События
Социальные сети, трафик, всемирная паутина, онлайн-трансляции и виртуальные музеи, наконец, компьютеры и гаджеты… Весь этот симпатичный набор понятий вошел в наши словари не вчера, но по частоте употреблений прямо-таки раздулся от важности за полгода «короновирусной эры». Тем причудливее прозвучит мое признание в том, что эти вступительные строки я медлю выводить ручкой на бумаге. Появление добрых старых спутников литератора не кажется мне таким уж курьезом, потому что именно сейчас я чувствую себя не критиком и не репортером, а почти летописцем, точнее – летописицей, исторических событий. Московская филармония возобновила концерты. Август – месяц возвращения живого звука и встреч артистов со слушателями в одном времени и пространстве.
Но сколько им предшествовало сомнений… Сохранится ли аудитория или посетители и без того элитарных мероприятий классической музыки быстро привыкнут к интернет-концертам и спектаклям? Чтобы разрешить вопросы, дирекция филармонии беспроигрышно пригласила для начала возрожденного сезона Дениса Мацуева – музыканта, у которого не бывает полупустых залов. Правда, это немедленно послужило поводом для отличной шутки, поскольку на сей раз зал и впрямь был полон только наполовину. И здесь сомнение второе: как проводить концерты, соблюдая ту самую социальную дистанцию, как выполнить условия для безопасности слушателей? В ответ – четкая, подобная звеньям одного механизма, работа организационных служб.
При входе в Концертный зал имени Чайковского нет столпотворений, проверка у рамок металлоискателя проходит без проволочек. Удобно расположены бесконтактные устройства с антисептиком. Все сотрудники в масках и перчатках (что не разрушает их деловой элегантности) и настоятельно просят гостей Зала следовать их примеру. А если кто-нибудь из публики по рассеянности или непривычке позабыл маску, распорядители предложат ее при входе. Описываю каждую деталь этой не бумажно-отчетной заботы о нашем здоровье точно так, как сделала сразу же после концерта, уговаривая без опаски пойти на один из следующих августовских мероприятий одного моего почтеннейшего старшего друга, возраст которого достиг почти 95-ти лет…
Мы в зале. И здесь не оставляют сомнения, – каково это высидеть в масках в продолжение всего вечера? Сомнения разрешились благодаря комфортному микроклимату внутри и выручающему во многих случаях чувству юмора. Из подслушанного: «Маска, я тебя знаю!», – улыбаются глаза приятелей. Да! Встречи, узнавания, разговоры, чувство воодушевления или уныния, передающееся от соседей, – все это необходимые, важные составляющие концертного впечатления. И нельзя сказать, что в этот раз слушателей ждало одиночество. Все-таки мы провели вечер в компании «ангелов акустики», занявших места справа и слева от каждого из нас: так изобретательно организаторы отметили места, на которые садиться не следует.
Но какими голосами отзовутся ангелы, как зазвучит симфонический оркестр, рассаженный на сцене по шахматному принципу? За каждым пультом – по одному музыканту. Чтобы уместить струнную группу при появлении на сцене рояля, исполнители на духовых инструментах посажены полукругом (необычно было увидеть фаготы и кларнеты между виолончелями и контрабасами, справа и прямо у кромки сцены, а флейты и гобои – слева, затерянными среди скрипок, за ними – валторны, посередине – трубы с тромбонами). Солист и дирижер по старинному принципу окружены оркестром.
В обеих пьесах одного отделения, увертюре-фантазии П.И. Чайковского «Ромео и Джульетта» и в Третьем фортепианном концерте С.В. Рахманинова, новые акустические условия отозвались по-разному. У Чайковского наслаждением было услышать светлое, прореженное, будто просвеченное лучами, появление струнных после вступительного хорала деревянных духовых. Но в самых напряженных эпизодах, в кульминациях, где струнные поддерживают медь и даже соревнуются с нею, в закипающем и возвышающемся главном проведении темы любви, все же не хватало сфокусированного и крепкого звучания стройно посаженной струнной группы. Так же и в концерте Рахманинова – то прелестно зазвучит одинокая флейта в диалоге с роялем, то не хватает общей координации всего оркестра для полноценного концертирования, то есть состязания и гармонии. Так и слышалось: шелест крыльев нового чина «ангелов акустики» несколько заглушал еще не распевшихся после месяцев тишины сладкоголосых «ангелов музыки».
Но полно сетовать, ведь и хорошего было много. В «Ромео и Джульетте» – мягкие вступления, передача инициатив и длящиеся линии фраз, лихо сыгранные эпизоды «вражды Монтекки и Капулетти», дальновидение формы и точный расчет элементов, необходимых для построения ее арочной структуры. Конструктивно это была всецело уравновешенная интерпретация. Может быть, тот же расчет упразднил rubato, пластичность музыкального потока, на которую не решился дирижер Валентин Урюпин. Это музыкант совершенно не случайный за дирижерским пультом, культурный, умный, обладающий темпераментом и вкусом. Все эти лучшие качества должны привести его к более рациональному, свободному, ясному обращению с мануальной техникой именно ради большей гибкости в управлении музыкой. Некоторый зажим, еще более заметный при могучем росте дирижера, и, как следствие, определенная механистичность, угловатость при дирижировании всем корпусом в эмоциональных эпизодах, уступит большей автономии рук и дирижерской палочки, а сама палочка не будет постоянно обращена вверх, как пика.
Но энергия и авторитет, составляющие дирижерского таланта, присутствуют у Валентина Урюпина убедительно. Они усиливались энергией Российского национального молодежного симфонического оркестра. Коллектив вышел из тишины в действительно хорошей ансамблевой форме. Сравнивая с концертами и репетициями, которые мне доводилось наблюдать раньше, могу с надеждой говорить о том, что профессионализм оркестра растет: духовые играют стройнее, интонационно чище, в звучании струнной группы, в концентрации совместных начал и точности штриха начинает появляться виртуозный блеск, оркестранты все внимательнее следят за дирижером, а не только за партиями в нотах. Такое развитие оркестра сулит ценителям симфонической музыки много открытий.
Но не за открытиями, а за хорошо знакомым и особо ценимым исполнительским драйвом пришли на концерт поклонники Дениса Мацуева. Говоря искренне, было все – и осаживание резвым наездником «строптивого жеребца» фортепианной техники наивысшей сложности, и лирическая возбужденность, и эпизоды, в которых открывалась ипостась музыканта более тонкого, чем, вероятно, ждут и поклонники, и критики Мацуева-громовержца. Пример? Соль-бемоль мажорный Экспромт Шуберта, сыгранный на бис. В этой пьесе, как и в последовавшем затем шлягере Грига «В пещере горного короля», было столько физического и личностного здоровья, что приглашение Дениса Мацуева для открытия живых концертов (так же, как и три с половиной месяца назад – для первой трансляции «Домашнего сезона») представляется не только метким маркетинговым ходом, но и утверждением, настоящим символом выносливости и безусловной стойкости музыкантов вопреки испытаниям времени.
Еще из подслушанного: «А где же рояль?», – спрашивали друг у друга перед концертом слушатели из неакадемической части необъятной аудитории пианиста. Исполнение «Ромео и Джульетты», таким образом, было для некоторых из них разогревающим дополнением к главной части. Но стоит ли их укорять? Я презираю снобизм. Гораздо важнее, что люди с разной степенью слушательской культуры и музыкальной подготовки пришли на концерт и встретились там с музыкой и просветительским словом ведущего вечера Ярослава Тимофеева. Его выступление видится мне слиянием настоящей эрудиции знатока с великолепной риторической подготовкой. А что есть риторика, если не искусство рождать идеи. Этим-то и была полна в истинном смысле остроумная речь Ярослава, завершенная по форме, краткая и образная.
Так, во всем можно увидеть добродетели и пути развития. В недостаточных познаниях слушателей – повод их неназидательно просветить. В надобности по-иному рассаживать оркестр – эксперименты со звуком, балансом, динамикой (тем более под защитой верных ангелов акустики!). В вынужденных мерах предосторожности – упражнение на внимание к ближним. И раз уж возвращение живого звука пока не отделить от необходимых ритуалов, пусть они станут ритуалами небудничной встречи с искусством – начиная с омовения рук и завершая очищением мыслей от информационной суеты.
