнего кадра, в котором Ленин превращается в статую Будды, и зал прыскает со смеху: помнится, идею «снятия оппозиций», в том числе между серьезным и смешным, Юхананов выдвигал еще в 1980-е годы. В «Рабочем и колхознице» с самого начала поэтикой верховодит игра и ни к чему не обязывающая фантазия, в которой слышатся отголоски соц-арта все тех же 1980-х. И даже оба диктатора выведены довольно милыми людьми.

Однако в музыкальном отношении две оперы друг другу прямо противоположны. «Октавия. Трепанация» Курляндского – высокотехнологичная авангардная партитура, матрицей которой служат несколько тактов революционной песни «Варшавянка», растянутые в сто раз: суровая песня проложила русло творчеству композитора, хотя слушатель об этом может и не догадываться. Нашему слуху явлены несколько сложноподчиненных потоков: сидящий за спинами зрителей человек-оркестр Олег Макаров на ходу соединяет живую электронику и микрохроматический хор, звучащий в записи. Солисты, хотя и не обладающие по-оперному окрашенными голосами, виртуозно выводят точно прописанные ломаные вокальные линии. Тенор Сергея Малинина (Нерон) и баритон Алексея Коханова (Сенека) соревнуются четкостью артикуляции и широтой диапазонов. Анти-хит спектакля – заторможенный монолог-ламенто Призрака Агриппины в исполнении Арины Зверевой, построенный на вдохах и скольжениях. Так же звучит октет Октавий, представленный ансамблем Questa Musica, тогда как драматический актер Юрий Дуванов честно, как в театре, произносит речи Троцкого. Фонограмма в это время выдает звуки, напоминающие электропилу, однако звуковой баланс выстроен настолько продуманно, что ни один звуковой план не пропадает и не глушит другой. Дирижер спектаклю и не нужен.

 

«Рабочий и колхозница» вылиты из совсем другого материала, и это далеко не сталь. Две новые оперы интересно сопоставить по музыке – в том числе потому, что два сочинивших их композитора вовсе не являются творческими антиподами. Владимир Николаев, как и Дмитрий Курляндский, знает толк в экспериментах, блестяще владеет электроникой, но умеет работать и на территории популярных жанров – но ведь и у Курляндского есть поп-диск и другие опыты подобного рода. В данном случае Николаев сочинял народную оперу, и это у него прекрасно получилось. В ней большой и цветистый оркестр – расширенный состав той же самой Questa Musica, чья вокальная половина в это время пела «Октавию» в Электротеатре, и дирижер Филипп Чижевский в невероятном камзоле. Поют оперные солисты, для которых написаны благодарные вокальные партии. Герои скульптуры Веры Мухиной спускаются с пьедестала, чтобы пожить человеческой жизнью, влюбиться, пережить измену, поссориться и примириться с судьбой на фоне благоуханного мажора и минора, нетривиальных мелодий и гармоний, ну и, конечно, с полным ассортиментом жанровых моделей от «Бориса Годунова» до «Веселых ребят». Вставная босса-нова, которую танцует двуполая Илзе Лиепа, – самый попсовый номер, идущий с аккордеоном и маракасами в оркестре, но и он не нарушает академических стандартов. Такого у нас давно не было: появилась полнометражная опера с вокалом и музыкой отличного качества, выполненная целиком классическими средствами.

Но есть у нее и одна беда: в «Рабочем и колхознице» нет ансамблей, а ведь именно они делают оперу оперой. Что поделаешь, такова драматургия: как бы ни был остроумен текст Михаила Чевеги, его пьеса – не оперное либретто. В нем не заложены поворотные узлы, когда действие бы остановилось и персонажи смогли бы попеть одновременно каждый о своем. Собственно, этого нет и в «Октавии» – там тоже все поют по очереди, и не скажешь, поют ли они арию или речитатив. Но внутри авангардной поэтики такая однородность оправдана. Если же мы слышим оперу традиционную, без ансамблей она производит впечатление художественного организма с особенностями развития. Когда в самом конце Рабочий и Колхозница все же запевают дуэтом, понимаешь, чего нас столь долго лишали.

Конечно, Владимир Николаев проявил чудодейственное мастерство, уложив на музыку не предназначенный для нее текст и в итоге победив ситуацию. Вторым испытанием для оперы стала подзвучка. В зале «Зарядье» отличная акустика, а такие умелые артисты, как Михаил Никаноров, Евгения Афанасьева, Екатерина Лукаш или Евгений Либерман, вполне могли бы прозвучать без усиления, если бы они пели впереди оркестра. Однако оркестр был посажен ближе к зрителям, а на сцене шло театральное действие (режиссер Евгений Кулагин) – в такой мизансцене без микрофонов было не обойтись. К сожалению, такого отстроенного звука, как на «Октавии» в Электротеатре, в «Зарядье» не было и в помине: как ни потел звукорежиссер, слова и голоса все равно улетали.

Если «Октавия» в Электротеатре оказалась безукоризненным продуктом, то «Рабочий и колхозница» произвели впечатление полуфабрикатов. Однако обе композиторские работы достойны восхищения, и хочется надеяться, что музыка Владимира Николаева еще обретет подходящий ей театральный гарнир.