Персона
16 октября петербургский композитор отмечает некруглый юбилей: ему исполнилось 65 лет. Вместо привычного юбилейного интервью «Музыкальная жизнь» публикует расшифровку устного выступления, сделанного Леонидом Десятниковым в ходе Нелектория «Петя и волки», в котором также приняла участие поэт Мария Степанова. Вел Нелекторий шеф-редактор издательства «Композитор» Петр Поспелов.
Добрый день всем.
Дорогой Петр Глебович! Вы очень опрометчиво сообщили сейчас о том, что мы с Машей Степановой пишем некую оперу. Ровно таким же образом двенадцать или даже больше лет назад ваша супруга сообщила примерно о том же самом («Дети Розенталя» в Большом театре. – П.П.). Я придерживаюсь той точки зрения, что пока чего-то нет, то этого нет. Я страшно суеверен, и Маша тоже. У нас есть совместная работа, но сейчас рано об этом говорить. Никаких сведений из открытых источников не существует. Вы просто папарацци, и я вас порицаю за это. Так что мы сегодня не будем говорить об этой опере, пожалуйста. Вдруг мы ее еще и не напишем. У нас же вокруг алеаторика сплошная; все держится на соплях буквально.
Итак, у меня есть 20 минут. Я совершенно не готовился к этой встрече, если честно. Я подумал: если Маша будет читать стихи, – Маша, вы же будете читать по писаному? – то у нее есть преимущество, которого у меня нет. И я решил тоже почитать по писаному.
Дело в том, что примерно в 2008 году я начал записывать… это ни в коем случае не дневник, а то, что раньше называлось ежедневник. Ну, типа завтра сходить в прачечную или позвонить стоматологу. Я записывал в основном то, что связано с работой, хотя со временем в этих записях стали прорастать вещи, которые к работе не имели отношения. Это не похоже на Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ), я ничего не хочу поведать городу и миру, это чисто для себя. Оказалось, очень полезная вещь. Например, мы с Алешей Гориболем недавно собирались в Нью-Йорк, и нужно было оформить много документов. В частности, нужно было предоставить сведения о том, в каком году и какого числа в предыдущую поездку мы оказались в Канзас-Сити (притом что американцы вообще-то никаких штампов в паспорт не ставят). Я заглянул в свои записи и уточнил эти даты, так что потребная американскому консульству информация была предоставлена.
Несколько дней назад я из этих заметок выписал почти все, что имеет отношение к «Буковинским песням». Я сейчас буду вскрывать, что называется, творческую кухню, творческую лабораторию. Но на самом деле… если вы читали, предположим, «Дневники» Сергея Сергеевича Прокофьева, то там очень мало про то, что, собственно, происходило в этой творческой лаборатории. Ведь это неописуемо. Это невозможно воспроизвести, и вообще непонятно, зачем это делать. Но, тем не менее… сейчас, мне надо найти первую страницу…
(Листает.)
«Буковинские песни» были закончены 1 апреля 2017 года. Они сочинялись абсолютно без заказа, без дедлайна, просто как бог на душу положит, для себя и обожаемого Алешечки Гориболя. Оказывается, уже в 2014 году эта тема зародилась. Но поскольку композитор существует в полуидиотическом состоянии между сном и явью, из этих записей абсолютно непонятно, почему вообще возникла эта идея.
В частности, 8 июня 2014 года я записал: «Вчера, кажется, придумал Квинтет. Украина. Фольклор. Сегодня раскладывал кое-какие материалы. Щедрiвки? Буковина? Это все не без влияния яначековских квартетов, вероятно».
Потом идет запись о том, что я прослушал дуэт из оперы «Запорожец за Дунаем» Гулака-Артемовского. Я вообще-то уроженец Украины и первые семнадцать лет своей жизни провел в Харькове. Некоторые из них были счастливейшими годами, но это уже перед отъездом в Ленинград. Итак, дуэт Одарки и Карася… бессмысленно рассказывать об этом московитам –это украинский специалитет. Википедия сообщает, что опера была поставлена в 1863 году на сцене Мариинского театра и имела некий успех, однако в следующем сезоне ее сняли с репертуара, поскольку выяснилось, что музыку автор заимствовал из оперы «Похищение из сераля», добавив в нее несколько народных мелодий и переработав отдельные места. Некто Антонович в 1925 году написал, что опера Моцарта «Похищение из сераля» на Украине никогда не исполняется, а «Запорожца за Дунаем» хорошо знает каждый украинский театрал. И это совершеннейшая правда.
Потом опять у меня появляется слово «Буковина»; начинается некий research по поводу Буковины. Это мой невроз: прежде чем начать работу над какой-то вещью, связанной с некой культурной парадигмой, надо изучить этот материал досконально. Так было с моим балетом Opera, который имеет прямое отношение к итальянской барочной опере. Я переслушал огромное количество музыки и перечитал огромное количество текстов – для того, чтобы потом все это отбросить к такой-то матери.
Потом тема квинтета как-то ушла. Я пишу 5 июля 2014 года: «Что-то засомневался. Или лень проклятая вышибла из седла».
И через неделю: «Мои попытки работать с буковинским фольклором не дали результата».
В том же 2014 году, 16 декабря. В этот день встреча с Машей Степановой насчет либретто, которое мы договорились не упоминать. Представляете, как давно это было? А воз и ныне там.
(Листает.)
У меня тут несколько записей в течение 2014 года, да и 2015-го, но с большими перерывами. Я что-то записываю, но нет ничего, касающегося «Буковинских песен». Вот 2015 год, много светских, культурных (но по большей части все-таки светских) мероприятий, связанных с моим 60-летием, которое отмечалось в разных городах нашей необъятной родины. По этой причине я в 2015 году постыдно мало работал над собой и над своим, как говорят коллеги, творчеством. Но тем не менее 7 мая 2015 года появляется запись: «Слушал лемкiвськi пiснi».
Лéмки – это украинский субэтнос. Они называют себя русинами. Некоторые считают себя украинцами, некоторые – отдельной этнической группой. То есть я занимался чем-то вроде музыкальной антропологии; там все непросто. Между прочим, жена хореографа Алексея Ратманского Татьяна идентифицирует себя как русинку.
В том же 2015 году я оказываюсь в городе Перми и записываю: «В меню “Пельменной № 2” есть украинская врезка на украинском языке».
То есть какие-то мозговые щупальца бессознательно двигаются в этом направлении. Буквально через несколько дней, вернувшись из Перми, где мне были оказаны всевозможные почести, я вдруг пишу: «Не дается мне es–moll…»
Кстати, надо ли переводить es-moll? Хотя, ми-бемоль минор… в общем, час от часу не легче.
Далее, в состоянии той же невротической потребности освоения материала переслушиваю Двадцать четыре прелюдии Шопена в исполнении Григория Соколова, это происходит в июне 2015 года. Делаю довольно глупые комментарии (не буду их зачитывать), в частности, сетую на неправильные ноты в третьем такте от конца Прелюдии соль-диез минор… и потом вдруг понимаю, что это живая запись… То есть она была настолько совершенна, что просто невозможно было себе представить, что вживую можно так играть.
Через неделю после этого, 24 июля 2015 года: «Вчера Таня Парфенова позвонила: внезапно оказалась в Полтаве ввиду непреодолимого желания быть там. Счастлива, хрущi над вишнями гудуть (здесь цитируется хрестоматийное стихотворение Тараса Шевченко «Садок вишневий коло хати»), мальвы-штокрозы, абрикосы и т. д.».
Надо иметь в виду, что уже произошли известные события. И тема уже покрылась неприятным саспенсом.
Потом я занимаюсь коломыйками, потом вдруг: «Написал ля-минорную прелюдию». Подробностей – никаких: дескать, написал первый такт, написал второй такт… ничего этого нет.
Контекст все время меняется. А что больше всего мешает нашему брату из нашего композиторского цеха? Мешает невозможность полного погружения в свою работу. Как говорил Стравинский: «Я насекомое, которое умеет ждать». Вот! Необходимо быть насекомым, быть кем-то, кто не бреется, не улыбается и никуда не ходит. Это очень тяжело дается.
«Умер Самуил Аронович Лурье. Прелюдия ля минор». Это записи одного дня…
«Почти доделал Прелюдию си минор. Фактически за два дня. Очень короткая, как ля мажор Шопена, мрачнейшая».
Я также попытался посредством YouTube выяснить, что происходит с фольклором сегодня в Украине. Оказалось, почти ничего не происходит. Не смог найти никаких аналогов тому, что у нас делает, например, ансамбль Покровского – как будто подобных институций в последние годы там не существовало. Вы можете найти псевдонародные украинские песни в эстрадных обработках, но благородного фольклорного аутентизма, который есть в России, в Украине, кажется, нет. Поэтому мне списывать было почти неоткуда.
Так, что вам еще интересного рассказать? Давайте я что-нибудь сыграю (хотя формального повода для этого нет). Например, прелюдию, которая мне очень нравится, – си-бемоль минор. Мне кажется, в ней есть что-то от музыки Гаврилина. (Показывает нотные сканы.) Вот видите, все эти нотки маленькие, они взяты из хрестоматии, которая выходила в советское время, в начале или первой половине 1960-х годов, она называется «Буковинскiнароднi пiснi». Все мелодии я позаимствовал оттуда. В каких-то случаях я их переделывал очень сильно, в других – оставлял почти без изменений. А в какие-то моменты прищуривался и думал: как странно – первая фраза заканчивается тактом 3/4, а вторая, такая же, – тактом 4/4. И в чем здесь, как говорит молодежь, рофл? Вероятно, старушка какая-нибудь в конце второй фразы просто устала и поставила фермату. В общем, с ритмом я делал все, что хотел, но контур мелодий в основном сохранял.
Значит, вот такая песня – «Червона калина бiленько зацвiла». Зацвiла́ или зацвíла? С ударениями в украинском фольклоре вообще довольно сложно. Это отличает его от русского: много синкоп. Вы читаете текст, так сказать, всухомятку – одни ударения, а когда тот же текст поют – другие. И это, по-моему, прелестно.
Петя, придержите ноты, пожалуйста, они совсем свежие, прямо из типографии и имеют обыкновение складываться.
(Играет Прелюдию си-бемоль минор.)
Спасибо. (Аплодисменты.) Я играю, конечно, гораздо хуже Гориболя (раз в пятьдесят примерно), но он сегодня занят другой работой, поэтому мы решили его не напрягать.
Ну вот, значит, в 2015 году я езжу по всяким городам и даже, по-моему, странам. И эти путешествия перемежаются вот такими записями: «8 января 2016 года. Звонок от М.Е.Швыдкого: будет звонить некая госпожа Чжан, нужно написать оперу для провинции Ляодун по роману Льва Толстого “Воскресение” на пару с композитором-китайцем». И здесь же: «Минут двадцать у рояля, фа минор».
Как бы существуешь в таком безумно прозрачном континууме.
Январь просто страшный.
10 января, события дня: «Тщательно вычистил увлажнитель воздуха. Фа минор не идет. Работаю урывками. Больше играю “Хорошо темперированный клавир”. Лигети, MusicaRicercata, номер 7».
15 января: «Из дома не выходил. Чуть-чуть продвинулась фа-минорная».
18 января: «Шлифовал фа-минорную, самому нравится, только болит шея».
22 января: «Кажется, закончил фа-минорную».
30 января: «Сегодня вернулся к фа-минорной, которую я, было, закончил и даже поставил дату 22 января. Но нет, не закончил. Что-то там не то. Что?»
Видимо, все-таки закончил, потому что через три недели, в феврале 2016 года, – новая песня, которая поразила меня прежде всего своим названием: «Ой, Канадочка широка». То есть это эмигрантская песня. И, кстати сказать, на этом диске и на виниловой пластинке на обложке есть прекрасная фотография, которую нашел Григорий Жуков, выдающийся дизайнер фирмы «Мелодия». Какой-то неведомый человек, опубликовавший эту фотографию в интернете, написал: «Фото сделано в городе Манитоба, Канада». То есть это украинские эмигранты, но точно мы не знаем.
3 апреля. Из романа Марии Галиной «Автохтоны»: «Стал ходить на концерты. В оперу. Я словно бы становился тем, кем стал, если бы… только это все маска, понимаете? Одно дело ты искусствовед и статейки пописываешь, другое – если держишь точку и продавщицу трахаешь в подсобке, а потом надеваешь пиджак и идешь слушать “Детей Розенталя”. Говно, кстати, эти “Дети Розенталя”». Конец цитаты.
«Начал ре мажорную прелюдию».
Ну вот. Дальше онкология чья-то… чужая… «закончил ля мажор»… «переписал»… «gis–moll»… «не уверен»…
«В буковинской песне “По тiм боцi Дунаю, недалеко вiд гаю” (то есть, на другой стороне Дуная, неподалеку от лесочка), есть строки “Копай, синку, корiння з-пiд бiлого камення”, при слове “сынку” – астериск* и комментарий “В цих мiсцевостях iнодi так звертаються до дочки”».
Вот как далеко продвинулась украинская народная гендерная революция.
23 июля 2016 года: «Андрей Гугнин выиграл конкурс в Сиднее. Ура. Ре-бемоль мажор благополучно реинкарнировался в ми-бемоль мажор».
Для меня это не проблема, поскольку у меня нет абсолютного слуха. Я просто брал ту тональность, которая мне нужна. Другое дело, когда вы пишете для рояля. Вы должны соотносить это с приемлемыми или неприемлемыми регистрами. Я стараюсь избегать очень высоких регистров и очень низких. Это какие-то, как правило, спекулятивные вещи. В этом произведении их почти нет.
«Вчера получил Шенгенскую визу от греков на три года. Позавчера провел некоторое количество времени с Арсеном, Машей и с их прекрасными детьми – Умой, Идо (нет, не уменьшительное от Идоменей) и Даном. 18, 16, 14 – это возраст детей. Фа мажор все это время в небрежении».
В общем, понимаете, в чем ужас заключается: просто совершенно невозможно работать.
13 ноября 2016 года: «10-го (то есть три дня назад) закончил Прелюдию фа-диез мажор – вариацию на тему однотонального Романса Шумана, с детства знакомого».
Я вам просто сыграю эту Прелюдию и на этом закончу свою болтовню. Сочиняя кварто-квинтовое нечто, вы складываете какой-то пазл. Вам надо все 24 тональности использовать. И ненаписанных прелюдий становится все меньше и меньше, поскольку вы их все же сочиняете. И вот дело доходит до фа-диез мажора; без него нельзя обойтись. Рука тянется к роялю, а под пальцами у вас находится «Романс» Шумана фа-диез мажор. Я просто не помню другой музыки, которая так устойчиво ассоциировалась бы с этой тональностью. Поэтому я просто начал с «Романса» и вписал в него мелодию песенки «Зелена верба, зелена верба». Я петь не буду. (Петечка, придержите мне нотки, пожалуйста, это в последний раз.) «Романс» Шумана, начинается так: (играет первые два такта).
И вот впялился я в Шумана и думаю: «Эх, <…> (здесь междометие, мы его самоцензурно запикиваем как бы), ведь последняя восьмушка первого такта на 6/8 – ровно та же самая, что и первая!» Но никто не обращает на это внимания, никому это не интересно. А мне это оказалось в какой-то момент интересно, и я, для того чтобы подтолкнуть себя и свою Музу, с этой последней в такте шумановской восьмушки начал новый такт. То, что звучит в верхнем голосе, – украинская народная мелодия.
(Играет.)
Ну вот, спасибо за внимание!
музыковед
Знаменитый глинкинский афоризм о соотношении исконного и авторского нынче функционирует в усеченном до анекдота виде: «Музыку сочиняет народ, а мы – композиторы!» Дескать, пусть идут лесом все эти «ласточки с весною» и прочие «общечеловеческие ценности» – пора уже по призыву Булеза «освободиться от гедонизма» и заодно убить(ся) наповал, без надежд на реанимацию (это подметил еще хармсовский Ваня Рублев, отрефлексировавший отчаянно-солипсическое «Я – композитор»). К счастью, есть исключения: Леонид Десятников – один из немногих, кто по-прежнему жив. Конечно, в метафизическом смысле, не только в буквальном. Композитор, умудрившийся создать собственный стиль без разорения сложившихся музыкальных ландшафтов, сохранивший творческую коммуникативность и эмпатию к аудитории. Его главные качества – утонченность, эстетизм и ирония.
пианист
Наверное, как и любой большой художник, Десятников сложно разделим на личностные этажи «человек-персона» и «музыкант-композитор». В силу обстоятельств, он дорог мне не только как автор нетленных опусов, но и как сочинитель бессмертных афоризмов, шуток («на чужой ботокс не накинешь платок-с»), интеллектуальных фуэте и эмоциональных фуагра… ой, остановитесь, Лукас! Вообще, измерить уровень моего художественного доверия Десятникову невозможно никаким аппаратом. Его вкусы часто парадоксальны, собирательного филармонического слушателя так и подавно могут шокировать. Зная персональные черты Десятникова в жизни, сложно не заметить их преображенного воплощения в музыке. Bitter sweet yet sugar free – сложно переводимая английская игра слов, отражающая, быть может, какую-то важную смысловую составляющую его образа в музыке.
скрипач
Произведение, которое мы играли, называлось «Эскизы к “Закату”». Тогда я впервые столкнулся с этой удивительной манерой Десятникова быть серьезным и лукавым одновременно. Смех сквозь слезы, ирония и самоирония – черты, идущие к нему от Малера, но реализованные без присущего последнему пугающего размаха. Его искрометный интеллект позволяет ему одним штрихом вызвать взрыв ассоциаций и идей у слушателя, если он «читал те же книжки». Например, «Смерть в Венеции» (вторая часть Эскизов к “Закату”) начинается с танго на тему Adagietto из Пятой симфонии Малера. Конечно же, знающий человек, улыбнувшись, поймет, что таким названием ему напоминают о фильме Висконти. А оттуда – целая цепь образов: смерть, красота и ее недостижимость, увядание, декаданс. О том же говорит и инструментовка: танго на клавесине немедленно отсылает нас к Шнитке и его танго из Первого Concerto Grosso, в оригинале написанному к фильму «Агония», в котором события разворачиваются примерно в то же время, что и события «Заката». Все это может происходить в музыке за несколько секунд. Но это только «верхний слой». Под ним находится то, что ирония призвана скрывать, а именно – подлинная эмоция, подлинная красота. Иногда бывает, что верхний слой сбрасывается, и композитор говорит с тобой напрямую. После всех аллюзий, цитат и смешных названий наступает финал с незамысловатым названием «Любовь», наполненный абсолютно чистой, пронизывающей красотой, так сказать, музыкой от первого лица. Работая над музыкой Десятникова, я часто задаюсь вопросом: почему все время закат, увядание, беспросветность, которые в значительной степени понятны больше русскому слушателю, чем западному? И, мне кажется, я нашел ответ: дело в том, что мы живем в стране, в которой всегда одно время года и всегда закат. Но отблески этого заката красиво играют в облаках.
пианистка
Таким увидела его в первый раз: молодой, рыжий, с острым и нежным взглядом. Еще не мэтр, уже не теленок. Мне было семь, сколько было ему? Не хочется считать. Почему запомнила встречу? С ним было очень интересно, необычно, и еще в кулуарах шептали, что это гений. Следующая встреча была в четырнадцать. А потом они стали регулярными, на всю – хочется верить – жизнь. Что характерно, с ним интересно всегда. Когда учит блюсти себя. Когда бурчит о том, что он бездарность. Когда варит кофе и делает бутерброд. Когда играет в канасту. Когда пытается уберечь от глупостей. Когда попадает в несвойственную для себя ситуацию официоза и гламура (и сразу ищет потайную дверь, чтобы сбежать). Когда на него нападают. Когда ему поклоняются. Резкость ума и суждений прямо пропорциональна его огромному таланту и строгости к себе. Он не умеет давать себе спуску, прощать себя, прохлаждаться. Любая минута должна быть прожита не зря. И, наверное, поэтому каждая нота у него на вес золота – потому что он, как Микеланджело, проведет тысячу часов, отрезая лишнее и вычищая поверхности. Перфекционист и мыслитель, достойный любви и обожания. Мой любимый композитор и человек. Жизнь в данный момент учит ничего не откладывать на потом, поэтому говорю сейчас, не стесняясь: Лёнечка, я тебя обожаю и тобой восхищаюсь. Живи очень долго и очень счастливо!
композитор
Лахенман говорил, что по-настоящему интересный композитор создает не новый материал, а новый способ слышания. Музыка Десятникова именно такова: она меняет наше слуховое восприятие и создает новый взгляд на уже существующий словарь. Она ведет нас к ощущению одновременно узнавания и некой зыбкой неустойчивости звуковой материи, ее гармония обманчива, как обманчиво пространство сновидения, она увлекает нас сложной интеллектуальной игрой и при этом она убеждает органикой каждого своего жеста. В музыке Десятникова мы дома – но в каждый момент стены этого дома могут рассыпаться, обнажая звенящее, незаселенное звуками пространство, в котором любое конвенциональное построение может быть поставлено под вопрос тем, как с ним работает автор. Именно работа с традицией и виртуозная ее деконструкция есть то, что мне бесконечно близко в музыке Десятникова. С днем рождения, дорогой Леонид Аркадьевич, и спасибо вам за вашу музыку!
Редакция «Музыкальной жизни» присоединяется к этим поздравлениям.
