События
В августе место главного дирижера Берлинского филармонического оркестра займет Кирилл Петренко. Чтобы оценить масштаб события, достаточно назвать пятерку его предшественников: Серджу Челибидаке, Вильгельм Фуртвенглер, Герберт фон Караян, Клаудио Аббадо и Саймон Рэттл. Всего пятеро с окончания Второй мировой войны, каждый – целая эпоха в жизни оркестра с полуторавековой историей, города и мира. Теперь начинается эпоха Кирилла Петренко.
О его судьбе можно снимать фильм: мальчик из музыкальной еврейской семьи в Омске уезжает с родителями в Австрию, дни и ночи проводит среди партитур, его музыкальный гений тихо расцветает в окружении дивной природы Форарльберга… Какие-то пятнадцать лет, и он покоряет крупнейшие музыкальные институции Германии – Баварская опера и Байройтский фестиваль, вызывая искренний восторг и обожание немецких меломанов, повидавших немало великих мастеров. Прежде Петренко возглавлял оперные оркестры: венская Фольксопер, театр Мейнингена, берлинская Комише опер, Баварская опера. Теперь он впервые возглавит симфонический коллектив и станет первым выходцем из России, вставшим у руля легендарного Берлинского филармонического.
Влюбленность немцев в Кирилла Петренко легко понять. Он обладает каким-то особым магнетизмом: редкое мастерство и страстное служение музыке, внутренняя дисциплина, мощная энергетика и огромное обаяние притягивают к нему музыкантов и слушателей. Впервые выступив с «берлинскими филармониками» в 2006 году, Петренко до прошлого сезона играл с ними очень редко, но огромный потенциал тандема быстро стал очевиден. Для берлинцев сезон 2018/19 проходит в радостном ожидании официального вступления нового худрука в должность. На открытии сезона Петренко уже исполнил Бетховена и Рихарда Штрауса – базовый репертуар оркестра. В мартовском блоке – редко исполняемый Скрипичный концерт Шёнберга с Патрицией Копачинской и Пятая симфония Чайковского. Реакция зала – фантастическая, причем она, как и градус исполнения, усиливалась от вечера к вечеру (программу повторили трижды – 7, 8 и 9 марта).
Трудно поверить, что оркестр и дирижер мало играли вместе: они понимают друг друга как старые друзья – с полувзгляда. Сложные динамические и темповые виражи Пятой были пройдены восхитительно, включая захватывающее дух кодовое Presto в финале. Знакомая до ноты симфония позволяет в очередной раз прочувствовать совершенство берлинского оркестра: безупречные струнные, дышащие как один; соло деревянных духовых, звучащие поразительно свободно при четкой выверенности каждой интонации (строгие реплики фагота Даниэле Дамиано, чарующая флейта Матьё Дюфура, роскошный звук кларнетиста Андреаса Оттензамера), великолепная медь – то торжественная, то грозная. Отрешенность соло валторны во второй части (солист оркестра Баварской оперы Йоханнес Денглер) усиливала контраст с разворачивавшейся вокруг драмой.
Пятая Чайковского в исполнении Петренко и Берлинского филармонического дает ответы на важные вопросы. Например, зачем в сотый раз играть хит и нужно ли его переосмыслять. На второй вопрос Петренко уверенно отвечает – необязательно. Он подчеркивает, что по-прежнему внимательно читает партитуру, знакомую со школы, и в деталях авторского текста находит важные штрихи, часто ускользающие от замыленного взгляда. Вероятно, поэтому симфония звучит как идеальная звуковая материализация партитуры: игра оркестра так обезоруживающе совершенна и естественна, что возникает ощущение, будто Чайковский лично в этот самый момент водит рукой дирижера.
Кажется даже, что и партитуры никакой нет, а музыка рождается здесь и сейчас. И это ответ на первый вопрос – с таким ощущением любой хит можно играть сколько угодно. Петренко здорово чувствует и организует внутреннюю энергию материала, придает ему осмысленную интенцию. Возглавляя всю жизнь оперные оркестры, он прекрасно чувствует себя в сфере чистой музыки. В Пятой ему не нужны театральные эффекты, лишь в финале ловишь себя на мысли, что действие поднялось на уровень высокой трагедии.
Театральность неожиданно доминировала в Скрипичном концерте Арнольда Шёнберга. Копачинская интерпретировала его сквозь призму «Лунного Пьеро», которого в те же дни исполняла как чтец. Глубокое погружение в мир Шёнберга сделало язык отца додекафонии для нее родным, и она готова переводить его для всех, кто нуждается в переводе. Патриция будто разложила Концерт на монологи и диалоги, каждую фразу интонировала как актриса – если внимательно слушать, можно уловить слова. Под воздействием театральности экспрессия Копачинской обернулась эксцентрикой, а Концерт – увлекательным аттракционом. Оркестр не уступал солистке в виртуозности, сложнейший материал играли как вальсы Штрауса, Петренко с легкостью подхватывал реплики солистки и отвечал на них – часто это напоминало жонглирование хрупкими предметами. Слушать такую додекафонию очень увлекательно, и в очередной раз убеждаешься, что Патриция – идеальный проводник музыки ХХ века. И неординарная актриса.
Отыграв на третий день Концерт, она пошла гримироваться и в 22.00 появилась на той же сцене в «Лунном Пьеро» в рамках филармонического проекта Late Night. Лучшую роль для нее трудно представить: природная экспрессия, душевная хрупкость и искренность, граничащая с юродивостью, делает скрипачку очень похожей на героя начала прошлого века. Ее декламация и движения отточены до совершенства, но опаляют слушателей всполохами сиюминутных эмоций. «Ночная» вторая часть цикла, пропитанная запахом смерти и крови, оттенена двумя беззаботными вальсами Штрауса-сына в аранжировках Шёнберга и Веберна, где Патриция вновь берет в руки скрипку: этот контраст дает новую оптику, воскрешая иную грань противоречивой эпохи. Солисты Берлинского филармонического оркестра и пианистка Тамара Стефанович, составившие ансамбль с Копачинской, изящно переключаются между полярными стилистиками, оставляя неизменным дух игры. Он присутствует от начала до конца, в какие бы мрачные глубины экспрессионистского сознания ни погружалась солистка и ее партнеры.
Дополняла уикэнд программа в Камерном зале, где волей пианиста Пьер-Лорана Эмара два фортепианных концерта Моцарта объединились с двумя ансамблевыми сочинениями Эллиота Картера. Связь между этими двумя именами столь же неочевидна, как и посвящение программы памяти Клаудио Аббадо: ставка сделана на контраст. В эталонном исполнении Эмара и изумительного Камерного оркестра Европы моцартовские концерты казались воплощением гармонии мироздания во всем его многообразии. Картер забрасывает слушателя в другую вселенную, на первый взгляд, холодную и дисгармоничную, но музыканты не делают различия между Моцартом и Картером, и публике не остается ничего, кроме как с прежним увлечением следить за их музицированием.
Впрочем, в Берлине уже давно не делают различия между Моцартом и Картером, Чайковским и Шёнбергом. Скоро мы узнаем, каким окажется первый сезон Берлинского филармонического оркестра с Кириллом Петренко – говорят, в нем будет много новой музыки. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что, независимо от программ, концертные серии с новым худруком обещают быть потрясающими. Так что, планируя поездку в Берлин, стоит заранее свериться с афишей.
