События
С момента премьеры в Петербурге и на протяжении всего ХХ века «Сила судьбы» триумфально воцарялась во всех первых оперных домах мира. Театры заполучали этот шедевр подобно магическому кристаллу, в котором – вся квинтэссенция оперного духа Верди. Продолжают ставить «Силу» и сегодня, превращая ее в разменную монету режиссерских концепций, звездопада новых исполнительских имен, политических игр, благо ее либретто дает необъятный простор для воображения.
Одним из самых лакомых мотивов сюжета, раскручиваемых современными режиссерами, стал всегда лежавший на поверхности мотив другой крови. Возлюбленный Донны Леоноры Дон Альваро – по происхождению представитель древнего рода инков Новой Индии, с которым никак не может смириться отец Леоноры – Маркиз ди Калатрава. Чем не идеальный повод для евроскептиков поразмыслить о судьбах Европы, а вслед за ней и мира? Режиссер Франк Касторф в своей умышленно провокационной постановке в берлинской Дойче опер в 2019 году даже персонифицировал метафору «силы судьбы», специально сочинив для этого мимического персонажа Der Indio. Полуобнаженный танцор Ронни Масиэл – в гигантском венце из перьев – бегал, прыгал, ползал, дразнил публику от начала до конца. Ну, а самого Дона Альваро пел тогда афроамериканец Рассел Томас. В той же постановке Касторф беспощадно высказался о грязи и пороках войны. Поляк Мариуш Трелиньски вместе со своим постоянным партнером Борисом Кудличкой создал спектакль куда более традиционный, хотя от атрибуции конца XVIII века ушел далеко.
Мариуш Трелиньски не понаслышке знаком российскому зрителю, благодаря двум спектаклям, поставленным в Мариинском театре, – «Иоланте» Чайковского, «Алеко» Рахманинова (просуществовавшей всего пару сезонов) и «Мадам Баттерфляй» Пуччини, которые сегодня, похоже, задвинуты здесь в дальний ящик. Мариуш всегда хотел быть модным, быть во что бы то ни стало на волне публичного успеха, о чем всегда кричали во весь голос его постановки. В своей повседневной речи он всегда производил впечатление крайне суетливого, торопливого человека, будто боящегося не успеть проговорить все, что хочется. В то же время его речь отличалась далеко не всегда ясной артикуляцией, он нередко «съедал» окончания. А что такое режиссура, как не речь, не материализация мыслей? Так вот суеты и скороговорочной непроговоренности всегда было много и в ней. Комментируя свою «Силу судьбы», поставленную как копродукцию для Большого театра Варшавы и Метрополитен-оперы, Трелиньски, а вслед за ним и Кудличка почти в один голос говорили о том, что ставили ее как кино. Трелиньски и вовсе вдруг решил прыгнуть на своего прежнего «конька», заявив, что, вообще-то, он кинорежиссер, но как-то так получилось, что случайно «залетел» в оперную индустрию, да так тут и остался, продолжив глядеть «глазами камеры» на оперный спектакль. Борис Кудличка более спокойно дополнил торопливого Мариуша, сказав, что смотрит на события «Силы судьбы» сквозь века, не зацикливаясь ни на одном. Слукавил, потому что новая версия шедевра Верди в Мет получилась плоть от плоти актуальной, связанной с делами не «давно минувших дней», а с самым горячим настоящим.
Нет сомнений, что за время своего пребывания в Петербурге Мариуш Трелиньски не раз заглядывал на историческую «Силу судьбы» Верди в декорациях по эскизам Андреаса Роллера, слушая первостатейных солистов когда-то любимого российского театра, мечтая когда-нибудь поработать и в Большом. В отличие от большинства своих собратьев по цеху, предпочитающих выстраивать смысловые зигзаги и перпендикуляры во что бы то ни стало, Трелиньски сохранил классический случайный выстрел из заряженного пистолета – так, как видел в «Силе судьбы» в Мариинском в постановке австралийца Элайджи Мошинского. Элайджа, к сожалению, не дожил до этих дней, умерев в 75 лет в период пандемии коронавируса. Так получилось, что он выразил горячее желание дать интервью автору этого текста, но, согласно личной силе судьбы, его жизнь оборвалась в самый последний момент. А сколько бы всего интереснейшего он мог бы рассказать, теперь можно только воображать. И спасибо Трелиньскому за то, что дал повод вспомнить русский след «Силы судьбы» и Мошинского, занимавшегося в студенческие годы работами Александра Герцена.
Мариуш Трелиньски выбрал вторую редакцию La forza del destino, где Дон Альваро не бросается в отчаянии в пропасть, а остается искупать проклятие Леоноры на земле. В этом спектакле все как будто новое, но настолько узнаваемое как классический постановочный евростиль. Здесь есть покои олигарха Калатравы, роскошное вечернее пурпурное платье Леоноры в начале. Дальше – сцена ослепительного шоу, которым заправляет Прециозилла в венце статуи Свободы, одновременно похожей на маску смерти. Далее по тексту – монастырь, где Гуардиано поет тот же бас Соломан Ховард, что пел и Калатраву, воплощая архетип Отца. Прециозилла (вокально далеко не безупречная венгерка Юдит Кутаси) призывает к войне, как завещал великий Верди, – E viva la Guerra! Война несет разрушения, смерть, Ничто. Леонора попадает в автокатастрофу, потом заглядывает в монастырь, где и остается, влача жалкое существование, пока не встретит Альваро и не погибнет от ножа брата. Молитву Pace, pace mio Dio! она поет, разворачивая бургер в разбомбленном павильоне вокзала. «Авраам родил Исаака», все согласно Библии, о чем и банально вещает истинный католик Трелиньски. Но на его счастье в спектакле Леонору поет божественная Лиз Давидсен (Норвегия). В ее голосе – голоса великих оперных богинь прошлого плюс немножечко ее самой, бесконечно лиричной, драматичной, чувственной, колоссальной, не знающей устали. Она солнце и луна этого спектакля. Достойный ее масштаба партнер – баритон Игорь Головатенко, свободно, красиво и содержательно поющий по заветам великих итальянцев прошлого. Альваро в исполнении звездного Брайана Джагда не совсем дотягивает до абсолюта, напрягаясь наверху, немало форсируя, расстраивая по поводу проблем с хорошими тенорами везде и всюду. А тенора не любят неспокойных времен, потому и перевелись временно. Сила судьбы, словом, тем более когда за пультом стоит эксцентричный Янник Незе-Сеген. Сила судьбы обезумевшего мира.
