История
Хочу предупредить читателя, что это не академическая биография и не художественная, не исследование жизни и не анализ творчества, а просто факты, воспоминания и мысли о человеке, чье имя есть во всех без исключения хрестоматиях и сборниках пьес, упражнений и этюдов для преподавателей и юных скрипачей начальной музыкальной школы, чьи произведения издаются и переиздаются в России и за рубежом.
Наталья Владимировна родилась в 1897 году в семье владельца Купавинской ткацкой фабрики Владимира Николаевича Бакланова. Сам Владимир Николаевич играл на скрипке, рисовал и сочинял музыку: его полька «Яхт-клуб» была в свое время популярной. В 1920 году, в очередное «смутное время» на Руси, его убили. Мать Натальи Владимировны, Александра Ивановна Решетникова, пела и играла на фортепиано, была какое-то время театральной актрисой. Две сестры – Ольга и Людмила – учились пению и игре на фортепиано. Брат Глеб занимался на скрипке у профессора Московской консерватории К. Г. Мостраса. Высокий культурный уровень и музыкальная одаренность всей семьи была залогом успехов детей в искусстве.
Старшая сестра, Ольга Владимировна Бакланова, избрала профессию актрисы. Она стала одной из лучших актрис МХТ К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко; исполнительницей всех главных ролей Музыкальной студии (другое название – Комическая опера) Вл. И. Немировича-Данченко, звездой советского немого кино и Голливуда. В кино и на сцене МХТ ее партнерами были Евгений Вахтангов, Василий Качалов и Михаил Чехов. Музыкальная комедия «Лисистрата» (по Аристофану) была специально поставлена для Ольги Баклановой на музыку Р. М. Глиэра с танцами в стиле Айседоры Дункан.
О судьбе другой сестры, Люли, почти ничего не известно, кроме того, что она жила в Риге и рано умерла.
Брат, Глеб Владимирович Бакланов, оставил скрипку и, выбрав военную карьеру, стал самым молодым генералом Советской армии, Героем Советского Союза. Награжден семью орденами СССР – двумя орденами Кутузова, Суворова и Александра Невского, а также пятью орденами иностранных государств.
В 1961 году я поступил в Московскую консерваторию в класс Бориса Беленького – уже известного педагога по скрипке. В свободные от работы дни он приглашал своих студентов на дополнительные занятия к себе домой на улицу Немировича-Данченко. Обычно эти дополнительные занятия были перед экзаменами, концертами или конкурсами. Вот и я был приглашен перед моим первым экзаменом в консерватории. Дверь мне открыл какой-то мужчина и пригласил войти. Из-за двери одной из комнат раздавались звуки скрипки. В прихожую вошла немолодая женщина, и, как только звуки скрипки смолкли, приоткрыв дверь, громко сказала: «Профессор – к Вам пришли». Как – «профессор»? В консерваторском журнале написано: «Преподаватель». Вышел Борис Владимирович, познакомил меня со своей женой, сказав, что ее зовут Наталья Владимировна. Лишь позже я узнал, что мужчина, который открыл мне дверь, был первый муж Натальи Владимировны, что она была старше Бориса Владимировича на четырнадцать лет, но самое удивительное, что Наталья Владимировна – та Наталья Бакланова, пьесы которой я играл в детстве с большим удовольствием. Она называла своего мужа «профессор». В этом не было никакой иронии, никакой «фронды», а только трезвая оценка его педагогического таланта. Уже в конце 1950-х – начале 1960-х годов четверо его студентов, выпускников Мерзляковского училища и Московской консерватории стали лауреатами престижных конкурсов Европы.
Консерваторские журналы медленно меняли названия: «и. о. доцента», «доцент», «и. о. профессора» и за год до смерти Натальи Владимировны – «профессор»!
В 1966 году после трудных экзаменов в аспирантуру Борис Владимирович пригласил меня на один день отдохнуть на даче в подмосковном поселке Мамонтовка. Отдых начался с ранней электрички, но под звуки колес в голове все еще крутились некоторые эпизоды экзаменов. Мои воспоминания прервала надпись – «Платформа Мамонтовская», и я просто «вылетел» из электрички. Не успев успокоиться от этой встряски, сердце мое лихорадочно забилось вновь: я ощутил свои руки пустыми, не помнил – ехал со скрипкой или без. И лишь когда окончательно уверился, что скрипки со мной не было, достал чертеж, нарисованный рукой Натальи Владимировны и как «по нотам», никого не спрашивая, подошел к нужному дому.
Первый человек, которого я встречаю, войдя в калитку, – Наталья Владимировна. Одета она была как всегда: коричневое платье простейшего покроя с длинными рукавами и синий передник; седые волосы забраны в пучок, на носу очки – сильные стекла в черной проволочной оправе – и сквозь них серьезный и внимательный взгляд. Пока супруга готовила обед, Борис Владимирович рассказал мне немного о ней.
Бакланова окончила Московскую консерваторию как скрипачка. Как-то раз ее игру слушал Сергей Иванович Танеев и похвалил. После окончания консерватории она поступила в оркестр Московского художественного академического театра, в котором проработала много лет. Там Борис Владимирович с ней и познакомился. Композицией начала заниматься сама. Сочиняла музыку без какого-либо инструмента, сразу записывала, будь то пьеса для скрипки и фортепиано, квартет или каденции к скрипичным концертам. Сочинять она могла в любом месте. Однажды во время войны ее арестовали в электричке. Кто-то из пассажиров, никогда не видевший ни живого композитора, ни нотной бумаги, решил, что она шпион, и позвал милицию. Если бы не артистическое удостоверение МХАТ, то задержание могло продлиться значительно дольше. В данном случае начальство районного отделения милиции, дозвонившись во МХАТ, установило, что это недоразумение, и Наталью Владимировну отпустили.
Разговаривая с Натальей Владимировной, приходилось повышать голос или приближаться к ее уху. Но когда она слушала музыку, даже в детском исполнении, то не надо было играть специально громче – она слышала все: и фальшивые ноты, и нюансы, и эмоциональность исполнения.
В детстве я играл все ее известные сочинения, а в последние годы нашего общения видел в рукописях будущие. Борис Владимирович хорошо знал все ею написанное. Однажды я присутствовал при рождении новой детской пьесы для скрипки и фортепиано. Борис Владимирович играл по нотам, а Наталья Владимировна аккомпанировала ему. Вдруг он остановился, с минуту молчал, вглядываясь в ноты, чуть-чуть сощурился и предложил в одном месте поменять не только штрихи, но и ритм. Последовала такая же пауза с ее стороны и затем полное согласие.
Закончив дела на кухне, Наталья Владимировна вернулась к нам, и ее первые слова были обращены ко мне: «Лёва, не женитесь! А уж если же́нитесь, то не заводите детей! Бедные дети! Они сейчас так страдают! А сколько им еще предстоит перенести!!» Такой «модуляции» в прекрасный летний день я никак не ожидал.
Сейчас я вспоминаю, как тринадцать лет спустя пришел домой к Борису Владимировичу со своей девятилетней дочкой и опасался, что Наталья Владимировна вернется к разговору о детях, но она принесла свое штопанье и стала внимательно наблюдать за ней. Борис Владимирович занимался с учеником, а мы все сидели и слушали. Когда ученик ушел, Наталья Владимировна подошла ко мне и сказала, что ей понравилось, с каким выражением лица и вниманием моя дочь слушает музыку и какими ритмичными движениями ее сопровождает, а затем, когда Маша что-то сыграла сама, улыбнулась, вышла из комнаты и вернулась с нотами своего сочинения, на которых написала: «Желаю дальнейших успехов Машеньке Чистяковой. Н. Бакланова. 1979 год».
Но вернемся к лету 1966 года в Мамонтовке. Наталья Владимировна в тот день о многом меня расспрашивала, о многом рассказывала; была очень наблюдательным человеком и внимательно следила за происходящими событиями, за социальной стороной жизни. «А знаете, Лёва, вы должны добиться такого положения, чтобы свободно покупать книги и выписывать журналы».
Через некоторое время Наталья Владимировна принесла какие-то ноты: «Лёва, взгляните». Я увидел рукописную квартетную партитуру.
«Что это?» – «Это – панихида. Понимаете, у нас фактически исчез нормальный похоронный обряд, прощальная церемония, и я решила восполнить этот пробел».
Это была музыка к событию, которое не минует ни одну семью. Я увидел около десятка пьес для струнного квартета, длящихся примерно один час. Между пьесами предполагались паузы для произнесения прощальных слов. Вся церемония могла быть сокращена за счет пропуска нескольких пьес или удлинена за счет повторения некоторых. Я слышал, как исполняли «Панихиду» Борис Владимирович с Б. Л. Нейманом и двумя коллегами по Мерзляковскому училищу. Несмотря на общий скорбный тон этого произведения, скрипка Беленького звучала очень тепло, и это тепло как бы успокаивало. Звук был таким выразительным, как будто музыкальные фразы были прочувствованными словами соболезнования. Так проводили в последний путь выдающегося скрипача, победителя Первого Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей 1933 года Бориса Фишмана.
После обеда Борис Владимирович пошел прилечь ненадолго, а мне была предоставлена свобода действий: почитать что-нибудь из дачной библиотеки, пройтись по поселку или даже немного отдохнуть. Я выбрал другое. Во дворе лежала куча дров, и я решил их поколоть. Справившись с этой задачей, я воткнул топор в пень, повернулся, чтобы взять рубашку, и увидел Наталью Владимировну, внимательно смотревшую на меня и стоявшего рядом Бориса Владимировича. Она чуть прищурилась и сказала, имея в виду мои частые сомнения, некоторую нерешительность и любовь к излишней детализации: «Лёва, чаще идите от топора!» Намек я понял сразу. Борис Владимирович улыбался и всем своим видом одобрял сказанное. Я подумал, что и ему в некотором смысле этот совет не помешал бы.
«Чаще идите от топора», – звучало у меня в ушах на обратном пути в Москву, и даже колеса электрички выстукивали: «От топора, от топора, пора, пора…»
Наталья Владимировна имела свои взгляды и на музыкальное образование струнников. Воспитываясь годами только на классической и романтической музыке, многие юные скрипачи сталкиваются с определенными трудностями, когда необходимо сыграть что-нибудь из музыки современных композиторов. Груз проблем обрушивается на их головы. В помощь юным скрипачам Наталья Владимировна сочинила «Этюды на сложное интонирование», где использовала все неудобные в скрипичном смысле гаммы и арпеджио, интервалы (унисоны, увеличенные примы, увеличенные секунды, уменьшенные терции, кварты, квинты, тритоны, септимы большие и малые и т. д.) и аккорды. Этот сборник этюдов отредактирован Игорем Ойстрахом; он же их замечательно исполнил в Союзе композиторов, когда Бакланова показывала свои сочинения.
В 1981-м, год спустя после смерти Натальи Владимировны, в издательстве «Советский композитор» вышли две ее тетради «Этюдов-прелюдий» для скрипки соло. Первая – под редакцией Д. Ф. Ойстраха с его небольшой, но благожелательной аннотацией об этом «удачном опыте». Работу над второй тетрадью продолжил И. Д. Ойстрах, который также с похвалой отозвался об «Этюдах-прелюдиях». Все произведения Баклановой создавались не без советов Беленького. Сборники этюдов и упражнений, пьесы и другие сочинения, выпущенные без указания имени редактора, так или иначе, редактировались Борисом Владимировичем. Один сборник – «Этюды средней трудности» – издан под его редакцией. В предисловии к нему Борис Владимирович кратко, но очень точно объяснил методическую задачу каждого из двенадцати этюдов. Первый этюд – на струне соль. Сразу вспоминается легенда о Паганини, доигравшем свое сочинение на струне соль после обрыва трех струн. Но этот этюд вполне можно проходить с учениками II или III класса. Освоив его, юный скрипач начинает чувствовать себя виртуозом.
Особый жанр музыкальной литературы – каденции к концертам. Как известно, Моцарт написал кадеции к нескольким своим фортепианным концертам и ни одну – к своим скрипичным. У Натальи Владимировны есть каденции ко всем концертам Моцарта. Они просты, без особых технологических трудностей и при первом знакомстве ученика с концертами Моцарта позволяют исполнять их публично.
За исключением сочинений, написанных для скрипки соло, все ее скрипичные идеи неотделимы от фортепианного сопровождения. Даже «Освоение открытых струн» в методическом пособии Баклановой «Первые уроки» издательства «Советский композитор» (1987) написаны с сопровождением второй скрипки. Далее после «Упражнений в постановке пальцев», «Ознакомления с тональностями» следуют «Шесть легких пьес», последняя из которых – тема с пятью вариациями. Следующие разделы: «Развитие подвижности», «Штрихи», «Соединение струн», «Простейшие сочетания двойных нот» и на «десерт» –«Смена позиций». Излишне говорить, что все эти разделы – с фортепианным аккомпанементом. Практически любое сочинение Натальи Владимировны, помимо методических, заставляет решать и художественные задачи. Все творчество Баклановой пронизано идеей раннего знакомства начинающего музыканта с интервалами, аккордами, тональностями, аккомпанементом и т. д.
В мировой скрипичной детской литературе очень много примеров использования тем и мелодий классиков. Но все это не оригинальные произведения, а переложения песен или фортепианных пьес, тем квартетов, симфоний или других сочинений. Ценность сочинений Баклановой в том, что при несомненных художественных достоинствах эти пьесы написаны скрипачом и отредактированы скрипачом. Произведения Баклановой издаются в России, в трех издательствах Германии, в Венгрии.
Знаменитое издательство Петерс (Франкфурт) выпустило «Восемь легких пьес для скрипки и фортепиано (в первой позиции). Этот сборник включает компакт-диск с фортепианным аккомпанементом всех пьес, который можно купить в Интернете. Его открывает «Колыбельная». Очевидна связь ее простой мелодии с русской народной песней. В этой маленькой трехчастной форме – и ритм укачивания, и широкий скачок мелодии вверх, и поворот к минорной доминанте, и проблеск мажорной субдоминанты, и «микро-кода» из последних трех нот. Музыканту, выросшему в русской культуре, не составит труда «представить» слова «Колыбельной». Что-то вроде: «Баю-бай, баю-бай / Спи, малютка, засыпай. / Спи-усни, спи-усни / Спи, мой милый, отдохни. / Спи-усни, спи-усни / Спи, моя награда».
В последний год жизни (1980) Наталья Владимировна почти совсем не слышала, старалась понимать по губам. Она еще штопала носки, готовила еду и ходила за продуктами. Жаловалась, что в магазинах ее не понимают, женщины на нее кричат, очередь недовольна: то встанет не там, где надо, то долго объясняет продавцу, что ей нужно. Лексика очереди отличается от словаря Пушкина – ее трудно понять по губам интеллигентному человеку.
На надгробии Бориса Владимировича Беленького высечена последняя фраза Чаконы Баха. На надгробии Натальи Владимировны следовало бы высечь последнюю фразу ее «Колыбельной».
