Mahler. Symphony No. 4 <br>Czech Philharmonic Orchestra <br>Semyon Bychkov, Chen Reiss <br>Pentatone Релизы

Mahler. Symphony No. 4
Czech Philharmonic Orchestra
Semyon Bychkov, Chen Reiss
Pentatone

Чешский филармонический оркестр под управлением Семена Бычкова посвящает свой новый полноценный альбом записи Четвертой симфонии Густава Малера. Как известно, имя австрийского композитора прочно вписано в репертуар этого оркестра, а кроме того, меломанам хорошо знакома и запись полного цикла его симфоний, выполненная чехами в конце 1970-х – начале 1980-х годов, когда оркестр возглавлял легендарный Вацлав Нойман. Продолжающему своего рода «малеровский ренессанс», свидетелями которого мы все являемся, и вступающему в небезынтересный полилог с актуальными интерпретациями таких мастеров, как Владимир Юровский и Иван Фишер, новому диску ожидаемо есть чем удивить.

Во-первых, это сама идея Бычкова, в которой очень мало поучительного драматизма и очень много доверчивой простоты. Образы и смыслы, в которых она вызревает, довольно примитивны и даже легкомысленны, но именно в этой, почти беззащитной, наивности и банальности скрывается трансцендентный пафос этой музыки, воспевающей, как пишет маэстро в буклете к альбому, «полифонию жизни: ее благородство и банальность, ее реальность и потусторонность, ее детскую наивность и присущий ей трагизм». Эта работа не столько интеллектуально-­напряженная, а возделанная с искренностью, умилением и простодушием – как взгляд на ребенка, которому нечего противопоставить всеразрушающему злу и который может лишь бессловесно вопрошать о справедливой и радостной жизни.

Во-вторых, это работа с музыкальным материалом, обеспечивающим живучесть этой идее. Как и обо всех других версиях, сформулировать первое четкое мнение об этой записи можно, послушав лишь первые три такта – где флейты и кларнеты под разреженный аккомпанемент треугольника приглашают в карнавальное шествие по миру детской мечты. Это движение тут словно растворяется в изяществе главной партии, которая обретает черты классической камерности, а лирично-­уравновешенная побочная партия добавляет этой трактовке самодостаточности и стройности. Легковесная медь растворяется в причудливой шаловливости этого жеста, в то время как во второй части – с ее скользящими скрипичными соло и тревожными арфовыми пассажами – игра обретает совсем не веселые оттенки.

На этом эмоциональном поле особенно контрастно звучит именно третья часть, в которой момент прощания с миром иллюзий достигает своей кульминации. Движение ее завораживает своей безмятежностью: на ровной глади струнных блуждают солирующие духовые, которые не позволяют вырваться из сна. В финале это сомнамбулическое состояние звучит как утверждение иной реальности, той, что возможна лишь на небесах. Чен Рейс поет бесхитростно, ее голос чист и светел, как лучи утреннего солнца, без вспышек или затуханий. «Нет на земле музыки, которая может сравниться с нашей», – поет она вместе с оркестрантами в непривычно подвижном темпе, замыкая в идейную арку весь симфонический опус. Иногда лучше и не просыпаться.