Леонид Винцкевич:
Хочу остаться пианистом

АЛ Леонид Владиславович, вы родились в многодетной и очень музыкальной семье…

ЛВ Это правда. В семье царил культ музыки: папа – профессиональный музыкант, скрипач, мама тоже очень любила музыку, хорошо пела, хотя и была врачом. Братья и сестры также занимались музыкой. В доме бывали Баршай и Коган, когда приезжали на гастроли к нам в Курск (только позднее я понял, кто были эти люди). Мою увлеченность джазом отец, правда, не разделял. Классическая музыка для меня не утратила ценности: оба эти мира очень важны. Так и до сих пор остается.

АЛ Открытых конфликтов с отцом не было?

ЛВ Нет, просто он игнорировал мои выступления. Впрочем, незадолго до смерти он пришел на мой джазовый концерт и сказал: «Знаешь, наверное, это все-таки имеет право на существование».

АЛ А как джаз к вам пришел?

ЛВ В Курск приезжал коллекционер, саксофонист Олег Горбатюк. Из поездок он привозил пластинки. Что-то мы ловили по радио, на коротких волнах; по пятницам шла программа «Метроном», которую вели Леонид Переверзев, Алексей Баташев, Аркадий Петров. Из нее я впервые услышал запись Modern Jazz Quartet, сделанную на пражском фестивале. Я изучал классику в Казанской консерватории; потом встал выбор – джаз или академическая музыка. Выбрал джаз. В какой-то момент было решено на уровне министерства культуры создавать по стране эстрадно-джазовые отделения… И я преподавал в училище лет пятнадцать. Мне очень помогли профессиональные встречи с Игорем Брилем. Он – выдающийся педагог, знает, что самое главное – не испортить, не навредить.

АЛ 1970-е были порой расцвета джазовых фестивалей по всей стране. И для вас, как я понимаю, эта тема не чужая?

ЛВ Первую рекомендацию на Куйбышевский фестиваль мне дал как раз Бриль. Это был 1978-й. Выступали Марат Юлдыбаев, Сергей Курехин с Анатолием Вапировым… Я тогда играл со своим трио. После этого фестиваля поступило приглашение от оркестра Олега Лундстрема, правда, я туда не попал, но сам факт этого приглашения давал невероятные основания продолжать заниматься джазом и вообще верить в себя.

АЛ Самый известный ваш проект советского периода – дуэт с эстонским саксофонистом Лембитом Саарсалу. Вы ведь с ним даже несколько пластинок выпустили на «Мелодии»?

ЛВ Да, два альбома с Лембитом. Наша встреча была случайной; я приехал в Свердловск на фестиваль выступать соло, а Лембит играл с другим пианистом. Мы сыграли маленький jam… и уже через месяц выступали как дуэт! Эстония для меня – вторая родина: в 1979-м я там с успехом гастролировал с трио. В Москве к нам отнеслись с осторожным интересом; нас принял только критик Ефим Барбан. А в Эстонии нас сняло местное телевидение, я подружился с семьей Найссоо – с пианистом Тыну прежде всего, но и его отец, знаменитый композитор Уно Найссоо написал лестную статью, в которой говорил об интересном сочетании композиции и импровизации. Мне в России такого никто не говорил! Мы с Лембитом до сих пор время от времени играем. Это один из ближайших моих друзей, мы с ним посещали множество стран, выступали на замечательных фестивалях в Европе, Скандинавии, США…

АЛ В 1990-х вы создали передвижной фестиваль «Джазовая провинция». Как вы решились на такую авантюру – привозить западных музыкантов и давать концерты не в одном городе, а в нескольких?

ЛВ Все началось с фестиваля Лайонела Хэмптона в штате Айдахо. Фестиваль там идет четыре дня. Каждый вечер в зале – около 10 000 слушателей! А днем проходят конкурсы молодых музыкантов из колледжей и университетов. И те, кто играет вечером на основной сцене, дают мастер-классы – в том числе и звезды уровня Стэна Гетца. У меня закралась мысль: может, я тоже смогу что-то сделать для нашей молодежи? С точки зрения финансов выгоднее проводить фестиваль в нескольких городах. У нас получалось охватывать 10–15 городов. Был даже год, когда их было 18! Фестиваль жив уже двадцать три года. В программах – концерты музыкантов мирового класса, общение молодежи с ними (мастер-классы давали саксофонисты Игорь Бутман, Эрик Мариенталь, Эрни Уоттс, Билл Эванс, ансамбль New York Voices). Была идея проводить недельный джазовый лагерь; может, воплотим ее в жизнь. Чудо, что фестиваль все еще существует. Как с ним будет в этом году, даже и не знаю.

АЛ Ваш сын Николай – тоже музыкант, саксофонист. У него свои взгляды, свои пристрастия, но я видел вас вместе на сцене, и, кажется, вам комфортно.

ЛВ Николай – новое поколение, более смелое. Знаете, как он записывал первый альбом – «Vive L’amour»? У американского барабанщика Джоэля Тэйлора нашлось время после выступления и до 9 утра. Они вместе записали шесть треков, которые потом звучали по радио в Америке и Европе. Я никогда не рискнул бы даже подойти к Тэйлору! Благодаря Николаю мы выпустили вместе с американскими музыкантами несколько альбомов. То, что он делает, мне интересно; я рад был побыть у него сайдменом.

АЛ Вы так и остались жить в Курске. Это был ваш сознательный выбор?

ЛВ Я не уехал к Лундстрему: у меня на тот момент уже было двое детей. Трудно представить, что придется начинать все с нуля. К тому же я считал себя недостаточно готовым к оркестру Олега Леонидовича. Потом появился Лембит, и мы, находясь за 3000 километров друг от друга, находили время, чтобы репетировать, придумывать программы, и по линии Союзконцерта имели до 120 концертов в год! Потом стали ездить в Европу и Америку, и мысли о том, что ты лишен творческого общения, тоже исчезли. Мы играли на одной сцене и общались с Кармен МакРей, Стэном Гетцем, братьями Марсалисами. Такие встречи давали повод, возвращаясь в Курск, не испытывать комплексов. К тому же, если ты полгода на гастролях, не принципиально, где жить.

АЛ Вы столько всего сделали, что можно уже и пребывать в покое. Но, судя по тому, что вы прямо из аэропорта приехали на концерт, вам неспокойно живется. Почему?

ЛВ А не хочется успокаиваться. К тому же судьба дарит мне новые встречи. К примеру, с фантастическим виолончелистом Борисом Андриановым. Мы сделали несколько джазовых программ – у него есть чувство свинга, джазовый темперамент и открытость экспериментам. Однажды звонит мне: «Посмотри сюиты Баха. Мне кажется, это очень джазовая музыка!» Я с осторожностью открыл ноты – и вот теперь у нас есть программа, за которую не стыдно. Надеюсь, мы ее скоро запишем. Есть и другие, которые хочется реализовать – в эстетике современной камерной музыки, но с джазовым, импровизационным началом. С фольклором я много лет работал и еще хочу… Я дал себе зарок: каждый день оставлять время для занятий музыкой. И последние пять-шесть лет получается. Хочется остаться пианистом… а иначе вообще непонятно, зачем я здесь.

PS. Когда интервью готовилось к печати, пришло известие о том, что Леонид Винцкевич награжден орденом Дружбы. Редакция «Музыкальной жизни» присоединяется к поздравлениям.