События
В России оперное творчество Гласса знакомо прежде всего благодаря екатеринбургской постановке оперы «Сатьяграха» (2014, режиссер – Тадеуш Штрассбергер, дирижер – Оливер фон Дохнаньи). Вместе с «Сатьяграхой» и «Эйнштейном на пляже» «Эхнатон» составляет своеобразную трилогию биографических или «портретных» опер Гласса про людей, изменивших мир. «Эхнатон» – последняя опера трилогии и ее кульминация. Это единственная из них «доисторическая опера», ведь «Сатьяграха», главным героем которой стал Махатма Ганди, и «Эйнштейн» – это про ХХ век.
«Эхнатон» в версии Фелима Макдермотта имеет солидную сценическую историю – постановка является эталонной для этой оперы Гласса. Рожденная как копродукция Английской национальной оперы и Оперы Лос-Анджелеса, в 2019 году она была перенесена в Мет, получила и престижную британскую премию Лоуренса Оливье, и «Грэмми»-2022 за «Лучшую оперную запись». Но в Барселоне ее представили впервые. Хотя в ней участвуют главные звезды Mет – американский контратенор Энтони Рот Костанцо (Эхнатон), американский же драматический актер и певец Закари «Зак» Джеймс (Аменхотеп III) и тунисско-канадская меццо-сопрано Рихаб Хаиб (Нефертити). Но были и «новые вводы»: в партии матери Эхнатона царицы Тии дебютировала Катерина Эстрада Третьякова, сопрано российского происхождения, но европейской выучки, а в партии одной из дочерей Эхнатона Нефернефруатон – выпускница Санкт-Петербургской консерватории, впрочем, давно ставшая испанской оперной певицей, меццо-сопрано Марина Пинчук.
Кто стал главным виновником неизменного успеха этой постановки – классик минимализма Гласс, основатель «Невероятного театра» (Improbable) Макдермотт или третий полноправный соавтор – Шон Гандини, чьи танцующие жонглеры из английской труппы Gandini Juggling стали движущей силой, perpetuum mobile всего спектакля (для лишенной традиционной музыкальной драматургии минималистской оперы это оказалось жизненно необходимым)? Конечно, есть соблазн назвать «Эхнатон» новой «Аидой», но при всей красоте и кажущейся очевидности этого сравнения есть радикальное отличие: «Аида» построена по канонам европейского искусства – языковым, драматургическим, «Эхнатон» их полностью ломает.
С первых тактов опера вводит слушателя в особое медитативное состояние, почти транс: классическим минималистским приемом на протяжении ощутимого по продолжительности времени в оркестре звучит один короткий мотив, чтец произносит ритуальные тексты на непонятном языке (либреттисты цитируют знаменитые «тексты пирамид» – расшифровки письмен, покрывающих внутренности пирамид, древнейший памятник древнеегипетской литературы), на тот же эффект работает и «хореография» – синхронно взлетающие в руках у жонглеров шарики буквально завораживают.
Вокальные партии минималистичны и не нарушают общей атмосферы, все сценическое действо кружится вокруг Эхнатона – могущественного, как сам Бог. Он эффектно появляется – но почти до конца первого акта хранит молчание. А когда он наконец запоет, слушатель невольно встрепенется: неожиданный высокий контратенор в устах могущественного фараона способен вывести из транса.
В описании спектакля на сайте Мет есть политкорректная ремарка: «Содержит момент полной фронтальной обнаженности». Эхнатон появляется на сцене в первозданной наготе, и его ритуально, «на публике» обряжают в золотой царственный наряд. Важнее слово «фронтальный» – кажется, что, подобно древнеегипетской живописи, спектакль действительно имеет только фронтальную проекцию, но отнюдь не плоскую. Основная сценическая конструкция трехэтажна, и действие в ней развивается на разных планах, персонажи между планами почти не перемещаются, кроме Эхнатона, для которого предназначены очень символические лестницы.
Все в этой постановке выверенно и составляет единое живое целое. Лаконичные и функциональные декорации (Том Пай) и роскошные изысканные костюмы (Кевин Поллард) работают в настоящем симбиозе со светом (Бруно Поэт) и хореографией, так что невозможно вычленить какой-то из этих элементов. По техничности и отточенности движений и переходов «Эхнатон» Макдермотта можно сравнить с высокобюджетным мюзиклом.
Оркестр, в котором нет ни одной скрипки (в остальном состав вполне классический), под управлением маэстро Карен Каменсек (она руководит этой постановкой, начиная с премьеры в Английской национальной опере) вполне органично погружается в музыку Гласса, где собственно музыкальные «события» – смена не только темпа или динамики, а даже «мотивчика» – на вес золота. Мотивчики – минималистские паттерны – наслаиваются, прорастают один в другой, едва заметно трансформируются, создавая постоянно пульсирующий поток, нагнетание ожидания (впрочем, это ожидание так и не находит своего разрешения). Гласс – мастер в создании звуковых ландшафтов, поэтому его музыка так любима в кино и востребована современными хореографами: прелюдией из «Эхнатона» начинается «Левиафан» Звягинцева.
На этом фоне вокальные партии тоже наслаиваются как дополнительные паттерны, переплетаясь между собой. Они не окрашены эмоционально в привычном понимании, хотя и часто выдержаны в экстремальной тесситуре – скорее, они перманентно экстатичны. Оперный стиль Гласса требует от певца особой выносливости и умения держать интонацию и ритм в плотном звуковом потоке. Особенно в ансамблях – когда, например, одновременно запевают все шесть дочерей Эхнатона. То же относится и к хору. Певцам не только приходится петь на незнакомых им языках, но часто вообще без слов – как в любовном дуэте Эхнатон и Нефертити непрерывно повторяют «Аааа» в различных интервальных сочетаниях. В Барселоне в основных партиях сохранился каст, получивший «Грэмми», – он действительно очень удачный.
Что же до сюжета, то он как будто отступает за почти агрессивной красотой действа и завораживающе репетитивной музыкой. Гласс с точностью до года обозначает время действия каждого акта: от 1370 года до н.э. – в первом до 1358-го – в третьем. В эпилоге оперы мы вместе с рассказчиком должны перенестись в наши дни, чтобы одним взглядом окинуть и осмыслить тысячелетия истории. Итог нам известен: руины.
Значение подвига Эхнатона (помним, что для Гласса он один из главных людей, изменивших мир) в том, что он стал первым в истории адептом монотеизма, провозгласив единственным богом Атона. Есть даже теория, что именно монотеизм Эхнатона породил авраамические религии, в частности, иудаизм, и эта идея близка Глассу. Музыкальное доказательство тому: самый яркий сольный вокальный номер в опере – ария Эхнатона во втором акте, представляющая собой гимн богу Атону, – сменяется хоровым Псалмом 104 на библейском иврите, мелодически очень близком к гимну.
Но все эти смыслы – даже не второй слой восприятия. «Эхнатон» требует погружения и изучения, он и сам по смысловой насыщенности представляет собой почти что философский трактат. Смесь подлинных исторических текстов на разных – мертвых и живых – языках, воссоздание религиозных ритуалов, нагромождение имен и исторических событий – и полное отсутствие привычной нам оперной драмы. То есть драматическая канва как будто даже есть, но она не предполагает эмоциональной вовлеченности, оставляя слушателю надвременную отстраненность.
