Леди Мондегрин

– «И колокольчик, дарвалдая, гудит уныло под дугооой…»

– Что колокольчик делает?

– Дарвалдаит.

– «Колокольчик – дар Валдая», понимаешь?

– Я так и пою.

– Дар чего? Дар Валдая!

– Ужас, так нелепо звучит.

– Вполне логично. С чего ты вообще затянула эту песню?

– Не знаю, вспомнила вдруг, как бабушка с сестрами на семейных праздниках ее запевала.

– Так, пора в номер, раз ты бабушкину песню поешь, то еще немного – и на сцену полезешь танец живота отплясывать.

– Ты враг веселья.

– Нет, я враг похмелья.

Такое явление, как неправильно расслышанные слова в песне, называют «мондегрины». В честь одной женщины, одной прекрасной леди. Ее так и звали – леди Мондегрин. Она родилась в начале двадцатых годов ХХ века в семье известных американских интеллектуалов по фамилии Райт. Почему тогда она – леди Мондегрин? Маленькая Сильвия Райт и сама не знала, она много лет задавалась вопросом, о какой еще леди Мондегрин идет речь в старинной балладе, которую пела ей мама.

«And laid him on the green [“и положил его на траву” – англ.]» – прочла она в тексте баллады спустя много лет. И прекрасная леди Мондегрин в тот же час упала на траву замертво. Но Сильвия не дала ей бесславно кануть в вечность, она стала журналисткой, писательницей и, воспользовавшись положением, назвала в честь прекрасной леди ослышку. Мондегрины случаются достаточно часто, ­какие-то становятся известными, но о большинстве никто даже не догадывается. Просто наш мозг склонен все достраивать, дополнять реальность, торопиться создать целостную картину мира. К тому же, звука, как известно, не существует. Если дерево падает в лесу, когда рядом нет ни одного существа с ушами, то оно создает лишь механические колебания. Грохот падения существует внутри нас. И песни существуют внутри нас.

– Ты, может, тоже спать уже? – недовольно произнес он, встал с пластикового стула, чуть не свалив его, и пошел в комнату. Ира видела, как муж резко сдернул покрывало с кровати, улегся на дальнюю половину, отвернулся к стенке, протянул руку к выключателю и погасил свет.

Он лег спать, оставив Ире в нагрузку чувство вины за то, что она продолжает сидеть на этом балконе теплым вечером и смотреть на луну, на темное пятно моря, слушать шум пальм и пьяных туристов, которые продолжают веселиться на гостиничной дискотеке. Господи, даже Пушкин писал про египетские ночи, а ей нельзя посидеть, посмотреть и послушать. Впрочем, он начал злиться еще вчера, когда они прилетели. Номер был не готов, вещи оставили в холле гостиницы и пошли прогуляться к пляжу.

«Слушай, я не могу, три года не видела море, нет, четыре, не могу я, в общем», – она быстро скинула кроссовки, стянула носки, бросила их в горячий песок и побежала к воде, закатала джинсы и зашла по щиколотку, но волны быстро дотянулись до джинсов и намочили их почти до колена. Ира засмеялась и зашла по пояс, а потом с размаху плюхнулась в воду и поплыла. Одежда сковывала движения, но при этом было так легко и приятно. «Здравствуй, море, здравствуй, море», – повторяла она и улыбалась.

Когда Ира выходила из воды, она чувствовала себя прекрасной хулиганкой из ­какого-­нибудь французского фильма, взъерошила мокрые волосы и никак не могла выровнять дыхание, сквозь капли на ресницах и без того яркий южный мир переливался разноцветными бликами.

Взгляд мужа опустился на Иру с такой тяжестью, что придавил к земле, она сразу почувствовала вес мокрой одежды и ее неприятную липкость. Когда они шли по гостиничной территории, муж оглядывался по сторонам, внутри отеля делал вид, что они не вместе, но, когда Ира приняла душ и переоделась в сухое, встретил ее как ни в чем не бывало, словно никакого купания в одежде не было.

Во время обеда Ира набрала со шведского стола «всего по чуть-чуть» и вернулась с тарелкой, напоминавшей мозаику из маленьких разноцветных кусочков еды. Муж снова смерил ее взглядом, вернувшим ощущение тяжелой мокрой одежды. Но потом они оба отвлеклись на разговор о том, на какие экскурсии стоит поехать. От греха подальше Ира улыбалась и говорила «угу».

Ира сидела на балконе, смотрела в ночное небо, похожее на густую, переливающуюся яркими бликами шерсть черного зверя, и вспоминала нелепую историю их с мужем знакомства.

– Вас зовут Ярина? Господи, неужели?! Вы даже не представляете, как приятно, как же давно я не слышал этого имени. Так звали мою любимую бабушку Ярочку, она родилась в Закарпатье, а потом… ладно, это все так… я позже расскажу, можно к вам присесть? – Ира слушала этого приятного мужчину в строгом костюме и пыталась сообразить, что делать. У нее даже мелькнула мысль оставить все как есть, а потом, если их случайное знакомство продолжится, сменить имя в паспорте, стать Яриной, но тут подруга, которая отходила в дамскую комнату, громко крикнула: «Ирин, ну я пойду, наверное, ты скоро?».

– А, Ирина, мне послышалось иначе, – разочарованно сказал он, но все же сел к ней. Ира хотела поддержать его, сказав, что всегда мечтала встретить мужчину по имени Баян, да так и не встретила, но посмотрела на его растерянное лицо и просто улыбнулась.

Она подвинула ему чистую чашку, спросила, как он оказался в кафе бизнес-­центра, работает рядом? И откуда все же бабушка? Жива ли она? Почему не поехал на похороны? Дочке от первого брака уже двенадцать? Ничего себе! И кем она хочет стать?

Через час Ира вернулась в офис и не могла перестать улыбаться, напевая в мыслях песню Максима Леонидова: «Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти». Через день встретились снова, через год поженились, через два она сидела на балконе в гостинице.

Из комнаты послышался булькающий звук, как будто Игорь тонул во сне и захлебывался. Ира подошла к перилам балкона и чуть наклонилась вперед, чтобы лучше было видно море. Конечно, разглядеть можно было лишь черное пятно, если она закрывала глаза, то картинка не менялась, но ей приятно было думать, что она смотрит на море. И на то, как в темноте, на песке танцует женщина. Дурачится и повторяет танец маленьких утят, который она помнила с детского сада. И еще «Макарену», которую отплясывали постояльцы отеля. А потом садится на песок, зарывает ноги и лепит себе русалочий хвост. Ей давно хотелось зарыться в песок.

– Спокойной ночи, Ярина, – шепотом сказала Ира.