События
XXXVII Международный балетный фестиваль имени Рудольфа Нуреева скроен по привычным меркам – в репертуарных спектаклях Татарского театра оперы и балета участвуют звезды ближнего и дружественного дальнего зарубежья. Открылся он премьерой – тоже международной и тоже дружественной: Лорка Мясин перенес в Казань свой балет «Грек Зорба», впервые поставленный в 1988 году на Арена ди Верона. Тогда заглавную партию в нем исполнял Владимир Васильев, и обаяние старого грека, противостоящего всем жизненным невзгодам и регулярно пускающегося в яростный пляс, используя танец в качестве психотерапии, захватило мир: спектакль был повторен в 27 странах. Теперь пришла очередь и России.
Музыку для спектакля написал Микис Теодоракис. То есть изначально он сочинил мелодию сиртаки для одноименного фильма 1964 года (копродукция США, Греции и Великобритании, режиссер Михалис Какояннис, три «Оскара»), а затем уже ему была заказана партитура балета. В том фильме, основанном на романе Никоса Казандзакиса и, как водится, оставившем от него полтора сюжетных хода, родился сиртаки как миф и как национальный танец. Термин «сиртос» относится к целой группе критских танцев; в романе Зорба «плясал, взвизгивая и ударяя своими загрубевшими стопами о берег», но Энтони Куинн, исполнявший в фильме заглавную роль, сломал ногу и ударять ею ни обо что не мог. Он придумал скользящее и покачивающееся движение под мелодию Теодоракиса (ту самую, что теперь ассоциируется со словом «сиртаки»), и теперь весь мир считает, что это греческое наследие. Занятно, что так «продают» сиртаки туристам и греки. В спектакле именно эта мелодия использована в финале, когда герои уже пережили все беды, воспряли духом и дружно танцуют всей деревней – и хорошие и плохие, и добрые и злые.
До того двухактный балет выстроен на диалоге хоров (мужского и женского) и оркестра (за пультом Андрей Аниханов, без видимого усилия управляющий огромным музыкальным потоком и при этом не забывающий о темпах, необходимых для танцев). Художник Виктор Герасименко создал условное пространство, напоминающее сразу и о месте первой постановки балета (воспроизведены фрагменты Арены ди Верона – арки и часть амфитеатра), и о том, что дело происходит все же в Греции (на амфитеатр водружены гигантские кариатиды). На ступенях амфитеатра стоит хор, внизу происходит все действие – никаких дополнительных примет деревни нет, свободная площадка для танца. Хор (на греческом языке) комментирует, сопереживает, констатирует факты; во время двух важнейших монологов балета двум балеринам отвечают в музыке певицы. «Голосом» молодой вдовы Марины становится Алина Шарипжанова, француженку мадам Ортанс «озвучивает» Эльмира Калимуллина.
Две женщины – счастье и несчастье главных героев-мужчин. Пожилой грек Зорба (роль которого в первый вечер получил премьер Большого Игорь Цвирко, во второй – казанский премьер Михаил Тимаев; первый был более веселым и даже авантюрным Зорбой, второй – более суровым; обоим до возраста героя романа еще танцевать и танцевать) влюбляется в трогательную француженку с имиджем постаревшей певички кабаре. Молодой американец Джон (сначала Вагнер Карвальо, во второй день – Салават Булатов), которого Зорба опекает на Крите, теряет голову от Марины (Кристина Андреева, затем – Аманда Гомес). Им обоим отвечают взаимностью – что дарит балету нежнейший дуэт молодой пары и немножко нелепый (Зорба не умеет «красиво ухаживать»), но до невозможности искренний диалог грека и мадам Ортанс (Александра Елагина, затем – Лада Старкова). Счастье обеих пар будет недолгим: против Марины восстанет родная деревня. Возмущение женщин умело подогрел местный житель Манолиос (Наиль Салеев, затем Антон Полодюк) – он давно ухаживал за молодой вдовой, но все время получал отказ. Теперь с его подачи в деревне зреет гнев на Марину, «закрутившую» с американцем, – и заканчивается все тем, что женщину просто забивают камнями (в руках у кордебалета ничего нет, но жесты стопроцентно узнаваемы, и три сжимающихся круга вокруг несчастной – мужской, женский, смешанный – обозначают единство деревни в ее праведном негодовании). Зорбе тоже не получить долгого счастья: мадам Ортанс больна чахоткой и угасает на глазах, просто истаивая в руках любимого, исчезая в полумраке.
Лорка Мясин (сын дягилевского премьера и хореографа Леонида Мясина, человек мира, ставивший спектакли в полусотне стран, в июле отметит свое восьмидесятилетие) в 1988 году делал спектакль, учитывая размеры Арены ди Верона, и наиболее яркими у него получились массовые сцены. Хищное и непреклонное кружение жителей деревни вокруг Марины – пожалуй, самая эффектная из них, но финальный сиртаки запоминается зрителям больше, просто потому что он более оптимистичен. Две смерти женщин следуют одна за другой – и сначала Зорба поднимает, заставляет танцевать совсем морально уничтоженного Джона, а затем, когда уже грек сидит, скорчившись, потеряв любимую, движения сиртаки начинает обозначать Джон и вовлекает старшего друга в танец. И в общий плавный ход, в котором все больше темперамента, включается вся деревня – финальный танец становится поразительным манифестом общей судьбы (за Марину никто не отомстил; Зорба помешал Джону кинуться в драку). Оркестр набирает мощь, мощь набирает и танец – и вот уже, кажется, и зал готов танцевать под эту «народную» мелодию. Во всяком случае, все хлопают так яростно, что финал повторяют на бис (и не раз). Оба грека Зорбы (и московский визитер, и казанский премьер) вкладывают в своего персонажа столько жизни, столько энергии, столько солнца и моря – не акварельной природы, а настоящей, выдубляющей кожу, что заражают своим торжеством и зал, привыкший жить с другим взглядом на мир (нет, ну а все-таки, как же убитая женщина?). Жизнь продолжается, и она – во всех случаях – имеет смысл. И по своему способу мышления, по структуре своей напоминающий о 1980-х годах, балет Лорки Мясина, безусловно, имеет смысл, когда труппа исполняет его с таким воодушевлением.
