Персона
Художественному руководителю и главному дирижеру Ярославского академического губернаторского симфонического оркестра Мураду Аннамамедову присвоено звание «Почетный гражданин Ярославской области» за значимый вклад в развитие культуры, искусства, образования, за деятельность, способствующую улучшению жизни населения региона и повышению роли авторитета Ярославской области в РФ и на международной арене.
Корреспондент «Музыкальной жизни» Виктор Александров (ВА) побеседовал с Мурадом Аннамамедовым (МА) о насущных проблемах и буднях оркестра, опыте накопленных традиций и многолетнем сотрудничестве с ярославским коллективом и многом другом.
ВА Мурад Атаевич, как вы восприняли получение награды почетного гражданина Ярославской области?
МА Я получил ее в день рождения Леонида Собинова, в день 150-летия великого русского певца, уроженца нашей ярославской земли. И особенно благодарен многочисленной публике, музыкантам нашего оркестра – заверяю всех в самом преданном служении Ярославской области и ее жителям. У нас много концертов проходит за сезон. Чем старше я становлюсь, тем более консервативнее стараюсь себя позиционировать.
ВА По какой модели вы стараетесь выстраивать творческие взаимоотношения с музыкантами Ярославского оркестра?
МА Ярославский оркестр – мой третий коллектив после первых двух из Ашхабада и Саратова, которые мне удалось поставить на ноги. После моего ухода с поста главного дирижера Госоркестра Туркмении я приехал сначала в Саратов, а затем в Ярославль. Мне важно было ознакомиться с обстановкой обоих филармонических коллективов.
ВА Это был 1984 год?
МА Да. Я съездил в оба города и, к сожалению, понял, что Ярославский оркестр в слабом положении. На концерты там набирали относительно полноценный состав, но постоянных солистов не хватало, чтобы называться большим симфоническим оркестром. По целому ряду причин я все же выбрал Саратовский оркестр. Ну, а спустя 10 лет жизнь привела меня в Ярославль. Меня уговорили остаться работать с коллективом, предоставив те полномочия, которые я запросил. В тех переговорах принимал непосредственное участие губернатор Ярославской области Анатолий Лисицын. Понятно, что проблема возникла колоссальная, оркестр вообще могли расформировать. Представив меня коллективу, губернатор заявил: «Если не получится и с этим главным дирижером, в следующий раз будем менять уже сам оркестр»!
ВА А почему эта сложная ситуация не могла поменяться при Юрии Арановиче?
МА При Арановиче оркестр как раз очень активно играл. Юрий Михайлович оставил неизгладимый след в истории нашего оркестра. В те времена, когда он дирижировал симфонии Шостаковича, в программах публиковали весь состав оркестра. Аранович был превосходным музыкантом и обладал удивительной харизмой, что воздвигло его на самое первое место в истории Ярославского оркестра. И все же, спустя годы, благодаря первому руководителю областного ярославского отдела культуры Владимиру Извекову и губернатору Анатолию Лисицыну я получил те полномочия, которые существенно изменили жизнь коллектива в лучшую сторону. Конечно, публика тоже сыграла определяющую роль. В пяти концертах, предшествующих новому сезону, когда я приезжал как гастролер, наблюдались аншлаги. Оркестру это безумно понравилось, и он поверил в меня.
Самое главное, что должно существовать в коллективе, – это оркестровая культура. Про какую-то банальную дисциплину я даже сейчас не говорю. Я прекрасно понимал и осознавал, что ее некоторые проявления будут казаться непривычными или даже болезненными. Я сказал музыкантам, что когда мы к ней привыкнем, то будем раздражаться уже отсутствием признаков дисциплины, а не ей самой. Люди действительно поверили, и сами потом все это отрегулировали. Необходимо было восстанавливать репертуар. Ведь симфонический оркестр – это не репертуарный, а постановочный коллектив, если переводить на язык театра. В любом оркестре мира со временем формируется тот самый базис, который можно назвать репертуаром. Это та ситуация, когда мы открываем любую из симфоний Чайковского и свободно ее исполняем, этот материал у каждого музыканта на слуху. Такой коллектив уже можно назвать репертуарным. Хотя, например, симфонии Малера и Брукнера не являются репертуарными для нашего оркестра.
ВА Вот как! Может быть, это связано с отсутствием в Ярославле зала с достойной акустикой?
МА Нет, дело не в этом. Сцена более-менее располагает для больших составов оркестра. Просто мы играем симфонии Малера крайне редко, и нашей исполнительской культуры и практики пока все-таки недостаточно для исполнения таких масштабных оркестровых полотен.
ВА Почему?
МА А потому что каждый индивидуум не является универсалом. Мы сильны в нашей русской романтической школе, не бесполезны в западной романтической композиторской культуре. Что касается классики, то здесь мы уже подхрамываем, так как в большинстве своем воспитаны на романтическом репертуаре. Еще одно явление – наша великая русская исполнительская школа, которая ориентирована по своей философии и методологии на сольную практику. Это критиковал еще профессор Московской консерватории, заведующий кафедрой дирижирования великий альтист Микаэл Тэриан, о чем и нам, молодым студентам, он не раз рассказывал – почему музыкальные вузы выпускают будущих Рихтеров, Гилельсов, Ростроповичей, Коганов и так далее, но не оркестровых музыкантов.
В Ярославле нет консерватории, нет такой интенсивной музыкальной, в том числе конкурсной, жизни. А в Саратове, где я имел честь работать, приличная консерватория. Там я присутствовал на государственных экзаменах струнников и духовиков. Молодой человек играет Скрипичный концерт Бетховена, я его приглашаю в оркестр, сажаю во вторые скрипки за последний пульт и обнаруживаю, что он не может сыграть пиццикато в ансамбле со всей остальной группой. Таким образом, наша методика ориентирована на будущую сольную практику, но не на оркестровую. Мы ее должны перестроить на оркестровый лад, что совершенно не отменяет наших обязанностей в консерватории готовить выдающихся солистов. Практика оркестрового исполнительства должна быть развита. Молодой человек или девушка на госэкзаменах играют инструментальные концерты Чайковского или Бетховена, а потом садятся в оркестр, и там неожиданно возникает комплекс неполноценности. Одно дело чувствовать себя солистом, а другое – играть на последних пультах в оркестре и остаться в тени, не будучи обласканным вниманием публики.
ВА Удалось ли вам за время вашей продолжительной работы с Ярославским оркестром изменить специфику его звучания?
МА В пору моей консерваторской юности мы – студенты-дирижеры Игорь Головчин, Владимир Понькин, казахский дирижер Толепберген Абдрашев – часто собирались вместе и обменивались идеями и мыслями. Мы друг друга тестировали, устраивали викторины – брали набор виниловых пластинок и один из нас отворачивался. Ставили пластинку, и каждый из нас обязан был не только узнать, что за произведение звучит, но и какой оркестр его исполняет. Среди московских оркестров тогда были три лидера – Госоркестр Евгения Светланова, БСО Геннадия Рождественского и оркестр Московской филармонии под управлением Кирилла Кондрашина. В семи-восьми из десяти случаев мы угадывали, что за оркестр играет. Что уж здесь говорить об оркестре Мравинского. Его звучание мы узнавали безошибочно.
А если говорить о Ярославском оркестре, то удалось сделать много чего интересного. С момента первых лет моей работы в оркестре я убедился в прогрессе необходимых результатов, были какие-то пиковые сезоны и даже годы, когда оркестру было достаточно четырех обычных групповых репетиций на подготовку к исполнению «Весны священной» или «Жар-птицы» Стравинского. Я считаю, что по целому ряду причин мы сегодня не находимся на том Эвересте, как, например, 10-15 лет назад, в пору нашего расцвета. За время моей работы в оркестре появилось много новых музыкантов, 15 из них обрели почетное звание, государственные награды. Надеюсь, что следующие новые этапы творчества у Ярославского оркестра еще впереди.
ВА Как часто происходит конкурсный отбор музыкантов в оркестр?
МА Конкурсы мы вообще не проводим. Как я уже заметил выше, в Ярославле нет музыкального вуза, поэтому любого заявителя, если он иногородний, мы просим присылать видеозапись своих исполнений. После этого, если нас заинтересовал тот или иной музыкант, мы приглашаем его на собеседование и проводим уже здесь прослушивание.
ВА С тех пор, как оркестру был присвоен статус губернаторского, внимание и поддержка коллектива властями региона существенно изменились?
МА Это послужило новым импульсом, такой первой ласточкой в отношении творческих коллективов в стране. И в этом заслуга нашего первого руководителя областного отдела культуры Ярославской области Владимира Извекова, который, для того чтобы поддержать оркестр и организационно, и технически, придумал этот финансовый ход в 1994 году. С тех пор аншлаги на наших концертах стали привычным явлением. И тогда он предложил Анатолию Лисицыну этот статус, благодаря чему было значительно увеличено финансирование оркестра. В 1996 году Ярославский оркестр был самым высокооплачиваемым коллективом в стране. Мы приглашали работать в наш коллектив талантливых музыкантов со всей страны. Зарплаты тогда играли решающую роль. В 1990-е годы жизнь в стране была тяжелой.
ВА Существует ли в оркестре доверительная взаимная атмосфера? Считаете ли вы коллектив своей семьей?
МА Оркестр – это моя семья. Вообще, по природе своей я строгий и просвещенный руководитель. Я всегда готов заниматься проблемами любого музыканта, стараюсь в чем-то помочь ему, пытаюсь разрулить споры и примирить музыкантов, если возникают подобные ситуации. Я отношусь к ним, как мне кажется, по-отцовски. Не бывает дня, чтобы меня не было на работе. И если музыкант стучится ко мне в кабинет, я не могу его не впустить. Ведь он приходит ко мне, чтобы поделиться своими проблемами. В нашем оркестре люди ценят и прислушиваются друг к другу.
ВА Каждый сезон предполагает новые программы и абонементы оркестра. Вы сами вмешиваетесь в репертуарную политику?
МА Когда я пришел в Ярославский оркестр, то прекрасно понимал, что публике, которой десятилетиями не было в большом количестве на концертах, вот так вдруг сразу предложить симфонии Шостаковича или Малера было бы не очень своевременно, поэтому, наряду с академическими программами, я продекларировал познавательные циклы (как, например, семейные концерты под названием «Со-звучие») и провел их в течение нескольких концертных сезонов. Я даже сформировал конструкцию проведения подобных мероприятий. Сначала звучит короткая увертюра, затем содержательный конферанс, а потом оркестр играет одну из симфонических поэм или фантазий на 15–20 минут, после чего снова возвращается к коротким формам – оркестровым антрактам или увертюрам из опер или балетов. И в конце второго отделения мы играем, как любит сейчас говорить молодежь, «откровенные хиты». С той самой задачей, чтобы бабушка или дедушка сказали своему внуку, выходя из концертного зала: «Ну, вот видишь – никакой скуки! А ты боялся, что тебе будет непонятно и тяжело слушать оркестр!» В наших абонементных циклах мы сохраняем композиционные программы «Литература и музыка», связанные с мировой русской и зарубежной поэзией и прозой. А еще я очень люблю цикл, который сам придумал, – «Путешествие без виз», посвященный национальным композиторским школам. Это название я заимствовал из впечатлений детства. Я коллекционировал марки. Однажды мама купила мне познавательный альбом о марках, который назывался «Путешествие без виз». В музыке не требуются визы, ее язык универсален.
ВА Вы сами себя любите критиковать?
МА Я это делаю очень часто. Пять лет назад обратился к своим коллегам-дирижерам со словами: «В обязательном порядке среди ваших предложений на каждый очередной сезон должна быть малоизвестная русская музыка!» Так, однажды у нас появилась в концертной афише ранняя Симфония ми-бемоль мажор Игоря Стравинского. Это было такое удивительное открытие, оазис изысканного оркестрового письма, чистейший русский мелос после переигранных нами «Петрушек», «Вёсен священных» и «Жар-птиц». Мы играем очень большой репертуар, в том числе западный. Но русскую музыку забывать просто грешно! Возьмем, к примеру, «Антар» Римского-Корсакова. «Шехеразада» звучит чаще, а ведь это несправедливо. О симфониях Мясковского и Глазунова мы вообще уже позабыли. А ведь это одна из лучших страниц русской музыки прошлого столетия.
ВА Какому девизу по жизни вы всегда стараетесь следовать?
МА Мой девиз изложен на моем семейном гербе: честь – любовь – родина. И здесь, кстати, я еще хочу провести одну иллюстрацию. Вы видите, какое у меня на пальце кольцо?
ВА Да, необычное… Заветное?
МА (Смеется.) Много лет назад, после развала Советского Союза, я заказал себе его у одного ювелира. На одной стороне, видите, моя звезда (монограмма), здесь же две цитаты – из третьей части Второй симфонии Рахманинова, символизирующей мою русскую родину, а на другой – цитата из симфонической поэмы «Моя Родина» великого туркменского композитора Вели Мухатова, с которой я дебютировал как дирижер.
ВА Часто вспоминаете Геннадия Рождественского?
МА Я постоянно с ним нахожусь. У меня дома висят на стене портреты моей мамы и моего великого учителя – Геннадия Николаевича Рождественского, оба – сокурсники по Московской консерватории. Во всех застольях второй и третий тосты я всегда поднимаю за родителей и учителей, потому что родители – это и есть наши учителя, а целый ряд наших учителей мы склонны считать своими родителями. Геннадий Рождественский навсегда в моем сердце!
