Миф или Библия?

Хроника умирающей страны

Режиссер Дмитрий Черняков отличается способностью тщательно выговорить все переходы от «а» до «я» внутри мира, который создается им для воплощения конкретной оперы. «Троянцы» Гектора Берлиоза, виртуозно разыгранные Черняковым только что вместе с прекрасным дирижером Филиппом Жорданом на сцене Оперы Бастилии, стали одним из шедевров последнего времени – не только в творчестве самого режиссера, но и вообще в музыкальном театре. Всё придуманное оказалось на сто процентов адекватным двухчастной опере великого романтика, и даже в какой-то момент стало казаться, что эти музыкальные парафразы «Энеиды» Вергилия в наше время по-другому трактовать было бы просто невозможно.

Помню многие спектакли по «Троянцам» – и Герберта Вернике в Зальцбурге, и Кристофа Лоя в Дуйсбурге и Дюссельдорфе, и Сергея Стадлера в Петербурге, и Дэвида Маквикара в Милане, и La Fura dels Baus в Барселоне. Всякий раз солдатская рубка в гибели Трои выглядела тщетной попыткой угнаться за блокбастерами. Парадная презентация Карфагена как мировой столицы тоже отдавала старомодностью.

В двух актах первой оперы, «Взятие Трои», Чернякова не интересует война в деталях, ему важно проследить, как выглядит умирающий город, падающая вниз нация. Среди искореженных домов после боев и бомбежек – современный тронный зал, где надутый Приам, с накладными волосами жуткого крашеного цвета (Паата Бурчуладзе), и презентабельная Гекуба, породистая, но по-английски комичная (Вероник Жанс), собирают семью, не понимая, что всё катится в тартарары. Ужас «последнего дюйма», падения в бездну возникает только в «царской дочери» Кассандре, которой никто и не думает верить – грандиозная Стефани д’Устрак дает нам понять, как страшно жить с ощущением той правды, что остается только внутри тебя, не способна одолеть путь в другие умы. Столь же одинок и Эней (блестящая работа Брэндона Иовановича), который с трудом скрывает свое отвращение к самовлюбленному и тупому Приаму, приходящемуся ему тестем. Черняков очень экономно пользуется проекцией: коротко показывает девочку Кассандру в трудном диалоге с отцом и – на весь экран – размышляющего Энея, чтобы мы поняли их «место в жизни». Все «увертки» и «ухищрения» режиссера очень точны и неизбыточны. Кажется, их ровно столько, сколько нужно по драматургическим требованиям – и хорошему вкусу.

Чернякову не нужны разметки действия от Вергилия. Мы не увидим троянского коня, не станем свидетелями массового насилования и убийства. Всё делается как будто крупными планами – и оттого запечатлевается сильнее. Толпа троянцев не расчленена на отдельных граждан, она массивна и однородна. И греки в белых брезентовках тоже на одно лицо, хоть один из них и демонстрирует вполне смачно свои мужские достоинства. Эней теряет свою жену Креусу, рыдает в беспамятстве, и мы читаем ее письмо перед самоубийством. Кассандра немыслимой волей и энергетикой не может убедить жениха Хореба (великолепный Стефан Дегу) – но способна вздрючить, завести окружающих, хотя толку от этого никакого нет. После всеобщего коловращения, когда все дома в Трое кружатся в мертвом танце, мы видим Приама и Гекубу сидящими в креслах, как будто бы они и не умерли вовсе, а правят себе и правят по-прежнему. Город и нация умерли, это ясно. И неясно совсем, чего можно ждать дальше.

Все пять актов «Троянцев в Карфагене» проходят в центре психофизической реабилитации жертв войны. Об этом нас извещает предварительная надпись. И я лично заволновался: не поведут ли в сторону эти «подкопы»? Нет, не повели ни на одну секунду. Потому что какого черта нам было бы пировать и праздновать мир и покой в Карфагене, если только что всё погорело? А здесь мы в том же месиве депрессии и ужаса, и пациенты с протезами вместо обеих ног, настоящие, не муляжные, загоняют нас в болото кошмаров. Хотя вроде бы всё весело, «жизнь кипит», и тут как раз люди очень разные, у каждого есть своя траектория движения, своя «цель в жизни», как у гостей в бывшем московском «Евгении Онегине».

Дидона здесь руководит этим самым центром, и Екатерина Семенчук играет свою царственную роль вдумчиво и страстно. И поет она, надо сказать, мощно, стильно. Когда из Дидоны делают этакую карнавальную королеву в короне из картонки, с мантией из лиловой занавесочки, мы приходим в восторг: да, такие «ролевые игры» в высшей степени адекватны по отношению к патетическому контенту.

Пора сказать о том, что вообще вокальный состав «Троянцев» хорош сверх меры. Нет ни одной партии, которая бы звучала бледно. Во второй части особенно хороши виртуозно воркующая Од Экстремо (сестра Дидоны Анна), сладкоголосый Сириль Дюбуа (Иопас), мужественный Кристиан Ван Хорн (Нарбал). Хор под управлением Хосе Луиса Бассо поет все выкрутасы позднего Берлиоза то страшно, то вкусно. А про дирижера Филиппа Жордана еще раз скажу самые высокие слова похвалы – помню его «Самсона и Далилу», где ориентальные кручения Сен-Санса превратились в таинства жизни. Здесь, в самой длинной французской опере, Берлиоз предстал не безразмерным романтиком, но по-шекспировски объемным создателем трагикомедии, все его «наезды» и завихрения образовали мощную звуковую фреску.

И театр Дмитрия Чернякова соединился с этой музыкой напрямую. Возникло как раз то самое целое, чего мы больше всего ждем в опере.

Нет никакого врага Ярбы с его войском – есть кулачный бой, схватка один на один Энея с искусным борцом. Она идет у нас на глазах и способна захватить несмотря на очевидную «оперность» одного из участников. Нет нежных лобзаний Энея и Дидоны – есть долгие мучительные сомнения обоих партнеров, сидящих далеко друг от друга. И дикая реакция Дидоны после внезапного ухода Энея (она зычно кричит и отбрасывает прочь большой стол) перед резким падением черного занавеса-стены грозно пугает зрителя.

Что там за Италия, куда должен уйти Эней, остается мороком. Действие второй оперы развивается так естественно, что мы как будто и забываем следить за переживаниями Дидоны. Но Семенчук в ее желтом наряде (он рифмуется с желтым платьем Креусы из оперы про Трою) ведет свою страдалицу через все соблазны и отчаяния уверенной рукой, и даже Иовановичу с его пронзительным Энеем приходится уступить примадонне пальму первенства.

В дилогии Берлиоза сделаны купюры, и буклет позволяет оценить меру их необходимости. Мне кажется (не стану вдаваться в подробности), что они потребовались для структурной ясности. И не перешли в избыточность.

Публика реагирует на спектакль взволнованно. Чувствуется, что тут ратуют «за свое», болеют за судьбу родного шедевра. Раздаются даже время от времени долгие реплики, иногда возникают вбросы громких «бу». Но в целом становится ясно: новое прочтение «Троянцев» дает французам право говорить о рождении театрального события наших дней.