Персона
В январе 2025 года отмечается двойной юбилей композиторов, отца и сына Дунаевских: 125-летие Исаака Осиповича и 80-летие Максима Исааковича. Удивительно, как много общего в их музыкальных судьбах: оба получили академическое консерваторское образование (Исаак – в Харьковской консерватории, Максим – в Московской), но делом их жизни стали неакадемические жанры – оперетта/мюзикл, театральная и киномузыка, ну и, конечно же, песни. И оба при жизни стали классиками…
Ольга Русанова (ОР) поговорила о выдающейся династии с маститым режиссером, драматургом, руководителем московского театра «У Никитских ворот» народным артистом России Марком Розовским (МР), который почти всю жизнь, более шестидесяти лет, дружит с Максимом Дунаевским. Они много работали вместе в театре и кино, а с недавних пор еще и в национальной премии и фестивале «Музыкальное сердце театра». Интервью довольно быстро превратилось в монолог: не хотелось перебивать такого яркого, такого темпераментного рассказчика, каким является Марк Григорьевич. Послушаем его.
«Дуня» № 1
МР Искусство создавать поразительные мелодии дано не каждому, даже великому, композитору. Исаак Дунаевский был гениальным создателем мелодий в советское время. Конечно, он был не один – рядом с ним творили Блантер, Мокроусов, Соловьев-Седой и другие мастера эпохи, я имею в виду песенников. Но все-таки Исаак Осипович, на мой взгляд, находится на своей собственной, особой вершине.
ОР Недаром его называли «красным Моцартом»…
МР Да, это был человек, который ежедневно «будил» в 6 утра всю нашу необъятную страну позывными «Широка страна моя родная» (это начальная строка «Песни о Родине» из фильма «Цирк»). По-моему, так было еще до войны, но во время войны точно: я был тогда малюткой, но я это хорошо помню. Вся страна начинала жить с этой мелодией Дунаевского, все вскакивали с кроватей и диванов в своих коммунальных квартирах и бежали на работу, что важно, с хорошим настроением. Да, потому что Дунаевский был жизнерадостным композитором, его песни – и «Широка страна моя родная», и «Сердце, тебе не хочется покоя», «Капитан, капитан, улыбнитесь», «Ой цветет калина» и другие – поднимали дух. Впрочем, не только песни. Мне, например, во всем Дунаевском-папе больше всего нравится увертюра к фильму «Дети капитана Гранта». Я даже использовал ее в своем спектакле «Дон Кихот»: у меня главный герой идет на подвиги именно с этой музыкой, потому что в ней есть романтизм, концентрация необычайно светлого отношения ко всему и вся. Эта жизнерадостность, эта мощь покоряла, она вселяла ощущение свободы в то не слишком свободное время, но при этом не была пропагандистской, дешевой какой-то. Эта музыка звала на свершения, на честное служение идеалам. Кстати, тогда все ждали, что «Широка страна моя родная» станет Гимном Советского Союза, ведь она прославляла то время и то единство, которое скрепляло народ, строивший социализм и веривший, что лет через 20-30 наступит коммунистическая райская жизнь. Но не случилось. Тем не менее мелодии Дунаевского полюбили миллионы.
Но Исаак Осипович и в жизни был человеком легким, остроумным, оптимистичным. Кстати, у него было веселое прозвище Дуня – так звали его близкие и друзья.
ОР Максима Исааковича, по-моему, тоже Дуней звали…
МР Да, это я его так и назвал… Так вот, казалось бы, перещеголять на мелодическом фронте Исаака Осиповича, «первого Дуню», невозможно. Но вот вам продолжение этого чуда. Восемьдесят лет назад у первого Дуни рождается сын. Говорят, что природа отдыхает на детях выдающихся родителей, а Максим всем своим творчеством и всей своей жизнью опроверг это заблуждение.
Продолжение чуда: «Дуня» № 2
…Максиму, я считаю, повезло. Он учился в Московской консерватории у прекрасных педагогов: Кабалевского, Хренникова, Эшпая, Шнитке. Студент Максим Пашков – это фамилия его мамы, и я помню его еще в те годы, когда он носил ее фамилию, – уже в те годы доказал свою незаурядность. Надо было видеть, как он садился за рояль и начинал играть! Я знал многих композиторов, которые даже не попадали по клавишам. У Максима же такого никогда не было, он в совершенстве владел этим инструментом. Я всегда поражался, как он показывал свою музыку, это была какая-то абсолютная свобода выражения. Ну и чувствовалась общая музыкальная культура, освоение им самых разных музыкальных жанров и форм. Кстати, именно став мастером, он принял фамилию отца, не раньше. Тут мы с ним и познакомились: это было более шестидесяти лет назад. Потом подружились, стали часто встречаться, вместе работать.
Теперь с удовольствием вспоминаем те времена. Например, на недавнем фестивале «Музыкальное сердце театра», сидя рядом за столом, я попросил Максима рассказать, как он учился у Шнитке. Ответ был таков. Однажды он спросил Альфреда Гарриевича, как сочинять музыку, точнее, как сочинять хорошую музыку, великий педагог ответил: «Как хочешь». Заметьте, Шнитке не сказал: «Пиши такую же музыку, как я», а фактически посоветовал ему быть собой, писать свою музыку.
Студия МГУ «Наш дом»
Когда мы были молодыми, мы, конечно, не думали о том, что через шестьдесят лет будем заниматься воспоминаниями. Озорничали, баловались, хохотали, смеялись, как, наверное, все в этом возрасте. Именно таким – легким, жизнерадостным – Максим пришел в студию МГУ «Наш дом» (она просуществовала двенадцать лет, с 1958 по 1969 год). И вскоре стал нашим музыкальным руководителем – в самом начале 1960-х, еще будучи студентом. Ему легко было бегать из консерватории в клуб МГУ – ведь оба вуза находились рядом, на улице Герцена (нынешней Большой Никитской), всего в 200-300 метрах друг от друга.
Максим никогда не опаздывал на репетиции и спектакли, но всегда прибегал в последнюю минуту: буквально в пальто врывался в зрительный зал, садился за рояль, мы давали третий звонок, и начинался спектакль. Мы, конечно, всегда из-за этого нервничали, но знали, что Максим не подведет. И когда он появлялся, начиналось творчество: мы на сцене, он за роялем. Я бы охарактеризовал Максима тех лет не как молодого, подающего надежды, а как уже состоявшегося, абсолютно профессионального музыканта. Он по-моцартовски, как бы играючи сочинял, играл, пел, аккомпанировал, аранжировал, – в общем, делал свое дело, которым с блеском занимается по сей день. Помнится, когда он пришел к нам впервые, Альберт Аксельрод (один из руководителей «Нашего дома», наряду с Марком Розовским и Ильей Рутбергом. – О.Р.) ставил спектакль «Пять новелл», для которого требовался клавесин. А где его взять? Купить? Дорого. Арендовать? Невозможно. Ситуация казалась тупиковой. И вдруг Максим открыл крышку рояля, положил на струны газету, и… зазвучал «клавесин». Казалось бы, простой трюк, но его надо знать. Он – знал, и мы тогда от восторга даже зааплодировали ему.
Так началось наше творческое общение. В полной мере оно проявилось в работе над моим спектаклем «Сказание про царя Макса-Емельяна», поставленным в студии «Наш дом» в 1968 году. Максим сочинил не меньше полусотни музыкальных номеров. Тогда еще не было известно слово «мюзикл», но это практически он и был: музыкальный спектакль с невероятной мелодической насыщенностью. Но когда спустя какое-то время я попросил Максима эти мелодии вспомнить, он сказал: «А у меня нот нет, я не сохранил». Ну вот такой Моцарт… Такая легкость по отношению к самому себе и своему труду.
«Три мушкетера» и театр «У Никитских ворот»
После «Сказания про Макса-Емельяна» я начал писать пьесу «Три мушкетера» для московского ТЮЗа. Встал вопрос о композиторе, и первый, кого я назвал, был Максим. Для меня этот выбор был очевидным, но для многих он оказался неожиданным, потому что широкая публика тогда Максима не очень знала. И он написал замечательную музыку для этого спектакля. А потом повезло вдвойне: нашим произведением заинтересовалось творческое объединение «Экран». В итоге появился знаменитый фильм «Д’Артаньян и три мушкетера», в котором талант Максима раскрылся уже в полной мере. С блистательным поэтом Юрием Ряшенцевым они создали песни, которые и по сей день звучат, которые нравятся. Я был автором сценария, и мы тогда работали вместе, втроем.
Сегодня наше сотрудничество продолжается. В моем театре «У Никитских ворот» мы сделали цикл «Чехов. Женщины. Триптих» по рассказам «Душечка», «Попрыгунья» и «Анна на шее». Это, по сути, русские мюзиклы. Они у нас идут и отдельно, вразбивку, и подряд три дня. Когда Максим пришел на репетицию «Душечки», он замахал руками, и я понял, что ему что-то не нравится. Он сказал: «Я завтра приду, и мы все сделаем». И когда он на следующий день пришел и сел в зрительном зале, то стал произносить слова, которых я не понимаю. Например, он закричал нашему музыкальному руководителю: «Здесь триоли нужны, триоли». Только потом я узнал, что такое триоли (форма нерегулярного ритма, при которой три ноты помещаются в пространство, обычно занимаемое двумя. – О.Р.). Действительно, с триолями его музыка зазвучала отменно. Максим тонко чувствует театральность музыки, понимает поэтичность слова, он чуток к литературе. И от своего отца он взял самое главное, что есть в музыке прекрасного: мелодию. Ту самую мелодию, которая должна запоминаться, влетать в уши зрителя и оставаться в его сердце. С мелодиями Дунаевского хочется жить, работать, делать спектакль за спектаклем.
Вместо послесловия
Сейчас Максим Дунаевский, конечно, Мастер с большой буквы, и я – его поклонник и товарищ с младых ногтей – радуюсь, что он находится в прекрасной форме. Он не подражает отцу, он сын своего времени, но, безусловно, он тоже великий Дуня, Дуня № 2. А для меня он, пожалуй, все-таки первый. Считаю его нашим великим современником, и от всего сердца поздравляю тебя, Максим, с твоим восьмидесятилетием!
