Контркультура
Если спросить меломанов старшего поколения, кто их любимый рок-гитарист, то в девяти ответах из десяти будет названо имя Ричи Блэкмора. 14 апреля маэстро отмечает свой юбилей. В это трудно поверить: Человеку в Черном – восемьдесят!
Даже в самые глухие годы застоя каждый советский школьник худо-бедно умел слабать на простенькой шестиструнке производства фабрики имени Луначарского легендарный рифф из Smoke on the Water – наряду с «Шизгарой» и «Домом Восходящего Солнца». Творчество Deep Purple второго созыва проникало в наши умы и сердца, притом что легальных первоисточников не было и в помине. Все образчики англоязычной рок-культуры поступали к нам либо от фарцовщиков, либо от друзей-«дискачей», чьи папы мотались по загранкомандировкам, либо от «вражьих голосов», которые, как их ни глушили, таки пробивались сквозь железный занавес. Лишь однажды, в середине 1970-х, когда на прилавки музыкальных магазинов, как весенние ручьи на истощенные поля, хлынул поток миньонов с записями зарубежных «вокально-инструментальных ансамблей», безусловно, пиратских – The Beatles (буквально половина всего наследия!), Wings, The Rolling Stones, Creedence Clearwater Revival, Bee Gees, Sweet, Shocking Blue, – среди них оказалась и пластиночка в сером как мышь конверте. На ее второй стороне было две песни: «Мэри Лонг» и «Великолепный музыкант». Имя ВИА конспиративно умалчивалось, однако любому дураку, то есть любому уважающему себя меломану (а таковых было немало в СССР) было понятно: это «Дип Пёрпл». Это сам Ричи Блэкмор на правах старого друга, наконец, вошел в каждый дом!
Всенародная любовь в нашей стране к Человеку в Черном, или, как мы его по-свойски называли, Черномору, или, если совсем уж по-домашнему, Блэкморюге, – явление уникальное, феноменальное, где-то даже загадочное. Возможно, причина кроется в тройственности музыкальной природы Ричарда Хью Блэкмора, в которой чудесно сошлись академическая школа, исключительная мелодическая изобретательность и сильная энергетика, она же харизма, без которой, как известно, даже сверхзвуковой виртуоз – только половина самого себя.
Влюбившись в классическую гитару в одиннадцать лет, Ричи стал осваивать ее самозабвенно, одержимо, в прямом смысле до кровавых мозолей на пальцах. Впоследствии он брал уроки электрогитары у Биг Джима Салливана – одного из самых востребованных сессионных музыкантов Англии, благо тот жил в Хестоне, западном пригороде Лондона, в одной автобусной остановке от дома Блэкморов (любопытно, что Салливан обучал еще одного гения – Стива Хау). Занятия принесли плоды: к началу 1960-х Ричи сменил несколько бит-групп, снискав, что называется, широкую популярность в узких кругах. Его игра той поры напоминает стиль Леса Пола, что само по себе было достижением. Однако так играл не один только Ричард Хью Блэкмор – и это его не устраивало. Поднаторев в «электричестве», юноша снова засел за четырехтомную «Школу» Эмилио Пухоля, проводя за нотным пюпитром по десять часов в сутки…
Характерный блэкморовский стиль впервые наметился в 1964-м, когда Ричи подвизался в группе с брутальным названием The Outlaws. На записях тех лет он уже демонстрирует поразительную беглость пальцев, при этом в его игре нет никакой суеты: он строго следует аппликатуре; кажется, что просчитана каждая нота, каждая пауза – эдакий Андрес Сеговия с электрогитарой наперевес.
Безусловно, и Deep Purple столь стремительно вознеслись на вершину рок-олимпа во многом благодаря тому, что Блэкмор нашел общий язык с сооснователем группы клавишником Джоном Лордом – оба внесли свою «классическую ноту» в звучание DP. И если на первом альбоме золотого состава, In Rock, это еще не столь очевидно, то следующий, Fireball, – явное тому свидетельство.
Как ни странно, сам Блэкмор называет Fireball своей наименее удачной «пёрпеловской» работой. Скорее всего, он лукавит (возможно, из упрямства, ничего не поделаешь – Овен): музыкальное полотно этого гиганта, добротно сотканное квинтетом и прихотливо расшитое Блэкмором – Лордом, доказывает обратное. Блэкморовская гитара становится здесь не просто инструментом, а предметом одушевленным. И даже имитирует голос виолончели – Ричи умело водит смычком по шестой, самой низкой струне. Этот удивительный, мощный альбом, несомненно, концептуальный, возможно, даже первый в истории из разряда прог-метала, и сегодня воспринимается на одном дыхании. Кто-то из «стариков» заметил, что его можно слушать хоть каждый день, как Первый концерт Чайковского, – и всякий раз находить нюансы.
Отдав дань Баху и Гершвину на альбоме Burn, едва дождавшись завершения работы над прифанкованным Stormbringer (на котором, однако, все топовые темы были придуманы Ричи, начиная с ураганной заглавной и заканчивая лирическим «медляком» Soldier of Fortune), Блэкмор, сославшись на «серую скуку в коллективе», оставил Deep Purple и собрал команду с теперь уже полихроматическим именем – Rainbow. Причем на вокал пригласил американца Ронни Джеймса Дио, обладателя эпического тенора, которому еще на заре туманной юности прочили головокружительную оперную карьеру.
Тяга к классическому, корневому прослеживается на доброй половине всех «радужных» пластинок Блэкмора: тут вам и Мюнхенский филармонический оркестр (альбом Rising, 1976), и Баварский струнный ансамбль (Long Live Rock’n’Roll, 1978), и «Ода к радости» (Difficult to Cure, 1981), и «Пер Гюнт» (Stranger in Us All, 1995).
К слову, сам Блэкмор неплохо владел виолончелью, игре на которой его обучил Хью Макдауэлл из Electric Light Orchestra. Гитарист признавался, что это помогало ему сочинять: музицируя на cello, например, он написал рифф для композиции Gates of Babylon…
Такой бэкграунд не мог остаться неуслышанным в СССР. Ричард Хью Блэкмор нашел благодарную аудиторию в стране, где с глубокими музыкальными традициями к титулованным мастерам, особенно чародеям черно-белых клавиш и кудесникам смычка, относились как к национальному достоянию, как к небожителям, а БЗК называли не иначе как Храмом; в стране самого престижного конкурса, на который стремились музыканты со всего мира. Блэкмор даже внешне был чем-то похож на Юрия Башмета (если вспомнить, виртуоз альта также начинал в рок-группе).
Но не только классика, переливчато мерцающая в пассажах рок-перфекциониста, подкупала нашу взыскательную публику. При всей внешней непроницаемости (присущей, кстати, и отечественным корифеям), весь в себе, Блэкмор играл на разрыв аорты. Было в его игре что-то цыганское, безудержное, безоглядное – столь близкое нам и понятное. Умопомрачительные конструкции (и какой же русский не любит Highway Star?) сочетались с протяжными, хватающими за живое гармониями, в которых нутром ощущались и «Полюшко-поле», и «Волюшка-воля», и «Очи черные», и «Черный ворон», и много чего еще…
Ричи задевал струны русской души властью мелоса – так же, как другой Поэт, наш, исконный, будоражил ее властью логоса. В одном дворе, из соседних окон из катушечных магнитофонов могли одновременно раздаваться «Банька по-черному» и Black Night. И никакого диссонанса здесь не было.
Понятно, что его помолвка с Кэндис Лорен Изралов (родилась в 1971-м в семье потомков эмигрантов из Российской империи, более известна под сценическим псевдонимом Кэндис Найт; познакомилась с Блэкмором в 1989-м, принимала участие в записи последнего альбома Rainbow в качестве автора текстов и бэк-вокалистки. – А.Ш.), после которой он переоделся в трубадура и сменил «Стратокастер» на лютню, вызвало оторопь у миллионов почитателей. Российские фаны, от слесарей до профессоров, от дальнобойщиков до космонавтов, также пребывали в недоумении. Подобную горечь разочарования переживали, наверное, только казаки Стеньки Разина, обнаружив, что их атаман попал под чары персидской княжны.
14 апреля 2002-го, в день 57-летия менестреля, ансамбль народных инструментов Blackmore’s Night под управлением Ричарда Хью Блэкмора давал концерт во Дворце Спорта «Лужники», а точнее, аккомпанировал суженой именинника – златокудрой диве Кэндис. Это был первый визит Черномора в Россию. Публика терпеливо выслушала одну балладу, вторую… На третьей кто-то свистнул – эдаким Соловьем-разбойником в Шервудском лесу. И грянул гром! Толпа свистела, визжала, улюлюкала, топала ногами, требуя что-нибудь из Deep Purple.
Ричи и Кэндис прервали номер, все прочие ваганты осеклись и умолкли. Она замерла в лучах софитов, точно мишень, прижав руки к груди, не понимая, что делать, только хлопала ресницами, постоянно оборачиваясь к Ричи. Тот стоял черным обелиском, сохраняя олимпийское спокойствие, хотя все двенадцать тысяч человек, от партера до галерки, понимали: в любое мгновение Блэкморюга может хватить инструментом об пол и покинуть сцену – как уже бывало когда-то…
И тут наступил момент истины. Он заиграл рифф из Smoke on the Water и – каким-то непостижимым образом, с ловкостью иллюзиониста, без напряжения – проиграл этот пресловутый «Дым…» со всеми обертонами до конца. Казалось, от его струн исходили и барабаны Пейса, и басы Гловера, и клавишные Лорда, и даже голос Гиллана – столь виртуозно, столь богато и ювелирно он разукрасил эту, в общем-то, бесхитростную тему, написанную им тридцать лет назад…
Во Дворце повисла звенящая тишина. И вдруг «Лужники» взорвались овациями, которые не стихали минут, наверное, десять. Теперь уже публика визжала от восторга! И это было круче всех «платин» и рейтингов, всех «Грэмми» и чинов ордена Британской империи.
Кэндис была прощена, Ричи – реабилитирован. Шоу продолжалось, и после каждого номера раздавались аплодисменты и свист – теперь уже одобрительный. Как будто в многотысячном Дворце все как один осознали: а ведь музыка, черт возьми, хороша!
С тех пор прошло двадцать три года, это почти столько же, сколько Ричи в общей сложности отыграл в Deep Purple и Rainbow. Говорят, он и сегодня, в свои восемьдесят, может «зажечь» на электрогитаре. Хотя его истинная любовь, как все давно поняли, – это Blackmore’s Night. Черный и белый дают великолепные оттенки. Ричи и Кэндис продолжают творить музыку в духе Ренессанса, занимаются фолк-переложением классики и европейских хитов. В их репертуаре, между прочим, есть русские народные и советские песни.
А вот музыкальную критику он по-прежнему игнорирует – и здесь Ричи Блэкмор остается верен себе. «Если ты веришь хорошим рецензиям, то должен верить и плохим, следовательно, вообще не верь никакой критике, – как-то обмолвился он в интервью. – Ты сам знаешь, как ты сработал: хорошо, плохо или прыгнул выше головы. Поэтому выкинь эту глупую писанину».
