Рецензии
Выступления Генюшаса не поражают размахом, бравурностью, экзотическими трактовками или чем-то, легко привлекающим успех, но порою внеположным по отношению к музыке. Он исполняет опусы с большим вниманием к замыслу композитора. Но вот парадокс: в этой как бы «объективной» игре публика прекрасно чувствует и художественное настроение «здесь и сейчас», и блеск исполнительской индивидуальности. В том числе – в формировании программы, которая собирается, конечно, без случайности.
Как рассказывал Генюшас, «играя мазурки и сонату Шопена, я с одной стороны обращаюсь к памяти своей бабушки, которая несравненно преподавала мне именно этот репертуар (бабушка пианиста и его педагог – знаменитый профессор Московской консерватории Вера Горностаева. – М. К), с другой – подстраиваю мазурки к исполняемым во втором отделении сочинениям, основанным, как и мазурки, на материале народной музыки. Я бы сказал еще и так: второе отделение смотрит в будущее (в первую очередь имею в виду Десятникова), а первое в прошлое. А объединяющим инструментом служит фольклор».
Концерт начался с шопеновских мазурок. У Генюшаса получались не наваристые мазурки «еще польска не сгинела», как часто их играют. Не «польский акт Ивана Сусанина номер 2» (тоже приходилось слышать). И не манифест романтизма «вот вам». Вообще никаких манифестов.
Но – возможно! – легкое скольжение. Как танцующая по паркету на балу Задумчивость. Толика элегической грусти. Любование хрупкостью. Несомненно – подспудная непреклонность идеалиста. И узнаваемо польского. И человека везде.
Тему продолжили Третья соната, философичность которой у пианиста так естественна, что программный минор никак не минует смыслового мажора. И удивительно изящная «Думка». Тут нет нарочитой «русской судьбы» – и точно есть русская судьба. Пианист предложил подумать, со спокойным достоинством и ярко выраженным чувством, где тоска (экзистенциальная, конечно) встретится с лихостью. Тоже экзистенциальной. И как легкая неврастения Чайковского обернется мечтой, совсем не требующей иронии.
Ирония ненароком настигнет публику в «Буковинских песнях» Леонида Десятникова. Половина цикла, 12 прелюдий из 24-х. Это рефлексия композитора на народные мелодии, слышанные по радио в детстве. Но рефлексия вполне радикальная, хотя как бы холодновато-«бесстрастная». Так Генюшас ее и играет. Проблески фольклора спрятаны под синкопами, серьезный пианизм чреват недвусмысленной «джазовостью», темпераменты скачут козликом и ползут улиткой. Все друг другу дружески кивают, но без потери независимости.
Пианист знает, что эта удивительная музыка как будто возникает из ничего и в ничего уходит. Только что было тихо, и вдруг – звуки, и громкие, налетевшие вихрем, от которых не отвертишься, и те, к которым нужно прислушиваться, и вдруг все исчезло, как растаяло, и снова тихо. Отчего так? Неизвестно. Пианист ничего не утверждает и ничего не отрицает. Он проводник тока. Отстранение налицо, погружение – тоже. Десятников как он есть.
Я слушаю музыку в исполнении Генюшаса. И слышу, как он интеллигентно играет. Я точно это знаю и чувствую. Но что значит – интеллигентно играет? Как описать словами? Наверно, это ясное понимание сути, выраженное без навязывания.
