События
Вуппертальской обыкновенной богини нет на этом свете уже двенадцать с лишним лет – она улетела почти мгновенно в июне 2009-го. Как часто бывает у людей танца, Пина Бауш слишком долго не обращалась к врачу, полагая, что если что-то где-то болит, это при такой профессии нормально. Вспышка диагноза – и очень быстрый финал, и растерянный театр, и растерянный весь мир: как? она же еще не везде была, не всем любимым городам посвятила спектакли! она же такая живая! Тогда казалось, что ее история – уже вытесанная в мраморе времени – закончилась навсегда. Театр начал задумываться над тем, кто из творцов мог бы его возглавить, кандидатуры менялись, кто-то приходил и уходил, и было четкое ощущение: спектакли Бауш не удастся удержать в рабочем состоянии. Лучше, наверное, как с Каннингемом: все запечатать, создать полный видеоархив и заниматься чем-нибудь другим. Но вот через эти двенадцать лет приезжает на гастроли в Петербург «Танцтеатр Вупперталь Пина Бауш» – счастливейший, невероятный подарок от Гёте-института и Года Германии в России – и мы видим «Полнолуние» в совершенно безупречном состоянии. Никаких скидок на «хранение памяти» – никто ничего торжественно не хранит, на сцене все так же живут баушевские трогательные ежедневные поэты, и они естественны, безумны и счастливы так же, как тогда, когда придумавшая их женщина ежедневно настраивала свою естественную, безумную и счастливую труппу. Тривиальная мысль «жизнь продолжается», часто звучащая, когда мы говорим о великих потерях, в «Полнолунии» транслируется самым ясным образом: да, продолжается, льется, фонтанирует, взлетает фейерверком.
«Полнолуние», сотворенное Бауш в 2006 году, собрано по тому же принципу, что и большинство поздних ее спектаклей. Десятки крохотных сценок, изначально совершенно обыденных, чуть повернуты, чуть-чуть трансформированы для зрительского глаза – и перед нами уже не хроники обыденной жизни, но поэтические притчи. Оформление спектакля, сотворенное Петером Пабстом, изначально не обыденно: на сцене лежит гигантский метеорит, выделенный искуснейшим светом, – и ничего более. Рядом с этой фактурной каменюкой люди кажутся мельче и забавнее – что ж так серьезно относиться к себе любимым, если этакий камушек может в любой момент упасть с неба? Но у Бауш нет обреченности фонтриеровской «Меланхолии», наоборот – метеорит тоже часть вселенной, и его можно освоить, обжить, облазить и приручить. Никто – ни люди, ни природа – не враг человеку – вот послание Бауш. И именно это умиротворенное чувство, возникающее у зрителей после весьма интенсивного по движению спектакля, – один из секретов его немеркнущего успеха.
Сценки… да не сценки даже, крохи совсем, секундные точки внимания: вот танцовщица просит партнера встать, раскинув руки, как Спаситель на кресте, – и подставляется под его вытянутую замершую ладонь, и ластится. Чьего внимания она просит? Недогадливого партнера? Невнимательного Господа? (Нет-нет, в спектакле никакого пафоса, но в самой крошечной детали – отсылки к совсем не маленьким эмоциям.) Вот смешная девица гордо идет на четвереньках – сценка явно зарисована в каком-то баре. («Розовая пантера» – звучит покровительственное пояснение по трансляции.) Да, у Бауш еще и разговаривают – и одна из героинь варьетешного вида («хорошо знающая жизнь дива») отважно весь вечер сражалась с русским языком, впрочем, начиная говорить все лучше и лучше – настолько, что напоминала о варьете в «Мастере и Маргарите». А вот мы вдруг замечаем, что дальнюю половину сцены занимает вода – и артисты в нее кидаются с отчаянием и восторгом, и плывут, и летят в ней, и празднуют эту свободу движения, возможную лишь в воде. А вода начинает лить и с колосников, и артисты зачерпывают воду и начинают выплескивать ее на метеорит – и получается потрясающая картина морского прибоя, бьющегося о скалы.
Музыкальное оформление «Полнолуния» собрано Маттиасом Буркертом и Андреасом Айзеншнайдером – и в фонограмме звучат отсылки и к популярным песенкам, и к классическим хитам, и к экспериментам перкуссионистов. Такая звуковая картинка привычна (опять-таки) для Бауш: она достаточно рано начала конструировать фонограммы для своих историй. Да, в молодости была «Весна священная», где Бауш в своей ярости была конгениальна Стравинскому, в самом первом сочинении хореографини – «Фриц» – звучал Малер, затем в работу попадали Глюк и Пёрселл, затем Вайль и Барток. Но к годам мировой славы технология работы железно включала в себя «записывание реальности в музыку», собирание звуковой партитуры спектакля из обрывков слышанных на улице мелодий. Быть может, Бауш не доверяла современным композиторам, полагая, что никто из них не способен точно отразить волшебство повседневной реальности – факт остается фактом: ее музыкой стали коллажи.
Бауш ставила свои спектакли в сотрудничестве с артистами своей труппы – предлагала им импровизировать на репетициях, смотрела, отбирала – правила! – и включала в спектакль. Оттого танцевальные соло сидят на артистах как влитые – подчеркнута эксцентрика конкретного человека. А если в спектакль вводится новый исполнитель, он будто примеряет маску из движений – и смотреть на то, как из-под маски выглядывает лицо, еще любопытнее. Но как же захватывающи эти краткие танцхарактеристики! Покорный влюбленный, мечтающая о карьере юная актриса (да, «я чайка» там тоже есть, в пластике почти дословно), вливающая в себя энный бокал подряд светская дама и прочие – как одним движением обозначаются отчаяние и трепет, равнодушие и надежда, как связка движений говорит больше, чем какой-нибудь масштабный монолог в героическом балете! Бауш предлагает нам всматриваться в людей – и радоваться их разнообразию, и любить их. Видя их так ясно и так волшебно, как только и бывает при полной луне.
