Обманута, обижена, убита События

Обманута, обижена, убита

Большой и Малый театры спустя 150 лет вновь вместе поставили «Снегурочку»

Когда в 1873 году Малый театр закрыли на ремонт, труппа продолжила давать спектакли на сцене Большого – здания располагаются рядом, буквально через дорогу. Не удивительно, что в кулуарах императорских театров появилась оригинальная мысль: хорошо бы создать такой спектакль, где одновременно были бы заняты все, и драматические актеры, и оперные певцы, и балет. Пьесу написал на тот момент уже признанный мэтр русской литературы Александр Островский, а музыку создал молодой Петр Чайковский – так появился первый театральный вариант знаменитой «Снегурочки».

Вопреки распространенной практике, когда композитор работает автономно и на свое усмотрение музыкально «оформляет» спектакль, «Снегурочка» относится к исключениям. Островский и Чайковский работали в тесном контакте: например, они вместе выбирали народные песни, которые будут процитированы, расставляли в партитуре многочисленные ремарки, регламентирующие открытие занавеса или «включение» реплик героев на определенных тактах музыки. Работа получилась вдохновенной и любопытной с художественной точки зрения. Однако дальнейших постановок не случилось – сейчас Большой и Малый обратились к этому материалу впервые спустя 150 лет. Причины забвения обсуждаются разные: техническая сложность координации разных артистов и оркестра, неидеальный вариант условного синтеза оперы и драмы. Сейчас, после премьеры нового спектакля в Большом театре, истина ощущается где-то посередине. Технически всех собрать для постановки не стало препятствием, и соединение драматической игры актеров с пением их оперных коллег кажется выигрышным, Чайковский вполне обеспечил органичность этому приему. Его в данном случае не самую технически трудную музыку интересно слушать с точки зрения яркой инструментовки, предвосхищающей многие знаковые произведения, в том числе оперу «Евгений Онегин», мелодические рисунки первоклассны и сочинены мастерски. Все это оркестр Большого театра под управлением дирижера-постановщика Ивана Никифорчина преподнес публике на отлично. Одним словом, все было бы хорошо, если бы не Римский-Корсаков.

Оперу «Снегурочка», ставшую хрестоматийной и популярнейшей классикой, Римский-Корсаков начал писать спустя семь лет после исторического спектакля Островского и Чайковского. Премьера с большим успехом прошла на сцене Мариинского театра, и в дальнейшем сам композитор называл «Снегурочку» своим лучшим произведением. Высоко оценил оперу и Островский: «Музыка к моей “Снегурочке” удивительная, я ничего не мог никогда себе представить более к ней подходящего и так живо выражающего всю поэзию русского языческого культа и этой сперва снежно-холодной, а потом неудержимо страстной героини сказки».

Разгадка перипетий с воплощением «Снегурочки» на сцене заключается именно в силе музыки, в степени ее возможностей и воздействия. И дело здесь совсем не в том, что с первых слов Лешего «Конец зиме, пропели петухи» и далее на протяжении всего спектакля, наверное, у всех, кто хорошо знает оперу, мозг будет параллельной звуковой дорожкой выдавать мелодии Николая Андреевича. Нет, суть глубже.

Режиссер Алексей Дубровский, который сейчас ставил спектакль в Большом, отлично подчеркнул в многогранном тексте Островского все комические ситуации. Они есть в пьесе? Есть, поспорить трудно. Но этот акцент сам собой оттенил и, возможно, даже разрушил ключевую линию содержания – трансформацию и «объем» образа Снегурочки: она не только познает мучительную ревность и, наконец, обретает способность любить, но и оказывается в берендеевом царстве «обманутой, обиженной, убитой». Спектакль концентрирует наше внимание на другом. Появляется, к примеру, уникальная возможность оценить интерпретацию образа Купавы, которому режиссер недвусмысленно приписывает низкую социальную ответственность, обеспечивая вместо оригинальности опять же комический эффект.

Спектакль остается в памяти не концептуально, а визуально: ярче актеров на сцене выглядели костюмы птиц, заимствованные из детсадовских кладовых, фирменная проходка чучела Масленицы на ходулях, цветы из окружения Весны-Красны, чьи наряды ассоциируются с гардеробом Эдиты Пьехи. Кроме того, обилие искусственных цветов на сцене Большого театра приходится за последнее время обсуждать уже второй раз: кладбищенскую атмосферу они уже на нас обрушивали в постановке «Демона».

Вернемся к «фокусу Римского-Корсакова», ведь именно он обуславливает проблему драматического воплощения «Снегурочки», а также неожиданно актуализирует вопрос о современном состоянии театра. Если звездные опытные актеры Владимир Носик и Ирина Муравьева, исполнявшие роли Бобыля и Бобылихи, отыграли свои иронические и характерные образы мастерски, то к их успеху можно приравнять еще всего лишь  только двух актеров. У Алексея Анохина получился харизматичный Леший, а Михаил Филиппов в роли Царя Берендея единственный из всего состава своей манерой говорить и поведением на сцене напоминал, что «Снегурочка» далеко не сказка и совсем не смешная история, а жестокая драма, отражающая человеческие пороки. Если у исполнительницы заглавной роли Анастасии Ермошиной из-за режиссерских установок попросту не было зацепки и реальной возможности нетривиально представить образ, то Алина Колесникова могла бы сделать Купаву не так прямолинейно и без ложного пафоса, который, как вирус, передавался также Ольге Абрамовой и Андрею Чубченко, примерившим роли Весны и Мизгиря.

Комизм и пафос в опере Римского-Корсакова исключен – пожалуй, это было его главным и гениальным драматургическим решением, подчеркивающим сложный психологизм истории. Не говоря о том, что музыкальный материал, допустим,  всех трех песен Леля или финальный гимн Яриле-Солнцу мы предпочтем скорее в версии Римского, чем Чайковского. Кроме того, Петр Ильич ни ноты не написал для сцены таяния Снегурочки, и вновь актерское произнесение текста проиграло в сравнении с музыкальным воплощением этой развязки в опере. Но по какой-то удивительной закономерности те фрагменты текста, который Чайковский положил на музыку, в контексте пьесы остаются самыми сильными моментами и выводят все происходящее на совершенно иной уровень: в спектакле поют Мороз (тенор), Лель (контральто), Брусило (тенор, один из парней-берендеев) и хор. Все трое артистов из труппы Большого театра оставили молодых коллег из Малого вне поля конкуренции: Константин Артемьев, Алина Черташ и Иван Максимейко не только продемонстрировали приличный уровень вокала, но и разговорные диалоги им удавалось воплощать очень естественно и артистично. Особенно хороша была Алина Черташ в образе Леля: партия охватывает широкую тесситуру, и певица справилась со всеми трудностями, показав красоту тембра и «вокальную аккуратность» во всех регистрах. Кажется, опера здесь точно победила драму.

Что касается сценографии спектакля, в декорациях художника Марии Утробиной доминируют, как ни странно, трубы органа. Сама она на презентации постановки за несколько дней до премьеры объяснила, что видит в этом решении аллегорическую взаимосвязь смыслов «Снегурочки» с образами «холода, прозрачности, хрустальности» и «живого дыхания, движения», необходимого для звучания органа. Красивая, на первый взгляд, идея оказалась достойной лишь игры с ассоциациями – органные трубы, висевшие по всему периметру сцены, связать решительно было не с чем. В партитуре Чайковского этого инструмента нет, в самом спектакле это тоже никак не обыгрывается. Но вот «второй элемент» – домики берендеев в стиле детских конструкторов-стекляшек – смотрелся неплохо. В анонсе спектакля также громко заявлялось, что в «Снегурочке» будут задействованы все технические возможности Новой сцены Большого театра: судя по результату, все ограничивается способностью отдельных участков сцены ездить вверх-вниз. И нельзя здесь не упомянуть, к слову, то, как была решена сцена таяния Снегурочки: она просто «уехала» под сцену, через несколько секунд выбросив оттуда венок Мизгирю на память.

К технической стороне спектакля есть еще один вопрос. Конечно, сочетание живого пения без микрофона и подзвученной актерской речи – не идеальный вариант, чисто физиологически такую постоянно меняющуюся комбинацию воспринимать тяжело, хотя и не критично. Гораздо большую странность представляет обработка звука: уровень реверберации и «эхо» дают на выходе откровенно дешевое звучание. Среди современных технических возможностей есть более интересные варианты создания подобных спецэффектов. Тем более что авторы спектакля озаботились другим похожим моментом: справедливо посчитали неуместным включать фонограмму ветра и метели, изобразив непогоду музыкальным инструментом эолофоном.

Безусловно, «Снегурочка» – крепкий орешек. Даже оперу Римского-Корсакова, в которой композитор нашел удачный подход к интонационному воплощению текста Островского и при этом сохранил возможность по-разному расставлять сюжетные акценты, удачно поставить мало кому удается. Как быть? Убрать «сказочность»? Проигнорировать все человеческое? Такая конкретика, как правило, не срабатывает. Потому и всякий раз продолжается для «Снегурочки» поиск органичного решения – золотой середины. А сегодня, спустя 150 лет, пожалуй, практика вновь показала, что поиски надо продолжать все же, интерпретируя в первую очередь оперу Римского-Корсакова.

Жара музыке не помеха События

Жара музыке не помеха

Летний фестиваль в «Сириусе» вновь собрал звезд

Делать меньше События

Делать меньше

Игорь Булыцын представил на сцене БДТ новую постановку «Брух. Сюита» для труппы Театра балета имени Леонида Якобсона

Новая искренность События

Новая искренность

«Лето. Музыка. Музей» в Истре как место нового культурного паломничества

Арт-коллаборации в Судаке События

Арт-коллаборации в Судаке

В Академии «Меганом» прошла первая музыкальная лаборатория Московской консерватории