Персона
Семидесятилетний актер и музыкант лежал в реанимации в Коммунарке с 1 июля; почти сразу его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, а потом ввели в искусственную кому. Слабые надежды на возможность выхода из нее опровергались реальностью раз за разом.
И вот теперь – все.
Мамонов был крупнейшей фигурой отечественной культуры, без преувеличений. Выросший в центре Москвы, знавший не по книжкам нравы улицы, сменивший множество занятий, он не был маргиналом, но то, что он пришел в музыку относительно взрослым и сложившимся человеком, сделало его группу «Звуки Му» уникальным явлением не только российского масштаба.
Его странные, диковатые песни были выражением русского коллективного бессознательного начала 1980-х годов. То, что у его друга и коллеги Сергея Рыженко воплотилось в образ «серого человека» в одноименной песне, у Мамонова было раскидано по всем песням – от «Крыма» до «Ремонта». Приметы времени в них были оттенены мрачной, макабрического толка иронией, а полуэпилептическая пластика и миманс Петра Николаевича, «отца родного», как кричали с галерки «Курчатника» в 1986-м, превращала все это в живую экзистенцию. Это было рок-н-роллом, но это было и чем-то большим.
«Звуки Му» шли поперек романтичности рока. Они в известной степени выполнили в России функцию Talking Heads, но благодаря своим, русским, немного медвежьим замашкам, а еще и вечной безалаберности достигли иных результатов. Впрочем, их патологическая непохожесть ни на что привлекла к ним великого британца Брайана Ино, спродюсировавшего полнометражный альбом для лейбла Opal.
Увы, диктаторские манеры Мамонова не позволили ему стать событием планетарного масштаба; более того, по возвращении из очередных зарубежных гастролей он инициировал процесс прекращения деятельности группы. Теперь только становится понятно, что Петр Николаевич мучился вечным вопросом собственного несовершенства, поднятого еще Геннадием Шпаликовым. Причем мучился всю свою творческую жизнь.
Кончились первые «Звуки Му»; кончился дуэт с братом «Мамонов и Алексей», кончились и вторые «Звуки». Совершенно неудобослушаемые, но энергетически мощные альбомы перемежались изящными работами – одной из них был совместный с Василием Шумовым из «Центра» альбом кавер-версий «Русские поют», лучше которого на этой ниве так ничего и не сделано по сию пору.
Но был еще театр; было кино. Удивительно, но лицедейство, пусть и до времени дискретное, совпало с обращением Мамонова к религии. Впрочем, из традиционного театра с налетом абсурда он ушел в полуисповедальные, полупроповеднические моноспектакли, зато кино, в котором Мамонов с конца десятых годов буквально гремел, обратило к нему и тех, кто ничего не знал о его рок-н-ролльном прошлом.
В сущности, он не играл – на сцене ли, в кадре. Он жил там, жил непросто, как, собственно, и принято жить в России. Та ирония, что была в его песнях 80-х, трансформировалась в несколько книг с философскими миниатюрами и стихами; по ним было отчетливо видно, что религиозные чувства Мамонова далеки от елея и благостности. Его вера была не внешней, а живой, со всеми свойственными жизни ошибками и победами, и об этом он говорил во всех своих интервью, подчеркивая, что каждый день ведет борьбу с самим собой.
Последние годы по Мамонову било почти прицельно: инфаркт в 2019-м, смерть бывшего коллеги по первым «Звукам» Александра Липницкого. Третьего залпа он просто не выдержал. Его 70-летие не отпразднуют в легендарной зюзинской «Рюмочной» нынешним летом, но он навсегда останется в истории России как живая часть ее многострадальной культуры, во многом оправдывающая существование русского рока.
